Сначала доктора, которым ее показывала графиня, заявляли, что это обычные явления, свойственные подростковому периоду.

— У многих девочек в переходном возрасте очень плохой цвет лица, — говорили они и прописывали разнообразные лосьоны и мази, которые не помогали, а лишь сильнее раздражали кожу.

Когда Дорине исполнилось семнадцать лет, графиня была в отчаянии. Пора было представлять Дорину ко двору, начинать вывозить ее в свет, давать для нее бал в Олдеберн-парке.

Однако какой был смысл тратить столько денег на девушку, при виде которой люди содрогались если не от отвращения, то от жалости? К тому же многие считали, что ее болезнь заразна, хотя доктора решительно отвергали это предположение.

— Но как мы можем объяснить людям, что эта болезнь не заразна? — спрашивала Дорина. — Разве что повесить мне плакат на грудь.

Никто ничем не мог помочь, и в конце концов Дорина решила, что не стоит навязывать свое общество людям, которые этого не хотят.

— Забудь обо мне, мама, — сказала он матери, — и лучше прибереги деньги для Летти. Она обещает стать настоящей красавицей, а я все равно буду выглядеть ужасно, как бы ты ни старалась.

Это было правдой, хотя графиня и не хотела этого признавать. Нарядные платья и элегантные шляпки, казалось, лишь подчеркивали уродство Дорины, и в конце концов все вынуждены были смириться с неизбежным.

Дорина осталась дома и редко покидала Олдеберн-парк, за исключением тех случаев, когда ей приходилось сопровождать Летти, которая всегда цеплялась за сестру и отказывалась выезжать из дому без нее.

Объяснялось ли это ее тактом или застенчивостью, но Дорина старалась не навязывать свое общество окружающим, полагая, что им это будет неприятно. Такое поведение превратилось в привычку, и со временем его стали воспринимать, как само собой разумеющееся.

Она часто сопровождала Летти на балы или приемы, потому что в противном случае та вообще отказывалась куда-либо ехать. Но у самых дверей Дорина незаметно исчезала.

Она умело вела хозяйство в Олдеберн-парке, никогда не показываясь на глаза, если в доме были гости.

Частенько с горькой усмешкой Дорина говорила себе, что она похожа на одно из тех привидений, которые, по преданию, частенько появлялись на главной лестнице и в дальнем крыле дома. Но, в отличие от привидений, она приносила немало пользы.

— О, спросите у Дорины, — частенько отвечал граф. — Она знает, что нужно делать.

— По поводу меню обращайтесь к леди Дорине, — говорила графиня повару. — Вы же знаете, что я никогда не могу запомнить названия этих новомодных блюд.

— Мне нужна Дорина! Где она? Она нужна мне! — без конца требовала Летти.

Только Дорине удавалось привести ее в хорошее расположение духа, заставить вовремя спуститься к обеду или так искусно уложить ее волосы, что им не нужны были услуги парикмахера.

В течение всего прошлого года именно Дорина всячески старалась сделать мысль о предстоящем замужестве привлекательной для Летти, представить его как радостное, захватывающее событие.

— Ты только подумай, как замечательно жить там, где всегда светит солнце! — уговаривала она ее в серые, пасмурные дни. — Представь себе, какие в Сингапуре необыкновенные цветы! У тебя будет сад, где будут расти одни орхидеи! А какие там замечательные птички, Летти, с ярким, блестящим оперением. Они тебе очень понравятся.

«Я так и знала, что папа обрушит на Летти эти новости без всякой подготовки и расстроит ее», — думала теперь Дорина.

— Я никуда не поеду… — между тем жалобно причитала Летти. — Я хочу остаться… здесь с Дориной, и с тобой, папа. Я так люблю вас! Я очень счастлива дома. Я не хочу замуж!

— Но Летти, представь, какие у тебя будут сказочные туалеты, — уговаривал ее граф, — а какие драгоценности! Максимус Керби имеет возможность подарить тебе гораздо более крупные бриллианты, чем те, которые я покупал твоей маме. А какой на Востоке жемчуг! И, говорят, он там не так дорого стоит.

— Я не люблю жемчуг, — надулась Летти.

Граф безнадежно посмотрел на жену.

— Мне кажется, Хьюго, нам лучше предоставить Дорине рассказать Летти о предстоящем путешествии, — дипломатично заметила графиня.

— Мне нужно послать Керби телеграмму, — сказал граф. — Он рассчитывает, что Летти отплывет десятого января.

— Я никуда не поеду! — решительно заявила Летти, неожиданно вскочив с места. — Я никуда не поеду! Я останусь здесь! Вы меня не любите… я вам не нужна… но я все равно никуда не поеду… что бы вы ни говорили!

Она разразилась громкими рыданиями и выбежала из комнаты, двигаясь при этом с такой грацией, что ее отец посмотрел ей вслед скорее с восхищением, чем с досадой.

— Ты должна уговорить ее, Дорина, — сказал он наконец.

— Неужели мистер Керби рассчитывает, что Летти отправится в Сингапур одна? — спросила графиня.

