— Не проверяла, но в ней я могу даже плавать.
— Ты живешь здесь одна?
— Ко мне приходит Дикий Вепрь. А ещё люди, которым нужна моя лекарская помощь…
— Долго им приходится к тебе добираться.
— Зато и являются самые нуждающиеся. Те, что видят во мне последнюю надежду. Раньше я жила ближе к селу, но когда меня чуть не сожгли, Дикий Вепрь заставил перебраться сюда…
— Тебя хотели сжечь? Но за что?
— Считали ведьмой. Те люди, что в своих бедах привыкли винить других. У одного корова заболела, у другого язва незаживающая. Кто наслал порчу? Любава!
Что-то подсказывало Анастасии, что она здесь недаром.
— Ты моя родственница?
— Дальняя. Между нами три сотни лет.
Анастасия оглядела нищенское одеяние женщины.
— Мы из смердов? Из холопов?
Она спрашивала не из простого любопытства. Батюшка утверждал, что их род славен и знатен.
— Я — дочь князя Трувора! — гордо вскинула подбородок Любава и хмуро добавила: — Только он рано умер, а дядя Рюрик выгнал нас с матерью вон. Мы пожили у одних родичей, потом у других. Потом мама умерла…
— Прости, я не хотела тебя обидеть, — коснулась её плеча Анастасия.
Любава провела рукой по лицу, словно снимая с него паутину печальных воспоминаний, и весело сказала:
— Но я, как видишь, не пропала… Только позвала тебя вовсе не нашу родословную выслушивать… Ты уже и сама догадалась, что наш род отмечен великой печатью: мы умеем то, чему другие люди научатся очень нескоро. А мы можем учить друг друга…
— А когда ты почувствовала в себе дар?
— В тринадцать лет, когда умер мой отец.
— Тебя тоже кто-то учил?
— Однажды мне приснился сон… Он был викингом… Ты задаешь вопросы, но совсем не те, которых я ждала!..
С самого утра Анастасия ссорилась с Аваджи. Она могла бы навязать ему свою волю, как научила её Любава, но поборола искушение. Ей хотелось, чтобы Аваджи всегда оставался самим собой.
Ночью она проскользнула в его комнату, хотя накануне сама сказала Прозоре, что муж её ещё слишком слаб, чтобы спать с ним в одной постели.
Сказать-то сказала, а сама не выдержала. Они не спали всю ночь. Аваджи будто боялся выпустить её из своих объятий и оказался вовсе не так слаб, как она опасалась.
Он заставлял её пересказывать, как Анастасия не могла дождаться ночи, чтобы спуститься по веревке с городской стены и утащить его с поля боя.
— Так ты любишь меня? — снова и снова спрашивал он. — А как ты догадалась, что я жив? Я шевелился?
— Нет, ты лежал без движения, но я слышала, как бьется твое сердце.
Он, конечно, не поверил, что она действительно слышала стук его сердца, и подумал, что она имеет в виду свою женскую интуицию.
— Неужели ты и вправду так любишь меня?
Днем Прозора отвела её в свои покои и разрешила выбрать из огромного кованого сундука все, что приглянется из одежды. Не призналась лишь, что сундук — подарок княгини Ингрид, которой она помогла зачать ребенка.
Анастасия нарядилась, пришла в комнату Аваджи. Тот вначале потерял дар речи от восхищения, а потом вдруг недобро спросил:
— Собралась в гости? Как же ты полезешь на стену в таком красивом наряде?
Анастасия задохнулась от обиды. Она убежала от него со слезами и спросила у Прозоры, нет ли для неё какого-нибудь поручения.
Та послала её в амбар.
Анастасия почти бежала по двору. Она была слишком возбуждена, чтобы видеть что-то вокруг или слышать. Потому и не заметила присутствия посторонних, не услышала крадущихся шагов и не поняла, отчего ей так сдавило горло, что она не может больше дышать?
Глава пятьдесят третья. Ответный ход воеводы
Князь Всеволод, глядя в согбенную спину старшины дружинников, попробовал догадаться:
— Сбежал?
Кряж разогнулся.
— А куда ему бежать, княже? Он в своей усадьбе заперся. Ворота толстые, дубовые — что твоя крепость, враз не сломаешь! Могли бы пороки у мунгалов попросить, дак ведь сами их и сожгли.
— Осажденная усадьба в осажденном городе? — пробормотал князь. — Был бы невинен, не запирался бы. Разбираться с Чернегой мне недосуг. Он, видать, на это и рассчитывает. Да ещё на то, что Лебедянь долго не продержится… Желать своим товарищам погибели!
Он сплюнул.
— А не пустить ли ему красного петуха? — предложил Кряж.
— Нельзя, — покачал головой Лоза, который теперь неотступно находился при князе. — Народ и так от страха дрожит. Прав батюшка князь — Чернега подождет. Самим бы продержаться…
Лебедяне, поднявшиеся с рассветом на крепостные стены, глянули вниз на поле и почуяли холод могильный. Окруживших город басурман было видимо-невидимо.
В центре войска на саврасом жеребце сидел, будто влитой, его предводитель. Его позолоченный шлем блестел на солнце, точно маковка собора; загорелое, иссеченное ветрами и стужей лицо выглядело жестоким и опасным.
