Он тоже закричал, когда увидел ее. Он прокричал ее имя так громко, что благородные своды старого дворца зазвенели, освободившись от многомесячной тишины, когда они могли только мечтать о шепоте. Затем он схватил ее, поднял вверх и, не обращая внимания на сбежавшихся слуг, покрыл исступленными поцелуями ее лицо и шею.

Стоя рядом внизу у лестницы, Жоливаль и Джузеппе Даль Ниель смотрели, задрав головы. Венецианец всплеснул руками:

– Просто чудо! Que bello amore!

– Да, – скромно подтвердил француз, – это довольно удачная любовь.

Закрыв глаза, Марианна ничего не видела, ничего не слышала. Она и Язон замкнулись в сердце водоворота страсти, который отрезал их от остального мира.

И вряд ли они услышали взорвавшиеся вокруг них рукоплескания. Зрители выражали на добром итальянском свое удовлетворение знатоков, для которых любовь была великим делом. Возбуждение достигло апогея, когда корсар, не отрываясь от губ Марианны, понес ее вверх по лестнице. Распахнутая нетерпеливой ногой, дверь захлопнулась за ними под восторженные восклицания присутствующих.

– Вы окажете мне честь выпить со мной бокал граппы за здоровье влюбленных? – широко улыбаясь, предложил Даль Ниель. – Мне кажется, что там, наверху, в вас не очень нуждаются… А счастье, подобное этому, всегда праздник!

– Я с удовольствием выпью с вами… Но, рискуя вас разочаровать, я должен сейчас же побеспокоить эту нежную пару, ибо нам надо принять важные решения…

– Решения? Какие решения должна принять такая очаровательная женщина, кроме выбора украшений?

Жоливаль рассмеялся.

– Вы удивитесь, мой дорогой друг, но туалеты занимают в жизни княгини очень незначительное место. Ну, смотрите, я говорил о решениях, а вот и причина для них.

И в самом деле, на лестнице появился лейтенант Бениелли, затянутый в мундир и с рукой на эфесе сабли, но этот воинственный выход, безусловно менее шумный, чем у Язона, немедленно заставил разбежаться любопытных слуг.

Он подошел к беседовавшим мужчинам и четко козырнул.

– Американский корабль вернулся, – объявил он. – Соответственно, мне необходимо немедленно увидеть княгиню. Должен добавить, что дело не терпит, ибо мы и так уже потеряли много времени!

– Я вижу! Граппе придется подождать, – печально вздохнул Жоливаль. – Извините меня, синьор Даль Ниель, но я должен проводить этого пылкого военного.

– Peccato! Какая досада! – понимающе сказал тот. – Вы потревожите их. Не особенно спешите! Дайте им еще минутку! Я составлю компанию лейтенанту.

– Минутку? Помилуйте! Для них минутка может значить часы! Они же не виделись почти шесть месяцев!

Аркадиус, однако, ошибся. Едва Марианна позволила любви поглотить ее страхи и нерешительность, как уже пожалела об этом. Увидев любимого человека, она не смогла удержать порыв, вполне естественно бросивший ее в его объятия, порыв, на который он ответил страстно, даже слишком страстно! И в то время, как он нес ее, шагая через две ступеньки, и затем неистово захлопнул за ними дверь, спеша уединиться с нею, Марианна внезапно обрела вновь все свое хладнокровие, так восхитительно потерянное перед этим.

Она знала, что произойдет: сейчас Язон в любовном исступлении бросит ее на кровать, мгновенно разденет, и немного погодя она отдастся ему, ибо противиться урагану нежности, который обрушится на нее, она не сможет…

Ну и вот что-то в ней начало восставать, что-то еще не поддающееся сознанию, уходящее в глубину ее любви к Язону. Она до того любила его, что готова была отказаться от неистового желания, которое он ей внушал. И, словно при вспышке молнии, ей стало ясно, что она не может, не должна принадлежать ему, пока не рассеются терзавшие ее сомнения, пока не окажется, что усилия Дамиани были тщетны.

Конечно, если смутная жизнь начала развиваться в тайне ее естества, было бы удобно, легко даже, навязать отцовство своему возлюбленному. Даже дурочке это запросто удалось бы с мужчиной, столь пылким и влюбленным! Но если Марианна отказывалась сказать правду об этих шести неделях исчезновения, она тем более не хотела одурачить Язона… самым подлым образом! Нет! Пока она не получит полную уверенность, она не должна позволить ему вновь овладеть ею! Ни за что!.. Иначе они оба увязнут во лжи, рабой которой она останется всю жизнь! Но, боже, как это будет трудно!

Когда он, стоя посреди комнаты, перестал целовать ее и огляделся в поисках двери в спальню, она, крутнув бедрами, выскользнула из его объятий и стала на пол.

– Господи, Язон! Ты сошел с ума… да и я тоже.

Она направилась к зеркалу, чтобы привести в порядок растрепавшуюся прическу, но он сейчас же последовал за нею, снова обнял и, спрятав лицо в ее волосах, рассмеялся.

– Но я так надеюсь, Марианна, Марианна! Сколько месяцев я мечтал об этой минуте… о минуте, когда я наконец впервые останусь наедине с тобою!.. Только двое, ты и я… и ничего другого между нами, кроме любви! Не кажется ли тебе, что мы ее честно заслужили?

