«Леонсио, я вынужден сообщить тебе прискорбное известие, к которому сердце твое не готово. Это — удар, который неизбежно стережет нас всех и который, ты должен принять со смирением. Твоего отца больше нет. Он скончался позавчера, внезапно, от кровоизлияния в мозг…»

Малвина не смогла больше продолжать и, позабыв в эту минуту все обиды и все, что произошло в этот злосчастный день, бросилась к своему мужу и крепко обняла его. Слезы их помирили.

— Ах! Папа, папа!.. Все кончено! — воскликнула Изаура, уронив свою прелестную головку на грудь Мигела. — Теперь у нас нет надежды!

— Кто знает, дочка! — серьезно ответил отец. — Не будем падать духом. На все воля божья…

Глава 7

На фазенде Леонсио имелся большой, грубо сколоченный сарай с голыми стенами и земляным полом, предназначенный для рабынь, которые пряли шерсть и ткали холсты.

Обстановку этого помещения составляли трехногие скамейки, табуретки, лавки, прялки, мотовилки и большой ткацкий станок, расположенный в углу.

Вдоль стены, напротив широких окон, украшенных балясинами, выходивших в просторный внутренний двор, в ряд сидели пряхи. Было их около тридцати: негритянки, креолки, мулатки, с маленькими ребятишками, которые ползали возле них по земле. Одни пряхи разговаривали, другие напевали, чтобы скоротать долгие часы своего трудового дня. Там можно было увидеть женщин любого возраста и цвета кожи: от старой африканки, хмурой и тощей, до пухлой, веселой креолки, от черной, как смоль, негритянки до почти белой мулатки.

Среди женщин-прях выделялась одна молоденькая девушка, самая изящная и красивая, какую только можно себе вообразить в подобном месте. У нее было стройное и гибкое тело, нежное личико с несколько полными, но четко обрисованными губами — чувственными, влажными и алыми, как чудоцвет, только что распустившийся ранним апрельским утром. Черные глаза ее были не слишком большими, но искрились очаровательной живостью и озорством. Черные вьющиеся волосы могли бы стать украшением любой европейской аристократки. Однако, она носила их на мужской манер, короткими и очень сильно завитыми. Это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ее на смешливому и жеманному личику неожиданное очарование. Если бы не маленькие золотые сережки, дрожавшие в миниатюрных и аккуратных мочках ушей, и вздернутые волнующие груди, которые как два шаловливых козленка подпрыгивали под прозрачной рубашкой, вы могли бы принять ее за плутоватого и дерзкого подростка. Вскоре мы узнаем, каким исчадием ада было это создание, носившее красивое имя Роза.

Тот, кто захотел бы внимательно прислушаться, среди однообразного шелеста вращавшихся колес и заунывного пения, размеренного гула безостановочно работающего ткацкого станка и визга детей, услышал бы следующий разговор. Несколько прях, среди которых была и Роза, робко, вполголоса толковали между собой:

— Подруги, — обратилась к своим соседкам пожилая креолка, знавшая все секреты в доме со времен старых хозяев, — Теперь, после смерти старого господина и отъезда сеньоры Малвины. к своему отцу, мы узнаем, что такое суровая неволя.

— Что ты говоришь, тетушка Женуария?

— Вот увидите. Вы помните, что старый господин не любил шутить. Так вот, как говорится, все познается в сравнении. Наш молодой хозяин, там… Дай бог, чтобы я ошибалась… Но мне кажется, что он нас заставит пожалеть о прошедших временах…

— Святой крест! Дева Мария! Не говори так, тетя Женуария! Лучше уж сразу убить нас…

— Этот не будет думать ни о пряже, ни о холсте. Нет, скоро мы все пойдем в поле махать мотыгой с восхода до заката, или собирать кофе на плантациях. Повсюду нас будет преследовать плеть надсмотрщика. Вот увидите. Ему нужен только кофе. Много кофе… Кофе — это деньги.

— Сказать по правде, не знаю, что лучше, — заметила другая рабыня. — То ли в поле, то ли здесь, не разгибаясь с рассвета до десяти часов вечера. Мне кажется, что там будет свободнее.

— Свободнее! Не надейся, — воскликнула третья. — Здесь в тысячу раз лучше! По крайней мере здесь нет проклятого надсмотрщика.

— Да что там говорить, — заключила старая креолка, — везде неволя. Кому суждено было родиться рабом злого господина, тот везде будет мучиться, что здесь, что там. Неволя — злая доля. Не бог сотворил рабство, это — выдумка дьявола. Знаешь, что случилось с несчастной Жулианой, матерью Изауры?

— Кстати, — вставила одна из женщин, — что теперь делает Изаура? Пока сеньора Малвина была здесь, Изаура беззаботно разгуливала по гостиной, а теперь…

— Теперь она иногда заменяет госпожу, — быстро ответила Роза, лукаво и насмешливо улыбнувшись.

— Замолчи, девчонка! — строго прикрикнула на неё старая креолка. — Оставь свои сплетни. Бедная Изаура! Не приведи господь тебе оказаться на месте этой бедняжки! Если бы вы знали, как страдала ее несчастная мать. Ах, наш старый господин был настоящим оборотнем, да простит меня господь. Сейчас у Изауры и сеньора Леонсио отношения складываются тем же манером. Жулиана была красивой, статной мулаткой, у нее был такой же цвет кожи как у Розы, но она была еще красивее и лучше сложена.

Роза недовольно хмыкнула и скорчила презрительную мину.

