Матвей его уже не слышал. То ли от физической, то ли от душевной боли. Ничего не чувствовал. Никаких эмоций. Хотел для себя смерти, потому что знал, что не выдержит. Не сможет. Не хочет знать, что он с ней сделает. Физическую боль сможет стерпеть, пытки любые, пусть делает, что душе угодно, хоть по сантиметру кожи в день срезает, лишь бы её не трогал и не говорил о ней ему.

Потом Влад приходил ещё не один раз. Приносил с собой фотографии и включал видео, где Соня орала, как ненормальная, стонала и умоляла её не трогать. После этого следовали новые удары и боль. Только душевная боль была намного сильнее. Не мог Матвей вынести того, что видел. Не хотел этого видеть. Понимал, что часть вины его есть. Не отпустил, оставил и… вот. За его предательство она расплачивается. Может, и не было бы всё так, если бы он её не полюбил, а она его. Всё по-другому могло быть. Она бы привыкла к ублюдку этому.

Не полюбила бы, но всё было бы не так ужасно. Он бы ей украшения покупал, да денег давал, наигрался бы, да и отпустил. Всегда отпускал и её бы отпустил, когда бы надоела. Сколько прошло времени, Матвей не знал, потому что большую часть проводил в беспамятстве. Его чем-то кололи и обтирали. Вероятно, чтобы не было заражения, а он молился, чтобы было. Хотел сдохнуть. Понимал, что терзает её, чтобы ему насолить, больнее сделать. Она страдает за него. Осознавал и сдохнуть хотелось ещё больше.

Глава 18

Очнулся он в какой-то хижине с дикой болью во всём теле и… с пустой головой. Никаких воспоминаний, пусто. Огляделся вокруг. Какая-то лачуга, не иначе. Неужели в наше время такое ещё есть? Какое наше время — не знал, но почему-то в мозгах вертелось, что нет такого уже у современных людей. Ни вот этих ковров на стенах, ни старинных стульев. Ничего этого не было. Откуда знал? Самому было интересно.

В комнату вошла девушка. Молодая, красивая, длинные чёрные волосы, полные губы и огромные, светлые глаза. На вид — лет двадцать пять, не больше. Кто она ему? Жена, любовница, дочь? Даже рожи своей не помнил и возраста. Тело ломило, но явно не потому, что ему семьдесят. Понял, что его или били, или в аварию он попал, хотя, судя по стенам, скорее первое, чем второе, иначе, где больница, капельницы?

Забавно. Это знал, а вот кто он, откуда, сколько лет и почему оказался здесь — как отшибло. Не знал, и всё. Девчушка не сразу увидела, что он пришёл в себя, а как увидела — вскрикнула и убежала. Следом и бабка вошла. Вся в каких-то лохмотьях и с перьями на голове.

— Ну, слава богу, оклемался. А мы уж думали, не вернёшься с того света.

Он криво усмехнулся. Красавчик, наверное, раз так думали.

— Кто я? — выдавил то, что его волновало.

Бабка переглянулась со своей девчушкой, взглянула на него опасливо и выдавила:

— А ты не помнишь?

— Нет.

— Ну, ничего. Придёт время, всё вспомнишь.

— Что со мной?

— Неужто я знаю? Битый ты был, всё, что мне известно. Спасла я тебя. Травница я, так что повезло тебе. На вот, выпей, — протянула ему какую-то жижу зелёную, — пей, говорю, а то не поправишься.

Да ему, как-то, и не хотелось. Не знал почему, но понимал, что он трупом был. То ли с моральной стороны у него не всё хорошо, то ли физически он уже был мёртв, потому что угроза бабки не подействовала, хотя жижу он выпил.

* * *

Спустя три месяца

Кто он, откуда, как зовут и почему его избили почти до смерти, он не вспоминал три месяца. Бредил, ему снились сны, но на утро он ничего не помнил. Обрывки снов не давали всей картинки, а сознание на утро блокировало даже то, что он видел во сне.

Замкнутый круг.

Физически на поправку шёл быстро, хотя первый месяц не мог даже встать. Потом ему Ульяна помогала — внучка бабы Лены, которая его спасла. Уля во всём ему помогала. И на ноги встать, и есть научиться, и мир познать, и бабу поиметь. Да, если есть молодая баба рядом, сочное и упругое тело, грех им не воспользоваться.

Он и пользовался. Как только восстановился, трахал её как мог. Дико, необузданно и жестоко. А ей нравилось. Она стонала и орала так, что стены ходуном ходили. Бабка долго не подозревала, а как узнала, даже ему страшно стало. Злая травница — это нечто. Она нервничала и бесилась, говорила, что не должен он. Вспомнит всё и уйдёт, а её девочка плакать будет, страдать. Жить не сможет.

Он и сам это знал. Чувствовал. Трахал её, а сам где-то далеко был, вроде и не с ним это происходит. Нет, ему хорошо было, но что-то он упускал. Никаких чувств к этой девчонке. Ни любви, ни нежности, ни ненависти, природные инстинкты, не больше. Если бы она на него не залезла впервые, когда он ещё и встать-то не мог, может и не приглядел бы её, а так.

Долго баба Лена причитала, а потом успокоилась, расслабилась. Да и Уля её не сказка. Целкой-то не была. Давала, небось, половине деревни. А вот туда Миша (так его Уля с бабкой называли) ходил редко. Запретили они ему показываться пока, чтобы разговоров избежать. Вот и не ходил. Нужды не было.