Его теплый, чуть-чуть иронический голос стал хриплым, когда он раздвигал ее волосы, чтобы припасть губами к затылку. Марианна в восторге закрыла глаза, испытывая при этом невыразимые мучения.

– Но мы же не одни! – снова освобождаясь, прошептала она. – Ведь здесь и Жоливаль, и Агата… и Гракх, которые в любой момент могут войти! Этот отель просто общественное место! Ты разве не слышал на лестнице, как нам аплодировали?

– Что за важность? Жоливаль, Гракх и Агата уже давно знают о нас все! Они поймут наше нетерпение и желание уединиться.

– Они – да… Но мы находимся у иностранцев, и я должна уважать…

Без сомнения разочарованный, он мгновенно возмутился, и в голосе его зазвучали язвительные нотки.

– Что? Имя, которое ты носишь? Давненько я не слышал разговоров о нем! Но… если верить тому, что мне сообщил Аркадиус, твоя деликатность в отношении мужа, засадившего тебя за решетку, просто бессмысленна!.. Что с тобой произошло?..

Появление Жоливаля избавило Марианну от ответа, тогда как Язон нахмурил брови, безусловно находя неуместным это появление, которое доказывало правоту молодой женщины.

Одним взглядом Жоливаль окинул сцену, увидел причесывающуюся перед зеркалом Марианну, а в нескольких шагах от нее Язона, явно недовольного, который, скрестив руки на груди и покусывая губы, посматривал на них. Улыбка виконта была шедевром приветливости и отеческой заботы.

– Это всего лишь я, дети мои, и поверьте, в полном отчаянии, что нарушил ваше первое свидание. Но пришел лейтенант Бениелли. Он настаивает, чтобы его сейчас же приняли.

– Снова этот невыносимый корсиканец? Чего он хочет? – возмутился Язон.

– Я не успел спросить его, но похоже, что дело серьезное.

Марианна живо вернулась к своему возлюбленному, обняла за шею и закрыла ему рот поцелуем, предупреждая протест.

– Аркадиус прав, любовь моя. Нам лучше повидаться. Я обязана ему многим. Без него я сейчас, вероятно, лежала бы на дне лагуны. Выслушаем хотя бы, что он хочет нам сказать.

Средство оказалось чудодейственным. Моряк сразу успокоился.

– Вот дьявол настырный! Но раз ты так хочешь… Позовите эту отраву, Жоливаль!

Говоря это, Язон повернулся, поправляя свой темно-синий костюм с серебряными пуговицами, плотно облегавший его худое мускулистое тело, и отошел к окну, перед которым стал спиной с заложенными за нее руками к ожидаемому нежелательному посетителю.

Марианна с нежностью проводила его взглядом. Она не знала причины такой антипатии Язона к ее телохранителю, но достаточно хорошо познакомилась с Бениелли и легко догадалась, что тому потребовалось не так уж много времени, чтобы довести американца до высшей степени раздражения. Тем не менее, раз Язон явно решил не вмешиваться в разговор, она позволила войти лейтенанту, чей вход и отрывистое приветствие получили бы одобрение у самого педантичного воинского начальника.

– С разрешения вашего светлейшего сиятельства я прибыл, сударыня, чтобы откланяться. Сегодня вечером я возвращаюсь к господину герцогу Падуанскому. Могу ли я передать ему, что все дела отныне улажены и ваше путешествие в Константинополь началось счастливо?

Марианна не успела ответить… Позади нее ледяной голос заявил:

– Я сожалею, но должен сказать, что не может быть и речи о поездке госпожи в Константинополь. Она завтра отплывает со мной в Чарльстон, где сможет забыть, надеюсь, что женщина создана, по мнению некоторых, только чтобы играть роль пешки на политической шахматной доске! Вы можете отправляться, лейтенант!

Ошеломленная грубостью этого выступления, Марианна переводила взгляд с побледневшего от гнева Язона на Жоливаля, который с раздосадованным видом жевал свой ус.

– Разве вы ничего не рассказали, Аркадиус? Я считала, что вы предупредили господина Бофора о приказе Императора?

– Я сделал это, моя дорогая, но без особого успеха! Собственно, наш друг просто не хотел ничего слышать по этому поводу, и я предпочел не настаивать, считая, что вы сможете убедить его гораздо лучше, чем я.

– Почему же тогда не предупредить меня сразу?

– Не кажется ли вам, что у вас было достаточно причин для беспокойства, когда вы прибыли вчера? – тихо сказал виконт. – Этот… дипломатический спор, по-моему, мог подождать хотя бы до…

– Я не вижу повода для спора, – резко оборвал его Бениелли. – Когда Император приказывает, остается только повиноваться, мне кажется!

– Но вы забыли то, – вскричал корсар, – что приказы Наполеона не касаются меня. Я американский подданный и, как таковой, подчиняюсь только своему правительству!

– А кто вас о чем-нибудь просит? Госпожа ничуть не нуждается в вас. Император пожелал, чтобы она отплыла на нейтральном судне, а их в порту стоит около дюжины. Мы обойдемся без вас, вот и все! Возвращайтесь в свою Америку!

– Без нее? Вы, очевидно, не поняли сказанного? Постараюсь быть более точным: нравится или не нравится вам, а я увожу княгиню с собой. На этот раз ясно?