— Аваджи, сокол мой, — сказала она растерянно. — Князь Всеволод… он жив!

Обнимавшие Анастасию руки мужа дрогнули.

— Ты все ещё любишь его? — почему-то он ни на миг не усомнился в этом.

— Нет, не в этом дело! — она была в отчаянии. — Как ты не понимаешь, тогда я… не могу быть твоей женой!

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Как венчаная жена…

— Вот что тебя беспокоит, — он осторожно вздохнул, будто держал в руках необычайно хрупкую и дорогую ему вещь, которая могла разбиться даже от резкого слова. — Но брак христианской церкви мусульманами не признается.

— Но я — христианка! — отчаянно выкрикнула она.

— Нет, теперь мы одной веры. Над тобой совершен обряд. Разве ты не поняла?

— Не поняла.

— Но ты кивнула, — голос мужа впервые прозвучал сурово.

Анастасия не выдержала и разрыдалась.

Она кивнула. Да, она кивала, как китайский болванчик, что стоит на её туалетном столике. Новое чудо из Китая. Для того, чтобы он кивал, достаточно слегка толкнуть его пальцем. А ведь Анастасию толкнули не слегка. Ее просто швырнули без жалости в эту страшную, жестокую жизнь, которой она вовсе не хотела!

На этом месте она остановилась, вдруг испугавшись своих мыслей, и обняла Аваджи так сильно, что он застонал от счастья. Нельзя гневить Бога… любого? Тогда бы они не встретились никогда. Вот что страшно!

А он снимал губами слезы с её ресниц и думал: долго ли ещё их будут преследовать тени прошлого? Долго он будет просыпаться в холодном поту от одного и того же страшного сна: у него отнимают Ану!

Он таки убаюкал её, но спустя некоторое время Анастасия опять проснулась от продолжающегося во сне кошмара: Всеволод и Аваджи мчались с копьями навстречу друг другу и от удара князя падал с коня Аваджи!

Неужели сбылось предсказание Прозоры? Анастасия содрогнулась, вспомнив её слова: "Придет время!" Значит, время пришло? И она, печатью отмеченная, всю жизнь будет мучиться от таких кошмаров?!

А если печать её как раз в том, чтобы предостеречь, избежать страшного предначертания её судьбы? Разве может вот так, в одночасье, кончиться её жизнь? Она спасет Аваджи! Сделает все, чтобы он не поехал на эту войну. То, что видение её из будущего, она уже поняла. Всеволод ей постарше показался. Да и Аваджи… У него она ниточку усов заметила, а ныне он начисто бреется…

Удумал на табун лошадей заработать! Ровно бессмертный. Она уже поняла для себя, что мужчины, не в пример женщинам, легкомысленны. О походах своих, о войнах говорят так, как женщины о шитье или каких домашних делах… Не верят, что сами могут погибнуть. Остаться на бранном поле. Как дети! Может, научись они в будущее заглядывать, пореже бы за меч хватались?

Анастасии страшно было подумать, что когда-нибудь она может лишиться нового мира чувств, который открылся для неё с появлением Аваджи. И речь не только об утехах тела…

Какой же раньше она была глупой! Только и смогла, что грамоте научиться. Но разве хотелось ей когда-нибудь читать? Все по полям носилась, все, как ребенок, развлечений одних искала. Теперь она жадно слушала рассказы Аваджи, каждый день узнавая что-то новое. Сколько, оказывается, народа живет рядом с ними на земле! Не только русские и монголы, литовцы да половцы.

Предками Аваджи, например, были уйгуры. С отрогов Алтая спускались они в долины, торговали с другими народами шкурами, шерстью, мясом — они гоняли стада овец по зеленым склонам.

Уйгуры больше многих других народов уделяли внимание грамотности. Уже само слово «уйгур» зачастую означало: грамотный. Правители охотно брали их на службу — лучше соплеменников Аваджи мало кто умел читать и писать.

Отец нынешнего юз-баши был беден, но для сына нанял ученого дервиша, и тот обучил мальчика грамоте. Он знал персидский язык и принял как религию ислам.

И вот что странно: в курене Тури-хана никто не знал об этом. Свою любовь к чтению Аваджи тщательно скрывал. Он рассказывал Анастасии, что когда-то давно, ещё в бытность его табунщиком, он попался на глаза своим товарищам с книгою в руке. Как его подняли на смех! Прыгали вокруг него, как дети. Обзывали: факих (Факих — ученый, начитанный.) Аваджи. В их глазах молодой мужчина, что тянется к книге, может быть лишь убогим, инвалидом или пожираемым изнутри какой-нибудь тяжелой болезнью. Джигит и книга не могут совмещаться! Если ты не дряхлый старик.

На днях, лежа на плече мужа, Анастасия услышала, как он заговорил, будто запел:

— Тот, кто влюблен, тот смело в пламя мчится.

Трус, что влюблен в себя, всего боится.

От смерти кто себя убережет?

Пусть жар возлюбленной меня сожжет!

И если смерть для нас неотвратима,

Не лучше ли сгореть в огне любимой… (Перевод стихов В.Державина.)

Анастасия уже достаточно хорошо знала его язык, чтобы попасть под завораживающее звучание слов.

— Что это? — спросила она.

