Костик поддался и сел рядом. Понял, что Макс в курсе их с Наташей «вечеринки». На всякий случай уточнять ничего не стал, только вкратце пересказал Наташины слова насчет боязни осуществить свои фантазии. Макс выслушал молча и без эмоций. Только сказал в спину Костику, уже уходящему в комнату к девочкам:

— Спасибо.

Тот обернулся и даже растерялся: «спасибо» получилось таким ярким, подчеркнутым, что Косту показалось — это благодарность за то, что не переспал с Наташей.


То, что Максим уже вернулся домой, Наташа заметила не сразу. Она сидела по-турецки на широком разложенном диване, заправленном уже в очередной раз за этот месяц ее подарком — шелковым постельным бельем бордового цвета, и молча смотрела в чемодан, безмятежно отдыхающий тут же.

— Уже собрала вещи? — услышала она тихий голос Максима и, очнувшись, взглянула на дверь.

Потом на часы. Было только десять. Макс стоял в дверях, застыв неподвижно из-за увиденного. Так возненавидел этот чемодан, как будто он виноват в том, что Наташа уезжает!

— Я думала, ты придешь около двенадцати, — промямлила Наташа грустно.

— Ты не рада? Могу придти попозже! — предложил Макс.

— Я рада! — возразила она расстроено. Ну вот, даже беседа не ладится!

Мужчина так и стоял в дверях комнаты, неотрывно глядя оттуда на свою любимую; мог бы так стоять до утра — и молчать, если бы она сама не разговаривала. С совсем другими мыслями возвращался домой, с другим настроением. А тут сердце оборвалось — и чувствовать больше нечем. Вот все остальные органы и взяли на себя эту функцию: заболело всё, каждая клеточка тела, каждый уголок души.

— Как сауна? — спросила Наташа вежливо.

Максим подумал несколько секунд и хладнокровно признался:

— Ты была права насчет проституток.

У девушки вдруг вспыхнули глаза: казалось, ее обескуражил не сам этот факт, а то, что ей сказали правду. Вдруг обиженно процитировала самого Макса:

— Ну и зачем ты мне об этом говоришь?!

— Хочу, чтобы ты узнала, что такое «честность».

Узнала. Фантазия заиграла во всех мыслимых и немыслимых красках. Чем меньше подробностей, тем больше домыслов. Возможно, домыслы хуже правды — особенно Наташины! Но уточнять детали — это просто самоубийство. Что остается? Тупо верить? Быть наивной дурой? Убедить себя, что проституток там все-таки не было?! Наташа отвернулась и, закрыв лицо ладонями, тихо захлюпала носом.

Макс не спешил ее успокаивать. Поплачь, поплачь! Раз ты не плачешь, расставаясь со мной, так поплачь хотя бы, узнав о шлюхах в сауне! Хотя не сдержался и уточнил из своего убежища:

— Я ими не пользовался, если тебя это интересует.

— Теперь я никогда не буду доверять твоим «чисто мужским» компаниям! — провыла девушка в мокрые от слез ладошки.

— Ты никогда и не доверяла, — отозвался Максим. Все же подошел к кровати, сел позади Наташи и, обняв, привлек ее к своему плечу. — Только причем здесь компания? Ты мне не доверяешь.

И ревность, и слезы, и скромность в постели — это все следствие недостаточно близких отношений. Ты стесняешься сказать, чего хочешь в сексе, потому что недостаточно доверяешь. И плачешь сейчас потому же. Макс прижимал ее к себе, как запеленованного младенца, и рассказывал ей на ушко спокойно и негромко:

— Я сначала смотрел, что там происходит, а потом психанул и ушел в бассейн. Вот так просидел один около часу, потом попрощался с Костом и ушел. Ты же знаешь, меня не интересуют девушки на одну ночь.

— Я уверена, у тебя были такие девушки. И не раз!

— Да, конечно. Я знаю, от чего отказываюсь. И мне не жаль. Мне что, делать нечего? Спать со шлюхами, когда дома ждет очаровательная и любимая женщина…

Наташа развернулась, обхватила его рукой за плечо, а другой рукой по-прежнему размазывала по лицу слезы, которые почему-то полились еще сильней. Только минут через пять смогла выдавить из себя:

— Ты еще в клуб поедешь?

— Нет, — ответил Максим. — Я хочу побыть с тобой.

— Что, возбудился там, а теперь хочешь секса?! — с вызовом вскрикнула Наташа.

— Разве я что-то сказал про секс?

— Ага! Значит, натрахался, и теперь у тебя не встанет! — догадалась неугомонная девчонка.

— Ты можешь это проверить, — съехидничал мужчина и поддразнил: — Плакса. Я же ни на кого не смотрю, кроме тебя!

— Смотришь! — застонала Наташа и миролюбиво добавила: — Я смирилась, а не ослепла.

Кажется, у Наташи расплывалась косметика, но на черном свитере Максима этого не было видно. Она протирала пальчиком веки и беспокойно поглядывала, не отпечаталась ли тушь. Жалела, что плачет, кокетка: хочется, чтобы Макс видел ее красивой.

— С тобой так тепло! — протянула она, прижавшись к его груди покрепче.

— Да? А с тобой жарко!

