- Чепуха! - рассмеялся он в ответ. - Я знаю тебя. Цель всей твоей жизни - давать советы другим.

Они припомнили давнишние денечки Джорджа в Гринвич-Виллидж, когда он хотел стать актером.

- Скажи мне честно, Сид, - спросил Джордж, - что ты о ней думаешь?

- О Боже, я не большой судья для людей.

- Нет, не увиливай от ответа. Тебе и быть судьей, так как ты уже совершил все основные ошибки в жизни.

- Большое спасибо, - язвительно поблагодарил его Сид. - Ну… мне она нравится… она не может не нравиться, но она так встревожена. Она в разладе с собой.

- Не переведешь ли свои слова на вразумительный английский, Сид?

- Ты спросил меня о моем мнении, - Сид начинал проявлять признаки раздражительности. - Не моя вина, если я не могу лучше выразиться. Может, эта девушка стала автором фразы "кризис идентичности". Она, конечно, во всем будет полагаться на тебя, но в то мгновение, когда ты подойдешь к ней слишком близко, она может убежать прочь, - он помолчал. - Ты ее любишь?

Джордж долго раздумывал над ответом.

- По существу я ее мало знаю, но она мне нравится. Ты сам сказал, что она не может не нравиться.

- Тогда пусть она тебе нравится. Стань ее другом, доверительным лицом. Но если ты намерен установить с ней длительные отношения, то для любви найди кого-нибудь другого.

- Я ведь почти ее не знаю, - повторил он. - Но мне нужно спешить, Сид. Спасибо тебе еще раз за оказанную помощь. Ты просто потрясающий парень и умеешь втереться в доверие. Если бы я был голубым, то гонялся бы за твоей задницей по всему городу.

- Ты слишком для меня безобразен, Джордж.

Кажется, агент обиделся.

- Но ты сам уверял, что я как раз твой тип.

- Но я же не знал, что ты оставишь меня ради блондинки. Честно говоря, Джордж, все так сложно, - Сид зевнул, делая тем самым отнюдь не элегантный намек. - Разве тебе нечего делать, разве тебя не ожидают сделки, разве иссякли звездочки, которым требуется твое внимание?

- Конечно, есть. Я могу позвать с полдюжины. Поосторожнее, Сид, постарайся не искать недостатков у других.

- Желаю тебе того же.

В его номере была небольшая терраска, на которой можно было поставить плетеный стул и столик. В этом маленьком пространстве чувствовался освежающий бриз, доносящийся сюда с океана. Сид, устроившись за столом, принялся размышлять над тем, почему его так расстроил звонок Джорджа. Наконец он понял. Он на самом деле любил Джорджа, он был его самым близким другом. Самым близким. Может, он просто не хотел себе в этом признаться. Для чего усложнять жизнь еще больше? Сидя на своем плетеном стуле, подставляя лицо под солоновато пахнущий бриз, он вдруг подумал, что, отыскав любовь своего друга, эту таинственную леди, может, он оказал тем самым не такую уж большую услугу.

13

За первый год супружеской жизни Мэтт с Карен чуть не довели друг друга до полного помешательства. Финансовая помощь со стороны родителей мужа звучала благородно и была прекрасна только на бумаге. На самом деле не предусматривалось никаких средств для развлечений, одежды или кровавых бифштексов. Приблизительно раз в две недели миссис Сингер приезжала в город с громадными бумажными пакетами. Ежемесячные посылки прибывали от миссис Блум из Чикаго, в которых лежали тщательно упакованные прожаренные и пропеченные продукты и в редких случаях десятифунтовый мешочек сырого риса. Объяснение поступило позже: на той неделе у миссис Блум была ужасная простуда и она послала мистера Блума на рынок. Миссис Блум дала торжественную клятву больше никогда не болеть. Даже тетя Софи присылала время от времени свой отвратительный горшочек с пережаренными ростбифами.

В то время, когда Лейк приняла решение возвратиться к Джорджу, жизнь стала улыбаться Мэтту и Карен, по-прежнему живущим в Нью-Йорке. Мэтт получил работу помощника режиссера в детском телешоу "Шарманка". Это стало настоящей удачей для них. Постоянная зарплата позволяла Карен тратить больше времени на свою карьеру, которой, несомненно, окажет содействие ее муж. Но, с другой стороны, "Шарманка" редко нанимала актеров старше двадцатилетнего возраста. Таким образом, единственная ее надежда лопнула, как мыльный пузырь. Но и в этом было свое преимущество. Мэтт, таким образом, вряд ли мог соблазниться этими юными звездочками, если только у него не было склонности к педерастии.

Тем не менее у них все было относительно хорошо. Они могли дважды в неделю позволить себе пообедать не дома и один раз даже посетить "Макдональдс". Они ходили в кино. Зимой, увлеченно обсуждая каждый фильм за чашкой горячего шоколада, а летом за бокалом шипучего напитка из корнеплодов.

Карен никогда и в голову не приходило, что она будет кого-то так сильно любить.

Мэтт не занимался с нею любовью.

