– Это правда, – сухо спросил он, – что ты горничная у баронессы… как бишь ее… ну, той, что трется возле сестры Бонапарта?..

– Конечно! Разве тебе это неприятно?

– Да уж… Потому что, если это так, ты тоже служишь Бонапарту! Солдат это сразу понял, было видно…

Подозрение и огорчение так ясно читались на круглом загорелом лице мальчика, что Марианна не решилась усилить его разочарование.

– Моя хозяйка, безусловно, служит… Бонапарту, – сказала она тихо. – Но меня политика не интересует. Я служу моей хозяйке, вот и все.

– Тогда откуда ты? Не отсюда, во всяком случае: ты не знаешь города и у тебя нет нашего акцента.

Она только слегка заколебалась. У нее действительно не было венецианского акцента. Но итальянский, которым она владела, – чистый тосканский, – подсказал ей вполне естественный ответ.

– Я из Лукки, – сказала она, солгав только наполовину.

Результат вознаградил ее за эту невинную ложь: ослепительная улыбка озарила озабоченное лицо Зани, и он снова подал ей руку.

– Раз так, тогда все в порядке! Ты сможешь войти в дом. Но надо еще пройти немного. Ты не очень устала? – спросил он с внезапным сочувствием.

– Да, немного, – вздохнула Марианна, которая уже не чувствовала под собою ног. – А еще далеко?

– Нет… немножко…

Заспанный перевозчик перевез их через канал, почти пустынный в этот утренний час. Начинающийся день обещал быть исключительно прекрасным. Голуби трепетали в нежно-голубом, хорошо промытом ночной грозой небе. Дул пропитанный запахом соли свежий морской бриз, и молодая женщина с наслаждением дышала им, а на месте, куда они медленно приближались, делла Салуте в чистом воздухе раннего утра походил на гигантскую раковину. Это был день, предназначенный для счастья, и Марианна не решалась спросить себя, что он уготовил для нее.

На противоположном берегу снова улочки, снова маленькие воздушные мостики, всевозможные чудеса и бродячие кошки. Солнце вставало в золотом венке, и измученная Марианна чувствовала головокружение, когда наконец пришли к скрещению двух каналов, главный из которых, окаймленный высокими розовыми домами с сушившимся бельем, широко открывался в порт. Узкий мост перешагивал его, соединяя набережные.

– Вот, – с гордым жестом сказал Зани, – здесь я живу. Сан-Тровазо! Верфь Сан-Тровазо… лечебница для больных гондол.

И в самом деле, с другой стороны воды с плавающими листьями капусты и апельсиновыми корками виднелось несколько сараев из потемневшего дерева, перед которыми ожидало с дюжину гондол, лежащих на боку, как раненые акулы.

– Ты живешь на этой верфи?

– Нет, дальше! Последний дом на углу набережной, в самом верху!

Из-за угла именно этого дома выступала высокая мачта стоявшего на якоре корабля, и Марианна, несмотря на усталость, не могла противиться побуждению: подхватив платье двумя руками, она бегом пустилась туда, сопровождаемая удивленным этой внезапной спешкой Зани. Но она не могла больше томиться неизвестностью, не зная, есть ли там Язон, ждет ли он?..

Раньше ее терзала мысль, что он, возможно, опаздывает на свидание, вот почему она следовала за Зани до сих пор.

Куда бы она пошла без единого су, без друзей, если Язон еще не приехал? Но теперь ей казалось, что это невозможно, и она была почти уверена, что он здесь!

Задыхаясь, она добралась до набережной. Теплые лучи солнца залили ее, и внезапно вокруг нее возник лес мачт… Повсюду стояли корабли, плотно прижатые то кормой, то носом к набережной. Целый флот находился здесь, соединенный с берегом длинными сходнями, по которым сновали носильщики с тяжелым грузом на плечах. Кораблей здесь было столько, что у Марианны зарябило в глазах, а в голове зашумело.

Резкие команды смешивались со свистками и звоном отбивавших четверти склянок. Невидимая мандолина вела легкую зажигательную мелодию, которую время от времени подхватывал звонкий голос босоногой девушки в полосатой юбке, с корзиной рыбы на голове. Все трудоспособное население, шумное и пестрое, как персонажи Гольдони, находило себе занятие на этой розовой набережной, а на кораблях полуголые матросы мыли палубы, окатывая их потоками воды.

– Что тебе тут надо? – спросил Зани. – Ты проскочишь наш дом! Идем же отдохнуть…

Но любовь и нетерпение оказались сильнее усталости. При виде всех этих кораблей Марианна ощутила, как пробуждается в ней лихорадка ожидания. Язон был здесь, в нескольких шагах от нее. Она чувствовала это, она была уверена в этом! Куда уж тут идти спать? Мгновенно все страхи, все задуманные предосторожности разлетелись, как прошлогодние листья. Главным стало увидеть его, коснуться, ощутить его присутствие.

Несмотря на попытки Зани удержать ее, Марианна бросилась по этой кипящей жизнью набережной, осматривая пришвартованные корабли, вглядываясь в лица, в фигуры стоящих на мостиках капитанов. Но ничто не походило на то, что она искала.