— Конечно, нет, — ответил граф. — Он пишет, что мы, по всей вероятности, захотим, чтобы Летти сопровождала компаньонка, а он, со своей стороны, договорился с леди Энсон, женой губернатора Пенанга (Пенанг — сетлмент (колониальное владение Великобритании) в Малайе.) , которая плывет на том же пароходе, чтобы она присмотрела за Летти.

— Компаньонка! — воскликнула графиня. — Где мы ее найдем? Такую, которая понравилась бы Летти и согласилась бы отправиться в Сингапур?

— Ну, можно же найти кого-нибудь, — раздраженно произнес граф.

— Конечно, можно, — согласилась графиня, — но я не представляю, где искать. Мистер Керби готов оплатить проезд горничной?

Граф снова заглянул в письмо.

— Да, он пишет, что опытная китайская служанка уже выехала из Сингапура. Он договорился с пароходной компанией, что, когда Летти ступит на борт «Осаки» в Тилбери, та уже будет ждать ее там.

— Должна признать, он очень внимателен, — слегка успокоившись, произнесла графиня.

— Тем более, что посылать одну из наших горничных было бы не совсем удобно для нас, — сказал граф. — К тому же, все равно Летти придется привыкать к китайским слугам.

— Говорят, они превосходны, — с оттенком зависти заметила графиня. — Честные, трудолюбивые, преданные.

— В таком случае, проблема с горничной решена, — сказал граф. — Однако как быть с компаньонкой? Совершенно очевидно, что кто-то должен постоянно находиться рядом с Летти, чтобы поддерживать ее в хорошем расположении духа.

— Придется ехать мне, папа, — тихо сказала Дорина.

Граф, казалось, был крайне изумлен.

— Тебе, Дорина? Но это будет…

Он замолчал, как бы пытаясь подобрать нужное слово.

— …неловко, — закончила за него его дочь. — Разумеется, папа, если я поеду, как леди Дорина . Но я не хочу этого делать. Я выдам себя за компаньонку Летти, и никто не будет знать, что на самом деле я ее сестра.

Наступило молчание, пока ее родители пытались освоиться с этой мыслью, а потом Дорина сказала:

— Как только Летти благополучно выйдет замуж, я вернусь.

— Одна, на корабле? — воскликнула графиня.

— Со мной ничего не случится, — заверила ее Дорина с горькой усмешкой.

— Да, да, конечно, — неловко пробормотал граф. — В то же время, такое поведение сочтут весьма странным для дочери графа.

— Никто и не узнает, что я твоя дочь, — успокоила его Дорина. — Я буду называть себя «мисс Такая-то». Сойдет любое достаточно распространенное имя. Я смогу поддерживать у Летти хорошее настроение. А если я не поеду с ней, сомневаюсь, что, прибыв к месту назначения, она согласится выйти замуж за мистера Керби.

Последовало молчание, словно все трое одновременно вспомнили, какой упрямой и несговорчивой может быть Летти, если ей вздумается.

Ее страх перед замужеством был следствием одного печального эпизода, который произошел двумя годами раньше.

Летти была изумительно красива, и граф, которому очень хотелось похвастать дочерью, взял ее с собой на охотничий бал, когда ей не было еще шестнадцати.

В этом не было ничего странного, потому что многие молоденькие участницы охоты присутствовали на этом балу, хотя официально они еще не выезжали в свет. Среди них было несколько девушек того же возраста, что и Летти.

В новом туалете, выписанном из Лондона, с венком из роз в волосах, Летти затмила всех присутствующих женщин, независимо от их возраста.

На балу, как обычно, царила атмосфера непринужденного веселья, и граф так увлекся разговорами об охоте и скачках со своими приятелями, что, когда жена предложила ему ехать домой, категорически отказался.

Графиня никак не могла вспомнить впоследствии, каким образом получилось так, что Летти потерялась в толпе, и один подвыпивший молодой повеса поцеловал ее.

В его оправдание можно сказать, что Летти лишь смотрела на него ничего не выражающим взглядом и не протестовала, когда он стал проявлять большую настойчивость. Ему казалось, что она благосклонно принимает его ухаживания.

Он не мог знать, что она и не подозревает о его намерениях. На самом деле, поначалу она даже не понимала, о чем он ей говорит, а потом была так парализована страхом, что не могла ни двинуться с места, ни крикнуть.

Он страстно поцеловал ее, а когда выпустил из своих объятий, она упала в глубокий обморок.

Тут же разыскали графиню, которая, выслушав несвязные извинения, увезла домой Летти, бывшую в полубессознательном состоянии, и сдала ее на руки Дорине.

Если любая другая девушка легко забыла бы этот эпизод или со временем превратила его в шутку, то в душе Летти он оставил неизгладимый след. С той поры она в ужасе шарахалась от самых тихих и благовоспитанных молодых людей, опасаясь, что они набросятся на нее.

— Напрасно ты боишься его, — обычно говорила Дорина о том или ином их знакомом. — Он скромнейший человек.

— Я не хочу… танцевать с ним, — отвечала Летти. — Я не люблю, когда мужчины дотрагиваются до меня.

— Но Летти, дорогая, они не сделают тебе ничего плохого.

— Они смотрят на меня! Они… говорят разные вещи, — возражала Летти.