Вперед на мохнатой лошаденке резво выскочил джигит в коротком бараньем тулупе и шапке из черно-бурой лисицы. Хвосты её болтались сзади по плечам, пока он гарцевал перед наблюдавшими за ним горожанами.
— Великий и непобедимый, суровый барс степей, багатур Джурмагун, кричал он, явно наслаждаясь доверенной ему ролью толмача, — последний раз предлагает тебе, коназ Севола, сдаться! За это он обещает жизнь тебе и твоим людям! Нас много, как песчинок в бархане! Как звезд на небе! А вас лишь жалкая горстка! Мы сметем вас с пути, как ураган сметает легкий пух…
— Красно говорит! — нарочито восхищенно поцокал языком один из дружинников.
— Придите и возьмите! — звонко крикнул юный мечник Сметюха; он взобрался на самую оконечность городской стены, выпрямился во весь рост и стоял, будто реял над городом.
Синяя вотола (Вотола — безрукавный льняной плащ до колен.) порывом ветра взметнулась, точно крылья, и лебедянам показалось, что Сметюха сейчас взлетит в холодное небо.
Лишь самые зоркие успели заметить скупой жест Джурмагуна. Тотчас из-за его коня выдвинулся всадник с луком в руках. Он натянул тетиву и почти не целясь пустил стрелу.
Стройная гибкая фигурка изогнулась и, кувыркаясь, полетела вниз, скатилась по земляной насыпи укрепления и с плеском рухнула в наполненный водой ров.
Лебедяне дружно охнули. Монголы радостно взревели.
— Дурной знак! — пробормотал Глина и закусил губу; ему было жалко отчаянного, так нелепо погибшего парня.
Предводитель монголов взмахнул рукой, и перед войском длинной цепочкой вытянулись лучники верхом на лошадях. Туча стрел взметнулась и понеслась к городу. Несколько дружинников на стенах оказались убитыми наповал.
— Всем укрыться за стены! — закричал князь, чуть не плача от бессилия; можно ли быть такими беззаботными, имея дело с хорошо обученным врагом?!
— Сколько у тебя дружинников, Всеволод Мстиславич? — окликнул задумавшегося Всеволода Лоза.
— Пять сотен, — вздохнул тот.
Лоза осторожно выглянул из-за стены, невольно отшатнувшись от свистнувшей возле уха стрелы.
— Да… — протянул он, — а мунгалов — несколько тысяч. На каждого твоего воина десятка полтора нечистых.
— Таранов у них теперь нет, так лестниц понаделали.
— Думаешь, полезут?
— Еще как полезут!
С неба хлестнула жесткая снежная крупа — первый снег в конце осени. Теперь вода во рву быстро замерзнет, и монголы пройдут по нему, как по дороге, прямо под стены…
Но великий багатур, кажется, не собирался долго ждать. Лучники продолжали обстреливать стены, в то время как движение на подступах к городу не прекращалось. Монголы и вправду тащили с собой лестницы.
— Сколько дружинников ты одновременно держишь на стенах?
Лоза недаром спрашивает. Старый вояка что-то придумал! Взгляд князя загорелся надеждой.
— Пожалуй, четвертая часть от всего войска стоит.
— Человек пятьдесят поставь цепочкой — пусть подают наверх ведра с водой. Будем обливать стены и земляную насыпь. Согласись, на ледяную гору куда труднее лезть.
— Но у мунгалов — лучники.
— Скоро они нам будут не страшны. Разве ты не чувствуешь, как крепчает ветер?
— Хочешь сказать, они больше не смогут прицельно стрелять?
— Уверен. Вон и их главный поворачивает коня…
Монголы вроде от города отошли. Разбушевался ветер — убрались лучники, но движение в самом стане не прекращалось. Скорчившись за выступом стены, дружинники пытались укрыться от пронизывающего северного ветра.
— Матерь божья! — вскричал вдруг один из дозорных.
Картина, открывшаяся глазам осажденных, пугала своим размахом. По направлению к городу ползла вереница телег. Согнанные с близлежащих деревень крестьяне теперь правили телегами, доверху нагруженными… землей!
Телег было много. Очень много. И каждую телегу сопровождали конные монголы. У рва возницы брали лопаты и сгружали землю в ров. Замешкавшихся монголы хлестали бичами.
Одна за другой телеги разгружались и отправлялись в обратный путь. Великий Джурмагун, несомненно, был выдающимся человеком. И он не собирался, кажется, выпускать Лебедянь из своих цепких пальцев.
Глава пятьдесят четвертая. Подарок для Джурмагуна
Надивившись красотой уруски, Нурбий с Хазретом сунули её в мешок. Им удалось выполнить наказ воеводы, добыть пленницу бесшумно, не привлекая ничьего внимания.
Некоторое время разведчики ещё таились, низко пригибались к земле, но когда миновали поле и вышли на опушку рощицы, дальше пошли не скрываясь.
О своей ноше как о женщине они не думали. Не потому, что были равнодушны к женской красоте, а потому, что привыкли не заглядываться на то, что принадлежать им не могло.
"Рабыня благородных кровей" отзывы
Отзывы читателей о книге "Рабыня благородных кровей". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Рабыня благородных кровей" друзьям в соцсетях.