— Но в этом и было ее несчастье, бедняжка! — продолжала старая креолка. — Вот она и приглянулась старому господину… я уж вам рассказывала, что потом произошло. Жулиана была честной женщиной, поэтому страдала, пока не умерла. В то время управляющим здесь был тот сеньор Мигел, что появляется иногда тут-отец Изауры. Он был справедливым человеком, ко всем хорошо относился, и все шло как надо. Не то что этот сеньор Франциске, нынешний, сатана его побери! Это самая страшная чума, когда-либо посещавшая наш дом. Как я говорила, сеньор Мигел очень любил Жулиану и работал, работал не покладая рук, чтобы накопить денег и выкупить ее. Но хозяин не хотел ее продавать, да так разозлился, что выгнал сеньора Мигела.

Жулиана после этого недолго прожила: плеть и работа быстро свели ее в могилу. Бедная девочка грудным ребенком осталась сиротой. Если бы не старая госпожа, бог знает, что бы с ней сталось… Несчастная девочка! Уж лучше бы господь прибрал ее!..

— Почему, тетушка Женуария?

— Потому что, мне кажется, судьба ее будет такой же, как у ее матери…

— Чего же еще заслуживает эта обманщица? — зло прошептала завистливая и недоброжелательная Роза. — Думает, что, если она прислуживает в гостиной, то лучше других. Ни на кого не обращает внимания. Сейчас принялась кокетничать с белыми мужчинами… Ее отец говорит, что выкупит ее, и она теперь воображает себя госпожой. Бедный сеньор Мигел! Сам ничего не имеет, а должен где-то наскрести на выкуп дочери!

— Какой злой язык у этой Розы, — раздраженно проворчала старая креолка, бросив осуждающий взгляд на мулатку. — Что тебе сделала бедная Изаура, эта роза без шипов. Она красива и образованна как всякая белая девушка и она не способна никого обидеть. Если бы ты, такая хвастливая и дерзкая, оказалась на ее месте, ты была бы в тысячу раз хуже.

Роза, от досады сжав губы, собиралась ответить со свойственными ей дерзостью и бесстыдством, но резкий голос, раздавшийся у входа, оборвал разговоры прях.

— Тихо! — приказал вошедший. — Черт побери! Сколько болтовни! Похоже, что здесь работают только языками!

Плечистый грузный человек с густой черной бородой на угрюмой отталкивающей физиономии появился в дверях. Он неуклюже прошел в помещение. Это был управляющий. Его сопровождал молодой, стройный и элегантный мулат, одетый в красивую ливрею. Он нес прялку. Следом за ними шла Изаура.

Все рабыни встали и стоя приветствовали управляющего. Тот велел поставить прялку на свободное место. К несчастью для Изауры, оно оказалось рядом с Розой.

— Иди сюда, девка, — сказал управляющий, повернувшись к Изауре. — С сегодняшнего дня и впредь твое место здесь, а эта прялка — твоя. Пусть твои товарки дадут тебе задание на сегодня. Я понимаю, что эта перемена тебе не очень-то по вкусу, но что поделаешь? Такова воля твоего господина. Иди сюда, смотри, это тебе не пианино. Тут надо побыстрей выполнить задание и получить новое. Придется мало говорить и много работать.

Не обнаруживая ни досады, ни разочарования новым положением, Изаура села за прялку и начала готовить ее к работе. Несмотря на то, что она была горничной и почти всегда выполняла легкую работу, у нее были навыки в любом домашнем труде: она умела прясть, ткать, стирать, гладить и готовить так же хорошо, как любая другая, а возможно и лучше многих. Поэтому она спокойно и с достоинством принялась за дело, и лишь горькая усмешка, мелькнувшая на ее губах, выдавала некую печальную покорность. На самом же деле она была отражением волнений и тоски, гнетущих ее сердце. Она не испытывала огорчения оттого, что ее лишили положения, которое она занимала долгое время при своих господах. Осознав случившееся, Изаура старалась быть покорной, как любая другая рабыня, поскольку, несмотря на редкую красоту и образованность, тщеславие и суетность не затронули ее сердце, не омрачили ее незаурядный природный ум. Впрочем, несмотря на скромность и покорность, в ее взоре, речи и манерах виделось настоящее врожденное достоинство и гордость, быть может, происходящие от сознания превосходства. Сама не желая того, красивая и благородная, она выделялась среди прочих правильностью черт, изысканностью жестов и манер. Никто бы не подумал, что это рабыня, работающая среди себе подобных, но скорее приняли бы ее за молодую госпожу, от скуки пришедшую сюда. Она казалась королевской цаплей, вытягивающей благородную и гибкую шею среди стаи домашних уток.

Все остальные рабыни наблюдали за ней с нескрываемым интересом и сочувствием, потому что все, кроме Розы, испытывавшей к ней смертельную зависть, любили Изауру. В двух словах поведаем читателю причину недоброжелательности Розы. Это была не просто зависть, было в ней нечто практическое, что превращало эту зависть в смертельную ненависть. Роза давно уже была любовницей Леонсио, доставшейся ему легко, без борьбы, просьб и угроз. Однако, с тех пор как он оказал предпочтение Изауре, Роза была им заброшена и забыта. Хорошенькая мулатка почувствовала себя жестоко раненной таким пренебрежением прямо в сердце, а будучи злой и мстительной по натуре и не имея возможности свести счеты со своим господином, она поклялась обрушить весь свой гнев на несчастную соперницу.