— Ты вдова. Тебе сам бог велел.

Ненавижу, когда меня называют вдовой, когда шутят по этому поводу. Если бы не Валеркино хамское отношение, наверное, уступила бы ему. После смерти мужа у меня так никого и не было, даже случайного, на разочек. Я устала жить без мужика. Хотелось хоть немного тепла. Тепла, доброты, понимания. А тут… Короче, нашла у Котова коса на камень. Он, вроде бы, отстал. И я успокоилась. Но через некоторое время опять началось. Котов становился все агрессивней. Открытым текстом звал в постоянные любовницы, прельщал постельными радостями. Я рассвирепела. Закончились эти сладкие страсти звонкой оплеухой, которой пришлось наградить Валерия Петровича, чтобы он немного остыл. После этого происшествия Котов от меня окончательно отступился. Приключилось сие года два назад. И с тех пор наши отношения стремительно ухудшались.

— Ну и что ты молчишь?

Я удивленно смотрела на Валерку. Неужели так и не дошло до человека?

— В полюбовницы пришел звать? Не пойду.

— Обижаешь! — он притворно оскорбился. Вскочил — высокий, рыхлый. Подошел ближе и сел за первую парту, стоявшую вплотную к моему столу. Протянул длинную руку и накрыл ею мои пальцы. У меня холодные мурашки побежали по телу, так и хотелось передернуться. Но я даже не пошевелилась. Ждала, что дальше-то будет?

— В полюбовницы идти, конечно, глупо. Согласен. А в жены пойдешь?

— В кого? — я была настолько ошарашена, что даже русская грамматика напрочь вылетела из головы. Откинулась на спинку стула и нечаянно задела стопку тетрадок с сочинениями. Стопка рассыпалась. Тетради с глухим шелестом падали на пол. С таким шелестом пересыпается песок в песочных часах. Поднимать тетради… Что, черт возьми, происходит?

— В жены, — терпеливо повторил Валерий Петрович.

— Ну, Котов! Ты же женат!

— А я развожусь. Не знала?

Я помотала головой.

— И о чем ты только думаешь в последнее время, Катерина?! А? Вся школа уже месяц по этому поводу сплетничает, — он снова захватил мои пальцы и тихонько их поглаживал.

— Погоди, погоди, Котов. А как же дети?

Он неожиданно грустно усмехнулся. И тоскливо посмотрел на меня. Жалок сейчас был. Заношенные брюки, плохо проглаженная рубашка. Весь какой-то помятый, неухоженный. И куда только Марина смотрит?

— От детей не отказываюсь. И деньги, и внимание им — по-прежнему. Я ведь не с ними развожусь.

Мне почему-то вдруг стало жалко его. Такой неприкаянный. Неужели же он никому не нужен? Ведь еще совсем молодой, мы с ним ровесники. В школе в параллельных классах учились. В институте — на соседних факультетах. Всю молодость в одних компаниях вращались. Для мужчины в тридцать четыре года все только начинается. Самый расцвет впереди. А он уже никому не надобен. Вот и пришел ко мне.

— Тебя с работы снимут, Котов.

— Не те времена, дорогая моя. Какой ненормальный сейчас пойдет на директора школы за гроши?

Я замолчала. Удивлена была. До полной растерянности. Уж, казалось, ничему в этой жизни не удивлюсь больше никогда. А вот, нате вам… И что этим мужикам от меня надо? Иван большие круги делает, а Валерка совсем близко подобрался. И я, как маленькая девочка, даже сообразить не могу, что происходит.

Чтобы дать себе хоть минутку на осмысление ситуации, наклонилась за тетрадями, медленно их собирала. Может, выйти за Котова? Тогда Иван сразу отстанет. Отпадёт необходимость втравливать в это Димку. У него даже что-то вроде отца появится. Котов лучше, чем совсем ничего. А сам Димка как на это посмотрит? Нет, на чужом несчастье своего счастья не построишь. И почему должны страдать Валеркины дети?

— Не пойду я за тебя, Валера, — ответила ему очень медленно, так же медленно выпрямляясь на стуле. Собранные тетради держала перед собой как щит. Крохотный щит, надежно отгораживающий меня от этого ненормального директора — Котова Валерия Петровича.

Валерка провел по лицу ладонью, словно стирал что-то. И сразу стало видно, как он постарел и устал.

— Ты не торопись с ответом, Кать. Время еще терпит.

Встал и пошел к двери. Не попрощался, не обернулся даже. Но у самой двери, не поворачиваясь, проговорил со злинкой в голосе:

— А твой папа — крокодил!

И хлопнул дверью.

Черт бы побрал этого Котова. Всю меня перебаламутил. Решил свои проблемы перевалить на мои плечи. А мне и без того забот хватает. Выше крыши.

ТОГДА

— А твой папа — крокодил!

Я шла к своему подъезду. Возвращалась из районной библиотеки, куда бегала через день. Уже смеркалось, и мне дома могло попасть. А тут надо задерживаться, отвечать на идиотские реплики.