А вот сейчас вспомнил всё. Проснулся с чёткими воспоминаниями, которые лавиной обрушились на его голову. Всё, что до Ули и бабы Лены было. Кто его избил, кто в мертвеца живого превратил, вспомнил, а ещё. Её вспомнил. Свою бестию рыжую. Девочку свою. Три месяца. Он провалялся тут три месяца, а если бы помнил, смог бы свалить ещё месяц назад. Уйти и… вдруг она жива была?

Уля, вернувшись с прогулки, и увидев его отрешённый взгляд, всё поняла. Считывала эта девчонка его, как компьютер. Он и сам бы себя считал, если б только раньше.

— Уходишь? — задала правомерный вопрос.

— Я должен. Там девочка моя.

— Иди, — спокойно сказала Уля. — Ты никогда моим не был. Трахал меня, но не любил. Всегда в голове кто-то был у тебя. И я не любила, но было хорошо.

Вот так просто.

Он и ушёл. Позвонил на номер, запомнившийся ему на всю жизнь, и уехал от них на машине. Довериться смог только Чёрту. Тот и не поверил сразу, что Матвей перед ним. Его ведь похоронили давно. Со всеми почестями, как полагается. По-братски, блять. Не прикопаешся. Чёрт и денег бабке с внучкой оставил, и продуктов привёз из города. Чтобы не нуждались. Прикипел Матвей к ним, но уходить надо было срочно.

Его дом перешёл матери, а бизнес отжали. Матери, к счастью, Влад ничего не сделал. Отпустил. Она, конечно, горюет за ним, живёт особняком, никуда не ходит, но живёт. Видимо, не настолько эта мразина подлая.


Всю дорогу, пока ехали, и Чёрт ему рассказывал о том, что случилось за эти месяцы, он боялся задать один вопрос. Хотел спросить безумно, но боялся. Не хотел знать, что нет её, что тоже вот так с почестями похоронили или выкинули на мусор. Не смог бы вынести.

Чёрт, к слову, сам понял, что Матвей хочет узнать.

— Нет её. Никто не знает, куда делась. С твоего дома исчезла вместе с подругой своей. Всех твоих перебили, если кто и видел, то сказать уже не смог.

А вот это уже новости. О смерти, если не слышно, значит, не было её и надежда есть. Ему хотелось верить. Он хотел думать, что есть хотя бы маленький шанс, что она жива. Что не тронул её Влад. Не убил, не прикопал где-то. Хотя, может и прикопал, раз улик нет.

— Что будешь делать?

— Для начала к матери, а потом посмотрим. Бабла, я так понимаю, у меня нет.

— Почему же нет? Есть. Всё, что на счетах было, так и осталось. Матери твоей ушло. Там прилично было, так что…

— Я хочу ему отомстить. За всё. За то, что возомнил себя богом и… за неё отомстить хочу. Если жива — мир к её ногам брошу, но сделаю счастливой, вытащу из ада. А если мертва… отомщу и на том свете повидаюсь с ней.

* * *

— Ну, и каков план действий? — Чёрт полоснул Матвея оценивающим взглядом. Понимает, что плана у него нет.

— А какой может быть план, а?

— Не знаю. Где те бумаги, что я тебе дал и Фадеев?

— Были у меня, а куда делись после, хер его знает. Влад отобрал, скорее всего.

— Херово.

— Сам знаю.

— Ты с Зауром так и не поговорил?

— Договорился, но нихера не получилось. Меня тогда и приняли. Очнулся уже у бабульки и внучки.

— У кого? — Чёрт вытаращил глаза.

— Долго рассказывать, но выходили меня вообще левые люди.

— Охереть, конечно. Ну, вообще, ты не слишком похож на себя. Я могу документы левые временно намутить.

— Мути, Чёрт, мути, потому что мои руки уже чешутся.

* * *

Мать встретила Матвея обмороком. Оно и не удивительно. Ей за шестьдесят, а если учитывать то, что она пережила и похоронила живого сына, то выдержать это было нелегко. Они справились. Она посетовала на то, какую жизнь он ведёт. Как всегда, отчитала, что он занимается не тем и вообще всегда был падким к деньгам. Всё, как обычно. Будто и не было тех месяцев. Не было той агонии и пыток, не было всего, что он пережил.

Матери он не рассказывал, ЧТО именно с ним произошло. Не говорил, что, фактически, заново появился на свет. Это было лишним. Ей было достаточно информации о том, что он жив и, чего уж там, наполовину здоров. Не рассказывал, но отчётливо помнил. Каждый удар, каждое произнесённое Владом слово, фотографию и видео. То, что Соня с подругой исчезли, конечно, давало надежду, но… вспоминая то, что показывал ему Влад… эта надежда таяла.

Матвей надеялся только на одно: она до сих пор жива. Возможно, он её не тронул, оставил себе, решил, что лучше будет забавляться с ней. А что если… она сама?

Нет, не думать. Нельзя! Она сильная, она со многим справится. Если Влад её оставил в живых, она выживет. Всё вытерпит, но будет жить. Он хотел в это верить и верил. Умирать ещё рано. Нужно всё узнать. Всё в мельчайших подробностях. Пока доказательств не будет того, что она мертва, и он жив будет.