Удивительно, но за время болезни я оказалась в полном «вакууме». Ко мне никто не приходил, никто не звонил. Звонки вообще-то были. Только, кажется, звонили одному Димке. Стоило телефону тренькнуть, как сын с диким воплем — «Это мне! Не трогай» — летел в прихожую. Складывалось впечатление, что он, словно Цербер, охранял мать от визитов и сообщений. Неожиданно подобрел к Лидусе. Встречал ее сам. И они подолгу о чем-то шептались на кухне. Вот Иван не появлялся. Или его не пускал Димка? В прошедший выходной кто-то позвонил в дверь. Димка ястребом метнулся к прихожей — открывать. Забубнили голоса. Один — моего сына. Другой — больше походил на голос взрослого мужчины. Мне показалось, это Котов. Проскакивали характерные для него высокие ноты. Пошла было к ним, но дойти не успела. Димка вернулся. Сообщил: это к нему друзья приходили. Наверняка, соврал. Друзья-приятели его приходили в наш дом редко. Отпугивала Димкина мать-училка. Обычно они вызывали Димку на улицу, устраивая под окном невообразимый гомон: «Димон! Выходи!». И все в таком роде.

Сын сейчас меня вообще сильно удивлял. Помогал убираться. Выносил мусорное ведро, ходил в магазин. После уроков сразу шел домой. И уж из дома выпереть его хотя бы погулять полчасика не было никакой возможности. Несколько дней назад Лариса Коновалова, очаровательная восьмиклассница и Димкина тайная любовь, пригласила моего сына к себе на именины. Димка сиял глазами до самого вечера. А вечером позвонил ей и мужественно отказался. Не хочет, видите ли, больную мать без присмотра оставить. Я надеялась его уговорить. Время еще оставалось. В отчаянии обратилась к Лидусе с просьбой воздействовать на Димку. Лидуся обещала.

Честно говоря, сын хлопотал вокруг меня несушкой. За много лет успела от трепетного обращения отвыкнуть. Сначала было очень приятно, но быстро надоело. Хоть полдня одной побыть. Отдохнуть.

Отдохнула. Лидуся свое обещание выполнила. Воздействовала на Димку. Даже подарок помогла выбрать. И вот, только я выпроводила сына на именины к Ларисе, как сразу тренькнул телефон. Котов. Собственной персоной. Напросился в гости, мотивируя свой визит необходимостью срочно поговорить. Ладно. Котов — так Котов. Все равно за время болезни одичала. Чуть языком работать не разучилась. Можно было, конечно, болтать с Лидусей. Та заходила каждый день. Но Лидуся на меня дулась. Неизвестно, за какие провинности. Бурчала невразумительно. И вела за моей спиной странные переговоры с Димкой. Я к ней не лезла. Если ей хочется, пусть дуется. Она мне родней сестры. Правда, про посещение Котова ей не рассказала. Имеет право человек хоть на маленькие секреты?

Котов пришел в пятницу. Утром. По пятницам у него уроков нет, вот он и использовал служебное положение. Мало ли по каким государственной важности делам директор отсутствует в школе?!

Он долго отряхивался в коридоре. На улице несколько дней подряд шли дожди. Этот день ничем не отличался от предыдущих. Котова не спас и зонтик. Валерка промок до ниточки. И наследил он мне изрядно. Стыдливо пристраивал мокрый плащ на вешалку. Его зонтик я поместила в ванную — сушиться. Он аккуратно снял мокрые ботинки и почти на цыпочках прошел в большую комнату. Я принесла ему горячий кофе на подносе. В нашем педколлективе чай не котировался.

К делу высокий гость приступать не торопился. Нудно рассказывал о школьных делах, греясь горячим кофеечком. Среди учителей пошла эпидемия гриппа. Уйма народа на больничном — сплошные замены. Приезжала комиссия по письму этих старых зануд. Ходила по школе. Сидела на уроках. Всюду совала свой нос. Попивала кофе с коньячком в кабинете у Котова. Выводы сделала такие: школа не лучше и не хуже других; директор не пристает к вышестоящему начальству с бесконечными просьбами о деньгах, не мозолит глаза; администрация со своей работой вполне справляется, — поэтому на глупое письмо не стоит обращать особого внимания. Валерка довольно потирал руки. В очередной раз успешно отбился. Чудак. Да заранее ясно было, как закончится история с «телегой». На олимпийских вершинах наробраза давно никому ничего не надо. Лишь бы их не трогали. Это не самое страшное. Вот на днях поймали двух одиннадцатиклассников в туалете. Курили анашу. Хорошо, что комиссия к тому времени из школы уже убралась. Ну, историю раздувать не стали, сами управились. А то пойдут разговоры и до «города» в два счета докатятся. А фронтальной проверки сейчас ни одна школа не выдержит. Мои ученички — ничего себе. Хамят потихоньку, не более. Нечего волноваться. Но вообще хватит дома отлеживаться. Работать некому.

Я мягко послала Котова и работу подальше. За столько лет первый раз взяла больничный. Что? Человеку уже и поболеть нельзя? Педагогам, между прочим, раз в пять лет годовой оплачиваемый отпуск предоставлять надо. Чтобы психами не становились.

Мы еще поговорили немного о моем давлении. Валерка не хотел верить диагнозу. Он все смеялся. Рассказал три-четыре анекдота о врачах и больных. Анекдоты были с длиннющими бородами. Я вежливо улыбалась, думая про себя: «Когда же он приступит к тому, зачем пришел?» Поглядывала на часы. Боялась. Вот вернется Димка. Отменят последние уроки. Такое теперь частенько случается. Он придет домой пораньше и застанет Котова. Верный же скандал с сыном.