— Любовная притча, — ответил он, — но написанная не простым языком, а музыкой слова.

— Это ты их придумал?

Аваджи тихонько засмеялся.

— Стихи написал поэт. Саади. Он постигал жизнь, скитаясь дервишем по мусульманскому миру.

— А кто такие дервиши? — спросила она. Муж не первый раз употреблял это слово, а она стеснялась спросить.

— Дервиши, моя голубка, люди, добровольно принявшие обет бедности. Наверное, так же и Саади. Считал, что, не познав бедности, не познает жизнь…

— А где теперь она, та книга? — спросила Анастасия.

Аваджи говорил, что был бедным табунщиком. Где же он взял книгу? Батюшка сказывал, что книги стоят очень дорого.

— Я всегда вожу её с собой, как и отцовскую саблю, — признался он. Это самая дорогая для меня вещь. Ее подарил дервиш, который обучал меня грамоте.

— Ты можешь мне её показать? — затаив дыхание, спросила Анастасия.

Она и сама не понимала, почему ей этого захотелось? У батюшки было даже две книги, но она никогда не испытывала желания на них смотреть.

— Ты хочешь посмотреть на книгу сейчас? — удивился Аваджи.

— Сейчас, — кивнула она.

Он зажег светильник и, как был голый, склонился над узлом, в котором лежали его походные вещи. Анастасия с неожиданным для себя удовольствием раньше она смотрела на мужа украдкой, опуская глаза, — оглядела его ровную, худощавую, мускулистую спину, узкие бедра, прямые ноги…

— Вот она, — Аваджи вернулся на лежанку, прижимая к груди толстую книгу в переплете из бычьей кожи с серебряными застежками.

— Это притчи? — спросила Анастасия.

— Нет, это труд одного ученого мудреца.

— Мудреца? — разочарованно переспросила женщина. — Но тогда эта книга должна быть скучной!

— Если не задумываться, всякая мудрость может показаться скучной.

— А ты научишь меня читать ее?

— Как только ты захочешь, звездочка моя!

Анастасия подумала, что муж её умен. Очень умен. Он знает притчи, которые звучат, как песни, а она не знает ни одной. Только русские напевы. Старинные. Они тоже очень красивые, и когда-нибудь Анастасия споет их Аваджи. Чтобы он тоже восхитился русскими песнями. Так же, как она притчей Саади.

Глава двенадцатая. Врачебные тайны

— Ты при князе сидишь, мил человек? — вроде недоуменно оглянулась на вскрик Лозы Прозора.

— При князе, — смущенно подтвердил он.

— Вот и иди к нему, — строго сказала она. — Всеволод в себя должен прийти. Очнется, а рядом никого. Негоже это.

— Негоже, — согласился Лоза, направляя непослушные ноги в опочивальню. Уж больно ему не хотелось оставлять вдруг найденную жену наедине с этим красавцем-врачом. Он даже не сразу сообразил, что она сказала. Князь очнется?!

Но мысли опять вернулись к Софье: неужели она не собирается признавать его за мужа? И как пялился на неё этот ученый иноземец! Правду сказать, Софьюшка и доселе красавицей глядится. Рядом с нею Лоза — старик, да и только, хотя в жизни старше её всего на два года…

Тем временем его ненаглядная жена вовсе не была так спокойна. Если прежде Лозу — а по-христиански Даниила — она лишь в снах видела да по рассказам людей, не подозревающих о её интересе, знала, как он живет, то теперь, встретившись с мужем лицом к лицу, внутренне задрожала и в коленях ослабла. Спасла её привычка последних лет — истинных чувств своих не выдавать.

Она отослала Лозу прочь, а сама мысленно все переживала: как избежать его вопросов? Да и самой встречи с ним. Ускользнуть незаметно прочь, в свой одинокий сруб. Не надо было этого и начинать… Видно, от судьбы не уйдешь: к ней пришли, позвали. В другом случае она не стала бы вот так же торопиться. Что ей князь? Она давно привыкла обходиться без какой-то там власти и перед Всеволодом никаких обязательств не чувствовала…

А за Даниила она по любви замуж выходила. И первые годы своей новой жизни думала, что его более нет в живых. Выходит, судьба к ним свою милость проявила, так что же она медлит?

Кстати Прозоре арамеин подвернулся, хотя и беседа с ним была вовсе некстати. Сегодня, похоже, её день. Вон и мальчишка Любомир её дожидается, обратно отвезти. Обязательный такой парнишка, она ему так и сказала:

— Погоди маленько, мне надо с врачом о деле перемолвиться.

— Слуга князя сказал, муж у тебя есть, — продолжал блюсти свой интерес Арсений.

— По наряду судит, — отозвалась Прозора. — Кика-то на мне замужней женщине положенная. Только не пойму, арамеин, тебе-то что за дело, есть у меня муж али нет?

— Ежели нет, то я бы к тебе сватов прислал, — честно признался врач.

— И мы бы с тобой вдвоем начали людей лечить, — насмешливо сказала Прозора. — Ты, значит, тело, а я душу… Умный арамеин!

— Да мне ты и без того приглянулась, — смутился Арсений. — В нашей земле я таких женщин, как ты, не встречал. Больше ничего не говори. Сам вижу, не пришелся тебе по нутру… Скажи только, что ты про душу князя говорила?