На лавочке, словно куры на насесте, сидели мальчишки. В центре, как и всегда, Ремизов с гитарой. Раз с гитарой, значит, не опасен. С одной стороны от него — несколько человек не из нашего двора. С другой — Широков и Сахно из второго подъезда, Сашка Мирный. Котову места не хватило и он присел на корточки прямо против Витьки Ремизова. Все курили в кулаки. Разобрать, кто крикнул мне эту гадость было невозможно. Но я знала, что это Сашка Мирный. Не первый случай. Он доводил меня подобным образом всю весну.

Папу в феврале избрали председателем постройкома. И он с рвением начал приводить постройкомовские дела в порядок. По вечерам на кухне они с мамой только это и обсуждали.

— Паразиты! Проходимцы! — долетал до нас с Никитой сердитый голос отца. Я только качала головой. Странно было слышать от него такие грубые определения.

— О! — отрывался от паяльника и схем Никита. — Фантомас разбушевался!

— Хотя, нет, — поправлял он себя тут же. — Какой из отца Фантомас? Он у нас красный командир.

Обычно я вставала на сторону отца, защищая его от нападок брата. Но тут была полностью согласна с Никитой. В нашей стране воровали все. По крупному, по мелкому, по-разному… Только на словах окружающие были правильными. На деле же оказывалось, что тащили везде, где только можно. И все, что только можно. Даже новая пионервожатая Света при мне как-то уволокла из школы домой коробку новой гуаши. Но это в школе. А тут стройка! Чего же отец хотел? А еще везде махинации. И везде нужен блат. Это было так обыденно, что никем и никогда не обсуждалось. Мы просто жили в этом мире, и каждый приспосабливался к нему, как мог. А папочка с негативом мириться, видите ли, не хотел.

— Съедят его, — вздыхала я, повторяя давние бабушкины слова.

— Угу, — отзывался Никита, более не отрываясь от своих схем.

Врагов у отца нашлось, разумеется, много. Даже в нашем подъезде. А ведь бабушка, которая теперь приезжала к нам очень редко, предупреждала:

— Только такой наивный человек, как вы, Алексей Николаевич, может думать, будто что-то изменится. Вы обзаведетесь недоброжелателями. Более ничего.

Отец не хотел признавать бабушкину правоту. Ершился. Скандалил на работе, кого-то там прищучивал. Отцу Сани Мирного тоже изрядно досталось. И вот уже сколько времени Сашка отыгрывался на мне. Изводил дурацкой фразой «А твой папа — крокодил». Драться со мной он боялся. Мне уже давно не требовалась помощь Ивана. В свои неполные четырнадцать лет я выглядела рослой и крепкой девицей. И научилась лихо расшибать слишком беспардонные носы. Но нарываться на драку, когда Сашка окружен толпой ребят, а у меня за спиной никого? Благодарю покорно! Надо или не слишком умно огрызаться, или делать вид, что не слышу.

Кто бы знал, как меня доводила эта фраза. Несмотря на то, что мой отец мне не нравился, я его все-таки любила. Очень любила. Едва только Мирный заводил свою «песню», у меня злые слезы наворачивались на глаза и сами собой сжимались кулаки. Я готова была драться с ним до беспамятства. Но драться-то как раз и не приходилось. Поэтому лучшим вариантом было пройти мимо, не обращая внимания на гогот мальчишек.

— А твой папа — крокодил! — ехидно пропел у меня за спиной Сашкин тенорок.

Бамс! Словно порвалась туго натянутая резинка. Это лопнуло мое терпение. Я круто повернула и рванулась к лавочке. И в тот же миг чья-то тяжелая ладонь легла на мое плечо. Знакомый голос с насмешливой ленцой произнес над ухом:

— Осади!

— Что? — не поняла я, все еще порываясь к своему обидчику. Надо же! Как кстати! Иван тут и заодно с этими психами.

— Осади, сказал! — повторил Иван, перехватывая меня за руку. Костяшки его пальцев случайно коснулись того места, где под пальто, под платьем, под майкой уже набухала, росла грудь. Точно электрическим разрядом пронзило меня. Я остановилась, растерянная. Не из-за слов Ивана. А потрясенная и испуганная неведомыми ранее ощущениями. Куда-то стали уплывать лавочка и Мирный с его дурацкими словами. Но Иван, казалось, ничего не заметил. Он сделал по направлению к ребятам два шага и сказал таким свойственным ему в минуты гнева будничным тоном:

— Слушай, Сашок. Ты что-то не оправдываешь свою фамилию.

— Это как? — удивился Саня.

— Да так. Фамилия у тебя какая? Мирный. А ты все на драку нарываешься. Тебе все воевать охота. Охота?

— Ну-у-у… — неуверенно промычал Саня.

— Пойдем, — пригласил его Иван, мотнув головой в сторону кустов.

— Куда?

— Воевать, — пожал плечами Иван.

— Да, не-е-е…

Я выплыла из омута новых ощущений и втайне наслаждалась диалогом. Удовольствие доставляло все: и тишина, наступившая после первых же слов; и настороженные лица ребят; и то, как Ремизов прижал к себе свою драгоценную ободранную гитару; и то, как Широков из второго подъезда нервно застегивал и расстегивал куртку.

— А то давай? — подначил Сашку Иван, добродушно усмехаясь. — Мне, может, тоже сегодня повоевать охота.