Валерка, видимо, понял мое состояние. Помолчал. Откашлялся. И торжественно спросил, подумала ли я над его предложением? Нечто в этом роде я и предполагала. А иначе зачем ему ко мне домой являться? Да еще в костюмной паре? Ответила сразу. Категоричным отказом. Котов заметил, поморщившись, что ждать прекрасного принца можно до седых волос. А если под прекрасным принцем понимается Ванька Лукин, то его и в загробной жизни не дождешься.

— Причем здесь Иван? — холодно поинтересовалась я, высоко вскинув брови.

— При том, — отозвался Валерка. И начал путешествие в глубь времен, напоминая мне то, что я и без него не забывала.

— Помнишь, Саня Мирный дразнил тебя? Нам лет по тринадцать, по четырнадцать было. Ну, как же? «Твой папа — крокодил». Хорошая была фразочка. Главное, действенная. Ты зеленела даже. Иван тогда еще за тебя заступился. Мы, честно говоря, все в тот раз струхнули немного. Но и задумались. Почему это вдруг Лукин за тебя заступается? Широков, тот влюбился сразу. А я поколбасился немного. В принципе, ты мне нравилась. Только подойти было нельзя. Вы с Иваном роман крутили. Как сунешься? По морде никому схлопотать не хотелось.

— Мы никогда не крутили с ним роман.

— Да, брось… — отмахнулся Котов. — Сказки сыну рассказывай. Случай такой был. Гоняли мы как-то с ребятами по нашей речке-вонючке плот. Смотрим, вы с Лукиным идете. В обнимочку. Чуть не целуетесь. И к бабке ходить не надо. Все ясно.

Я задумалась. Мы и не гуляли с Иваном. Так, пару дней перед его уходом в армию. И то! Скрывали от чужих глаз. Выходит, не скрыли. Выходит, мне тогда еще повезло, что это до папочки не докатилось.

Котов тем временем повествовал, как место Ивана занял Генка, и что по этому поводу думала широкая общественность нашего микрорайона. Тем более, что Геныч никого ко мне не подпускал, периодически впадая в истерики из-за глупой ревности. Его жалели. Дальше и сам Валерка решил не заостряться на чужой жене. Но сейчас… Просто Бог велел. И с супругой разводится. И Лукин, словно специально, на горизонте появился. Опоздать ведь можно. Да и Димке хоть какой-то отец нужен. Возраст у моего сына опасный. А уж он, Котов, постарался бы. Не хуже родного отца.

— Родного отца не заменишь, — меланхолично произнесла я сочиненную кем-то при царе Горохе глупость. Думала о своем. Да и устала от разговора.

— Ну, да! Разве можно заменить Лукина на какого-то там Котова?!

Я замерла. Насторожилась. В ушах поднимался звон.

— А при чем здесь Лукин?

— А разве Димка не его сын? — вопросом на вопрос ответил Валерка, весь скривился. — Думаешь, это великая тайна? У нас здесь все знают. Кроме, разве, самого Ивана.

— Откуда?

Мучительно пыталась переварить полученную информацию, сообразить, что к чему. Но мысли разбегались. Поймать их даже за кончики не удавалось.

Котов поднялся с кресла, в котором сидел до этого, удобно развалившись. Смотрел на дождь за окном. Молчал, давая мне время опомниться, прийти в себя. Тоже ведь в своем роде джентельмен. Наконец соизволил объяснить:

— Твой покойный муженек, царство ему небесное, как напивался, так плакать начинал. Жаловался… На судьбу. На Ивана. Дескать, Иван тебе ребенка сделал и в кусты. А ему растить приходится. Чем больше пил, тем больше рассказывал. Всем подряд.

— Почему я об этом не знала? Мне никто никогда не говорил.

— Да жалели тебя. Димку жалели. Хороший пацан. Ну, и боялись. Не без того. Сунься к тебе с таким вопросом — костей не соберешь.

Гм! Это смахивало на правду. Генаша, когда напивался, всегда попрекал меня Иваном. Укорял за Димку. Но то, что он всех своих приятелей посвятил в наши семейные секреты, мне и в голову не приходило. Тем более, протрезвев, Генаша забывал о своих претензиях. Любил Димку. Считал сыном. Первые годы брал его с собой по выходным в парк. Если были деньги, покупал игрушки, конфеты. Частенько вместо меня забирал его из детского сада. Казалось, гордился Димкой да и вообще семьей. Пил только. С каждым годом все больше. Но он пил лет с шестнадцати. Спился бы в любом случае. Я не понимала этого, когда выходила замуж. Думала, ради семьи бросит. Молодая была, глупая. И положение мое тогда казалось безвыходным. Что теперь об этом горевать? Жизнь — не сочинение, заново не перепишешь.

Котов ждал. Мне же сказать ему было нечего. Сидела раздавленная, обессиленная нашим разговором. Он мялся, мялся… Потом сообразил, как поступить. Осторожно попрощался и тихо ушел. Провожать его не стала. Сидела на диване.

Вероятно, опять подскочило давление. Надо бы прилечь. Успокоиться. Вместо этого, как кинопленку, прокручивала в голове свою жизнь. Многое теперь казалось иным: поступки, отношения, люди. Отчетливо понимала теперь, где и в чем виновата. Да вот пути назад нет. Поздно ошибки исправлять. Поезд ушел.