Макс вообще человек закаленный. Он даже верхнюю одежду зимой не носит, если не идет на улицу гулять. Наташа ругается, что он заболеет, а он не обращает внимания. Вот так в одном свитере прошмыгнет в машину, прогреет двигатель, включит печку; а в школе отопление хорошее, и в «Призраке», разумеется, тоже. И сколько бы Наташа не вякала, Макс никогда даже не простывает. Для Наташи здоровье Макса — большой плюс к его достоинствам.

Девчонка помогла ему снять свитер, а потом спустила на пол свой чемодан. Все-таки успокаивалась, медленно, но верно. Ни о чем не хотелось думать. Проведя ладошками по его спине, улыбнулась:

— Такой чистенький!

— А обычно я грязненький?! — обиделся Максим.

— Такая бархатная кожа! — продолжала Наташа восхищаться. — Ты такой нежный на ощупь!

Его капитальный летний терракотовый загар из года в год не сходит полностью уже никогда — не успевает. Макс даже авитаминозной весной выглядит немного загорелым, а сейчас, в начале февраля, так и вообще еще смуглый. Наташа ненароком сравнивала цвет его загара со своим, основательно уже вылинявшим. И ничего больше не хотелось: ни секса, ни разговоров. Хотелось прикасаться к нему, ласкать его тело, смотреть друг на друга, закрыв глаза. Наташа уже в который раз изучала на практике энциклопедию поцелуев и удивлялась такому разнообразию…

…А когда-то поцеловались в первый раз. Наташа совершенно не помнит, как это было. Помнит только, что это сделал он, ее учитель физики. Сейчас выясняется, что тогда он был вполне посторонним человеком. А как целовал!!! Нет, не во время медленного танца в «Мельнице» — это Наташа не может воссоздать в памяти. А после, в парке, и в машине на заднем сиденье… Целовал свою ученицу, как любовницу, самую настоящую! Руки не распускал, поэтому весь акцент был на поцелуях. А потом она спросила про волосы у него на груди, и он не знал, как ответить: что для нее означает «много»? В темноте ничего не было видно, и она проводила ладошкой по его груди в расстегнутой молнии свитера, выясняла на ощупь — уже тогда!!! Откуда было столько смелости, у нее и у него? До того момента не признавала волосатую грудь, можно даже сказать, испытывала отвращение. Не желала понимать, что для мужчин это нормально, и даже подумать не могла, что ей самой будет это нравиться… Улыбнулась неосознанно: сейчас лысая мужская грудь для Наташи всего лишь признак слабого темперамента.

Максиму и самому трудно объяснить, что вело его тогда по этому скользкому пути. Безоговорочно хотел ей нравиться. Стремился произвести впечатление на эту малолетку из девятого «Б». И ведь не для того, чтобы было, с кем спать! И не для того, чтобы создавать с ней семью! Просто чувствовал сочетание характеров, потребностей… И до сих пор чувствует еще какую-то общую деталь, о которой пока не знает. Что-то связывает его с этой девушкой, и будет связывать всегда, даже если она бросит его и останется жить и работать в Москве.

Когда не видно совместного будущего, остается лишь совместное прошлое. И настоящее, которое уже завтра превратится в очередное воспоминание. А пока Наташа будет таять от его прикосновений и сама ласкать его, так, как научилась: без его подсказок, но по его примеру, внимательно и с удовольствием. А Максим будет улыбаться этой ее старательно обуздываемой чувственности и изо всех сил удерживать себя от учительского тона. Глупенькая, ну чего же ты меня боишься?

— Я такая дура! — скажет она несмело, снова вернувшись к его губам, к его бесподобным поцелуям. — Почему я стесняюсь как раз там, где стесняться не надо?

— Не переживай, — успокоит Максим нежно. — Время сделает свое дело.

— Мне кажется, мы уже целую вечность вместе…

— Так и есть. Но это только начало.


Утром поедет в школу вместе с Максимом, загрузив свой чемодан в багажник. Поезд в 11.43.

В школе после Катиных уроков как раз успеет попрощаться с дочкой, и Максим, отпустив 8 «В» погулять, повезет Наташу на вокзал.

— Ты рада, что возвращаешься? — спросит он, глядя на ее взволнованное выражение лица. И Наташа признается:

— Да. В Москве я скучаю по Сочи, а в Сочи — по Москве…

Макс молча улыбнется — неохотно и от этого неловко. Задумается, почему сказал «возвращаешься» применительно к Москве. Это же огромный шаг в сторону! Еще летом «возвращалась» она в Сочи…

Потом она, бессмысленно теребя в руках маленькую дамскую сумочку, предложит дрожащим голосом:

— Ладно, Макс, езжай в школу, а то еще на один урок опоздаешь. Я сама дождусь поезда. Чемодан не тяжелый, я справлюсь.

Макс еще какое-то время постоит рядом с ней на перроне, озираясь вокруг и не решаясь ни прогулять урок, ни попрощаться с ней… Но все-таки уйдет. Только скажет напоследок, крепко поцеловав ее в губы:

— Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я постараюсь! — улыбнется она своей милой улыбкой. И скажет, не разделяя фразы по темам: — Спасибо за вчерашнюю ночь! И подумай насчет клуба. Просто подумай и поступи, как посчитаешь нужным.