В первые месяцы их совместной жизни как муж и жена они сделали по инициативе Карен несколько закончившихся катастрофой попыток. У нее сильно болело внизу. Она знала, что со временем боль должна ослабнуть, но, судя по всему, это время так и не наступало. Вскоре она прекратила требовать. Все это становилось похожим на вымаливание милостыни.

Она подходила ко всему с философской точки зрения. Карен была готова поверить, что всю свою страсть Мэтт отдавал работе. Он был работоголиком, гордо убеждала она себя, а это верный признак будущего успеха. Мэтт непременно станет знаменитостью, а ей надлежало только оставаться рядом, и тогда она тоже станет вровень с ним. Она была счастлива оттого, что он у нее есть. Мэтт был добрым, мягким, старался во всем поддерживать ее. Он был ее лучшим другом, ее личным менеджером, а что бы не отдала женщина ради такого брака? Стоило ей приложить побольше усилий, как она начинала верить в это. Но где-то в глубине своего существа она понемногу умирала, высыхала и отцветала, как белоголовый одуванчик.

Но Мэтт был такой хороший; во всем была, несомненно, виновата она сама. Она жадно читала любой журнал, который попадался ей в руки, в котором давались советы о том, как нужно одеваться и применять косметику. Она стала лучше одеваться, стала обращать внимание на свое тело, на цвет кожи. Впервые в ее жизни мужчины на улице стали оборачиваться, когда она проходила мимо. В ней было что-то великолепное, еще нетронутое, какая-то таинственная невинность. Мужчины во все глаза смотрели на эту хорошенькую молодую женщину с серьезным выражением на лице и с хрупкой, изящной фигурой танцовщицы. Их озорные окрики и свистки смущали и пугали ее, но она все равно не желала носить безобразные, бесформенные платья и выходить на улицу без косметики на лице. Она старательно сидела перед зеркалом, накладывая тушь на ресницы. Она, конечно, заботилась о своей внешности, но внутри постоянно испытывала какое-то иррациональное, лихорадочное чувство, что если она как следует употребит тушь для бровей и ресниц, то муж, вероятно, ее захочет.

Таковы были самые тайные мысли Карен. Она старалась не очень на них задерживаться, и никому не доверяла. Она очень любила мужа и знала, что и он ее любит.

Со стороны казалось, что это идеальный брак.

Утро было прохладным, но день прибывал и уже обещал превратиться в пекло, что было необычно для начала июня. Карен пожалела, что надела жакет, но она вышла из дома рано, чтобы совершить обычный круг по работодателям. Набросив на руку жакет, она направилась к уличному телефону-автомату, надеясь, что он не разбит и работает.

- Резиденция Истмэн, - послышался бесстрастный голос.

- Здравствуйте, говорит Карен Блум. Можно поговорить с миссис Истмэн?

- В данный момент она не может подойти к телефону.

- Видите ли, она пригласила меня сегодня днем на чашку чая. Я хотела лишь проверить и узнать, не отменено ли приглашение.

- Минуточку.

Проклиная все на свете, Карен опустила еще одну монетку в ожидании возвращения горничной. Та резко сообщила:

- Миссис Истмэн с нетерпением ожидает вашего прихода.

И чтобы услышать это, нужно было заплатить лишних пять центов! Она пересчитала деньги. Поездки на метро, чашечка кофе в "Чок фул оф натс". На два доллара больше запланированного. Ничего себе! Своим обычным скорым шагом она прошла еще четыре квартала, чтобы попасть на следующее рандеву. Между большими зданиями бродвейских театров узкие проходы вели к обветшавшим конторам. Некоторые из расположенных в них агентств, казалось, позабыли о процветании со времени кончины водевиля, но все же они продолжали сражаться за выживание.

Карен знала, что то агентство, куда она направлялась, находилось на последнем издыхании. В нем не было секретаря, повсюду толстым слоем лежала пыль, а кожаное кресло за письменным столом все потрескалось от старости. Тем не менее этот агент согласился побеседовать с ней. Он был очень радушным в разговоре с ней по телефону и, хотя Карен никогда его прежде не видела, он оказался весьма любезным. Его длинное голландское имя было перегружено двойными гласными, поэтому Карен, опасаясь его произнести, молча стояла в двери.

Он поднял на нее свои водянистые глаза.

- Я вас слушаю, - он говорил резко, но в его тоне не было пренебрежения. - Вы… Карен Блум.

Она протянула ему руку, которую он вначале внимательно осмотрел, прежде чем пожать.

- Насколько я помню, мы разговаривали вчера днем?

- Да.

Он жестом указал ей на складной стул.

- Вы принесли фотографии?

Она вручила ему свой снимок по грудь и краткие биографические данные, ответила на вопросы о своей подготовке и предыдущем опыте. Он осведомился о ее личной жизни, и она ответила искренне и честно: да, она замужем, очень любит своего мужа. Он попросил прочитать ее какой-то диалог, и во время чтения уставился на свои узловатые пальцы, время от времени подсказывая ей слова. После этого он погрузился в такое продолжительное молчание, что она даже забеспокоилась, как бы он не уснул или вообще не позабыл о ее присутствии.