И затем, в один миг, она увидела желанный корабль. «Волшебница» была тут, почти посередине Джудекки, в нескольких кабельтовых от стоявших у берега судов. Буксируемая двумя большими баркасами, на которых гребцы налегали на весла, она грациозно скользила по спокойной воде, в то время как матросы расправляли нижние и подтягивали верхние паруса. Марианна заметила промелькнувший красивый профиль носовой сирены, той сирены, что походила на нее, как родная сестра…

Восхищенная красотой брига, сверкавшего на солнце начищенной медью, Марианна следила за маневром, стараясь найти среди сновавших по палубе фигур одну-единственную, неподражаемую. Но «Волшебница» покрылась парусами, как распустившая крылья чайка, показала корму, поймала ветер и…

Только в этот момент Марианна поняла, что она отплывает…

Нечеловеческий вопль вырвался из ее горла:

– Нет!.. Нет!.. Я не хочу!.. Язон!..

Она как безумная побежала вдоль набережной, крича, отчаянно взывая, едва не сбивая с ног прохожих, не обращая внимания на получаемые тумаки и всеобщее изумление, возбуждаемое ее бегом. Грузчики, торговки, рыбаки и матросы оборачивались вслед этой женщине с растрепанными волосами, с залитым слезами лицом и протянутыми вперед руками, испускавшей душераздирающие крики и, похоже, готовой броситься в море.

Но Марианна ничего не ощущала, ничего не слышала, ничего не видела, кроме покидавшего ее брига. Она страдала, как при пытке: словно невидимый трос, сотканный из ее собственной плоти, натянулся между нею и американским кораблем, трос, чье натяжение делалось все более и более болезненным вплоть до того момента, когда, оторвавшись от ее груди, он исчезнет в море, унося ее сердце.

В лихорадочном сознании несчастной непрерывно возникала коротенькая фраза, назойливая и жестокая, как язвительная ритурнель:

«Он не дождался меня… не дождался!..»

Итак, терпения и любви Язона, который, однако, ради этого свидания пересек океан и два моря, хватило только на пять дней? Он не почувствовал, что та, кому он клялся в любви, находилась здесь, совсем рядом с ним, он не услышал ее отчаянные призывы. И теперь он уезжал, удалялся к своей другой возлюбленной – морю – и, может быть, навсегда… Как настигнуть, как удержать его?..

Теряя дыхание, с рвущимся из груди сердцем, Марианна продолжала бежать, не отводя залитых слезами глаз от солнечного пятна, которое непрерывно росло между кораблем и землей и становилось громадным. Пятно, сверкающее, как последняя надежда, притягивавшее ее, словно возлюбленный. Она сейчас бросится в него… До него осталось всего несколько шагов…

Могучая рука схватила Марианну как раз в тот момент, когда она подбежала к краю набережной.

В неудержимом порыве она летела к воде, когда ее внезапно остановили, и она оказалась, совершенно беспомощная, носом к носу с… лейтенантом Бениелли, который смотрел на нее как на привидение.

– Вы? – с изумлением пробормотал он, убедившись, кем была эта безумная, которую он удержал на грани самоубийства. – Это вы?.. Невозможно поверить!

Но Марианна в своем отчаянии дошла до того, что ее не удивило бы появление самого Наполеона. Она даже не узнала того, кто ее удерживал, видя в нем только препятствие, от которого надо избавиться. Она отчаянно билась в его руках.

– Пустите меня! – кричала она, пытаясь освободиться. – Да пустите же меня!..

К счастью, корсиканец держал ее крепко, но его терпение быстро истощилось. И он стал резко трясти свою пленницу, чтобы заставить ее хотя бы прекратить крики, которые всполошили всю набережную. И действительно, отовсюду появлялись угрожающие лица людей, которые видели только одно: грубо обращавшегося с молодой женщиной «оккупанта». Чувствуя, что обстановка накаляется, Бениелли, в свою очередь, закричал:

– Ко мне, драгуны!

Но Марианне не пришлось увидеть приход вызванной Бениелли помощи. Поскольку она продолжала вопить и вырываться, разъяренный лейтенант точным ударом кулака заставил ее замолчать. И вместо воды Марианна погрузилась в благодатное беспамятство.

Придя в себя от неожиданного обморока под действием уксусной примочки, Марианна увидела перед собою полу халата и комнатные ковровые туфли, которые что-то напомнили ей: она сама вышивала эти чайные розы на черном фоне.

Она подняла голову, почувствовав боль в подбородке, оттолкнула компресс, который держала горничная, и радостно воскликнула:

– Аркадиус!

Это был действительно он. Закутанный в полосатый халат, со смешно взъерошенными волосами, подчеркивавшими его сходство с мышью, виконт де Жоливаль следил за действием лечения.

– Она пришла в себя, господин виконт! – вскричала горничная, заметив, что больная приподнялась.

– Прекрасно! Теперь можете оставить нас.

Но едва субретка подняла и усадила Марианну на краю канапе, как та оказалась в его объятиях.

Придя в сознание, она вспомнила о своем горе и, рыдая, бросилась на шею Аркадиусу, не способная, впрочем, выговорить ни единого слова.

Полный сострадания, но уже привыкший к подобным коллизиям, Жоливаль предоставил буре успокоиться самой, удовольствовавшись нежным поглаживанием еще влажных волос той, кого он считал своей приемной дочерью. Мало-помалу рыдания утихли, и Марианна голосом маленькой обиженной девочки шепнула на ухо старому другу: