Так и произошло. Когда Марианна достигла последней ступени нервного истощения, она перестала сопротивляться благотворному действию микстуры и уснула, уткнув лицо в смоченный слезами алый шелк с последней и угнетающей мыслью, что ей останется только покончить с собой, если Язон отвергнет ее…

Благодаря еще трем чашкам, которые регулярно приносила Истар, лихорадка рано утром отступила. Марианна была еще очень слабой, но в полном сознании, увы, трагичности ее положения.

Однако отчаяние, особенно охватившее ее в приступе лихорадки, ушло, как набежавшая волна, и Марианна осталась наедине с сокровенным желанием борьбы, которое всегда носила в себе. Чем грозней и коварней враг, тем сильней укреплялось в ее сердце желание победить, победить любой ценой!

Решив для начала испытать свои силы, Марианна хотела встать, чтобы спокойно осмотреть комнату. Там, на стенке старинного сундука, железная оковка, которую ей удалось вытащить, сверкала, казалось, новым блеском и притягивала ее как магнит. Но когда она села на кровати, то обнаружила, что у нее есть сиделка: одна из черных женщин расположилась у ее ложа, расстелив на медвежьей шкуре свою голубую тунику. Она сидела неподвижно, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, напоминая странную задумчивую птицу.

Услышав шум, она посмотрела в сторону молодой женщины и, увидев, что та проснулась, похлопала в ладоши. Ее подруга, настолько похожая на нее, что могла сойти за ее тень, вошла с блюдом, поставила его на кровать и заняла в такой же позе место своей сестры, которая, поклонившись, исчезла.

На протяжении часов женщина оставалась в таком положении без единого движения, не издавая ни звука и, похоже, не слыша, что ей говорили.

– Ты не должна больше никогда оставаться одна, – сказала позже Истар, когда Марианна пожаловалась на это подобие часового у ее постели. – Мы не хотим, чтобы ты убежала от нас.

– Убежала? Отсюда? – воскликнула молодая женщина с гневом, вызванным разочарованием, которое она испытала при виде такой охраны. – Как я смогла бы? Стены толстые, на окне решетка… и я совсем голая!

– Существуют способы покинуть тюрьму, даже когда тело остается в плену!

Тогда Марианна поняла глубинный смысл этого надзора: Дамиани боялся, что отчаяние и унижение толкнут ее на самоубийство.

– Я не убью себя, – заявила она. – Я христианка, а христиане считают добровольную смерть великим грехом, тяжким проступком перед Богом.

– Возможно! Но ты мне кажешься одной из тех, кто не боится даже Бога. И мы не хотим ничего оставлять на волю случая: теперь ты слишком драгоценна!..

Марианна умышленно оставила без внимания ее слова. Всякому овощу свое время! В данный момент – она это хорошо чувствовала – бесполезно пытаться избавиться от стражницы. Но ей пришлось сделать усилие, чтобы не показать свое разочарование, ибо это присутствие значительно усложняло ее положение. Как можно думать о попытке к бегству под недремлющим оком черного цербера? Разве что сначала оглушить ее или попросту убить?..

Эта мысль зацепилась в мозгу Марианны, которая недавно объявила себя ревностной христианкой, а теперь хладнокровно обдумывала возможность убить свою стражницу, чтобы убежать. При условии, конечно, что она будет достаточно сильной и ловкой, чтобы захватить врасплох это подобие дикой кошки, у которой все чувства всегда настороже…

Так прошел день, томительно и скучно, занятый составлением всевозможных проектов, конечной целью которых было устранение тюремщицы. Но когда наступила ночь, Марианна поняла, что у нее вряд ли будет возможность осуществить хоть один из них, ибо после ужина в комнату вошел со свечой в руке Маттео. Маттео, настолько отличавшийся от того, каким Марианна видела его до сих пор, что охвативший ее гнев немного утих.

В нем не только не было ничего от безумного колдуна прошлой ночи и никаких следов опьянения, но он еще проявил необычайную заботу о своем внешнем виде. Выбритый, подстриженный, напомаженный, со сверкающими лаком ногтями, в сияющей белизной рубашке под темно-синим шелковым халатом, он распространял вокруг себя сильный запах одеколона, внезапно напоминавший Марианне Наполеона. Тот тоже имел обыкновение буквально обливаться одеколоном, когда…

Ее мысли не пошли дальше, испугавшись одиозного сравнения… В Маттео все было, как у деревенского жениха в свадебный вечер, кроме смущения, пожалуй, ибо он блаженно улыбался и казался в восторге от самого себя.

Нахмурив брови, Марианна следила за ним. Затем, увидев, что он поставил подсвечник у изголовья кровати, она возмущенно заявила:

– Возьмите свой шандал и убирайтесь! Как вы посмели явиться ко мне? И что вы собираетесь теперь делать?

– Собственно… провести ночь рядом с вами! Разве вы… в каком-то роде… отныне не моя супруга, милая Марианна?

– Ваша…

Слово застряло в горле молодой женщины, отказываясь выйти наружу, но оно только на мгновение задержало охвативший ее приступ дикой ярости. Настоящий поток ругательств на разных языках, позаимствованных как из лексикона конюшего Добса, так и моряков Сюркуфа и которому она сама удивилась, обрушился на управляющего, от изумления отступившего назад.

– Вон! – продолжала Марианна. – Убирайтесь немедленно, мерзкий убийца, бандит, распутник! Вы подлый лакей, ублюдок, рожденный от случки свиньи с козлом, да вы и употребляете только оружие лакеев: западню и удар кинжалом в спину! Ибо именно так вы убили своего хозяина? Трусливо, сзади? Или вы перерезали ему горло во время бритья? Или отравили наркотиком, вроде того, что вы посмели подсунуть мне, чтобы я оказалась в вашей власти? Но что вы себе воображаете? Что ваша черная магия вдруг сделала меня подобной вам? Что я, может быть, получила удовлетворение от того издевательства, которому вы меня подвергли? И что, соблазненная вашими прелестями, я отныне буду покорно разделять ваши ночи? Но посмотрите на себя… и на меня! Я не пастушка, которую опрокидывают на охапку сена, Маттео Дамиани, я…

– Знаю, знаю! – закричал Маттео, теряя терпение. – Вы уже говорили: княгиня Сант’Анна! Но хотите вы или нет, а я тоже Сант’Анна и моя кровь…

– Еще надо проверить, а я в этом совсем не убеждена. Ведь так просто объявить себя знатным синьором, когда некому подтвердить это. И сам образ ваших действий опровергает ваши притязания. Я знаю, что Сант’Анна вершили безжалостное и жестокое правосудие, что они убивали противника, глядя ему в глаза, но никогда они не прибегали к помощи африканской колдуньи, чтобы осуществить подлый замысел против женщины…

– Все средства хороши с женщиной, подобной вам! Кроме того, ваш брак просто мошенничество. Где ребенок, которого вы обязались подарить вашему мужу, где причина, единственная причина, ради которой на вас женились, на вас, императорской шлюхе?

– Мерзкий лакей! Наступит день, когда я, прежде чем повесить, буду стегать вас кнутом, пока вы не попросите пощады, пока в слезах не раскаетесь в том, что посмели поднять руку на меня… и на вашего хозяина!

По комнате металось эхо неистовых восклицаний двух врагов. Они сошлись почти лицом к лицу, охваченные яростью, одинаковой, только разного происхождения.

Марианна, смертельно бледная, с мечущими молнии зелеными глазами, старалась уничтожить своим презрением апоплексичного Дамиани, с налитыми кровью глазами и исказившимся от бешенства грубым фиолетовым лицом. На нем ясно читалось желание убить, но Марианна была не способна умерить хоть на йоту свой гнев. Она полностью дала волю ярости, ненависти и отвращению, даже не пытаясь проанализировать странное чувство, которое побуждало ее отомстить за неизвестного мужа, еще недавно вызывавшего у нее такой страх.

Больше не владея собой, Маттео рванулся к Марианне, чтобы задушить ее… Его руки уже тянулись к ее шее, но в этот момент между ними бросилась Истар.

– Ты сошел с ума? – возмутилась она. – Ты господин, и, что бы она ни говорила, она принадлежит тебе! Зачем ее убивать? Ты забыл, что она представляет собой для тебя?..

Ее слова подействовали на Дамиани, как холодный душ. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, затем вдруг очень нежно отстранил черную женщину и снова повернулся к Марианне.

– Она права, – процедил он. – Лакей или нет, вы, вероятно, беременны от этого лакея, сударыня, и когда ребенок будет здесь…

– Его еще нет здесь, и вы в полном неведении, даст ли плод ваше гнусное деяние. И, даже допуская, что я произведу на свет ребенка от вас, вам придется убить меня, чтобы заставить молчать, ибо никто и ничто не помешает мне выдать вас императорскому правосудию.

– Хорошо, я убью вас, сударыня! Мне будет все равно, когда вы исполните свое задание. И в ожидании… – он умолк.

– В ожидании… чего?

Не отвечая, Маттео снял халат, положил на стул и вернулся к кровати с явным намерением расположиться на ней. Но он не успел даже коснуться одеяла, как Марианна вскочила и забилась в угол, укутавшись в занавеску.

– Если только вы посмеете лечь в эту постель, Маттео Дамиани, вы останетесь в ней один, ибо никакая сила не заставит меня разделить ее с таким негодяем, как вы!..

Так же спокойно, словно она ничего не сказала, Маттео улегся, ударом кулака взбил подушку и с видимым удовольствием облокотился на нее.

– Нравится вам или нет, сударыня, у нас будет общая постель так долго, как мне захочется. Вы только что сделали очень ценное замечание. В самые точные расчеты может вкрасться ошибка, и действительно вдруг окажется, что вы еще не беременны. Так что нам надо постараться, чтобы эта вероятность стала уверенностью. Идите сюда!

– Никогда!

Марианна хотела спрыгнуть с кровати, чтобы избежать контакта с тянувшейся к ней рукой. Но она натолкнулась на Истар, которая преграждала ей путь. Высокая негритянка показалась ей громадной, возвышаясь над нею. Словно злой дух восточных сказок внезапно вырос возле нее, чтобы бросить ее во власть демона! Без видимого усилия, словно не замечая отчаянного сопротивления, Истар схватила кричащую и брыкающуюся Марианну в охапку и бросила на постель, где жадные руки Дамиани тотчас пригвоздили ее. Одновременно негритянка пробормотала несколько слов на своем языке: вопрос, на который управляющий ответил по-итальянски: