Мэдлин Хантер - Пылкий романтик

Но почему-то все это вызывало у Джулиана лишь злость.

За дверью послышались голоса. Один из них, принадлежавший Леклеру, вежливо, но настойчиво требовал, чтобы его впустили. Впрочем, Леклер вряд л и сомневался в том, что его впустят. Титул виконта до сих пор, как правило, обеспечивал ему доступ повсюду.

Леклер вошел в сопровождении Пен и Бьянки. Двое стражников немного покосились на него, но не смели даже возразить. Леклер поспешил закрыть за собой дверь прямо перед ними.

– Нас впустили ненадолго, – сообщил он, – под ответственность мистера Найтриджа.

Джулиан, разумеется, предпочел бы побыть с Пен наедине. Пен, судя по ее виду, хотелось того же. Но выбора у них не было.

«В конце концов, – усмехнулся про себя Джулиан, – все равно завтра эти чертовы письма наверняка будут цитировать во всех газетах! По сравнению с тем, как запустят свои грязные лапы дешевые газетчики в мою личную жизнь, присутствие Леклера, Найтриджа и Бьянки при моем свидании с Пен – это еще ничего...»

К чести вышеупомянутой троицы, они быстро обо всем сообразили, поняв чувства Джулиана и Пен. Пощадив их, они отошли, насколько позволял крохотный карцер, в сторону, демонстративно занявшись разговором между собой.

Во взгляде Пен уже не было ни удивления, ни смущения. Лишь бесконечная нежность. Подойдя к Джулиану, Пен взяла его большие, сильные ладони в свои.

– Джулиан, – проговорила она, целуя его руки, – ни разу еще в жизни я не была так польщена! Я даже сомневаюсь, была ли когда-нибудь хоть одна женщина так польщена, как я теперь!

Джулиану вдруг показалось, что они остались одни. Более того, сам этот мрачный карцер куда-то исчез, словно свежий ветер ворвался в эти затхлые стены. Джулиан верил... нет, знал, что теперь все будет хорошо. Как может быть иначе, когда Пен так улыбается ему?

– Джулиан! – продолжала Пен. – Я и представить себе не могла, что все эти годы. Разумеется, как порядочный человек, ты никогда не признавался... не хотел дискредитировать меня.

– Порой я жалел об этой своей порядочности. Сколько раз мне хотелось послать эту порядочность к черту и признаться тебе. Но я понимал, что тебе это может повредить. Это и останавливало меня.

– Джулиан, я должна признаться, что была идиоткой. Не только все эти годы, но даже вплоть до сегодняшнего дня. Я только сейчас поняла, что ты имел в виду, когда сказал, что твоя любовь всегда будет со мной, даже если сам будешь далеко.

– Тогда я действительно не хотел раскрывать перед тобой всех своих карт. Но мне хотелось, чтобы ты все равно знала, что моя любовь всегда будет с тобой.

Пен смотрела на него, не отводя взгляда. Ее глаза светились счастьем. Она была так красива в эту минуту, что сердце Джулиана готово было разорваться от желания.

Он обнял ее, и Пен прижалась к нему. В объятиях Джулиана ей было так спокойно и комфортно.

– Когда мистер Найтридж читал твой дневник, я вспоминала тебя, каким ты был все эти годы. Ты всегда защищал меня. Я все-таки дура, Джулиан! Как я была слепа! Как, должно быть, больно тебе было, что я не замечала твоей любви. Некоторые твои письма звучали так, словно ты готов был возненавидеть меня за это. И я этого вполне заслуживала. Прости меня, Джулиан!

Джулиан поцеловал ее в макушку.

– У меня никогда не возникала ненависть к тебе, Пен! Если я и злился, то не на тебя, а скорее на самого себя, что меня так угораздило влюбиться. Или на обстоятельства, что не позволяют тебе быть со мной. К тому же моя злость обычно быстро проходила. Я никогда не жалел в те годы, что любил тебя безответно. Даже если бы мне суждено было прожить много лет и сойти в могилу, ни разу не поцеловав тебя, даже не прикоснувшись к тебе, я все равно был бы счастлив, что люблю тебя.

При упоминании о могиле в глазах Пен вдруг промелькнула грусть, но она тут же сменилась решимостью.

– Что ж, – усмехнулась она, – теперь ты по крайней мере уже не сойдешь в могилу, не поцеловав меня! Но я уверена, что там ты будешь еще очень не скоро. Впереди у нас с тобой еще очень много поцелуев.

Он снова долго и страстно целовал ее. Сейчас Джулиан и сам уже верил, что впереди у них еще много объятий и поцелуев.

Тишину вдруг нарушило чье-то сдавленное покашливание. Словно очнувшись, Джулиан и Пен посмотрели на Леклера. Лицо его выражало озабоченность. В дверь уже настойчиво стучали.

Джулиан знал, что Леклер и остальные слышали его разговор с Пен, – это явно читалось на их лицах. Но это мало занимало его.

Джулиан разжал объятия, и Пен отошла от него на шаг. В глазах ее стояли слезы. Джулиан готов был снова притянуть ее к себе, но Леклер выжидающе смотрел на него.

– Я люблю тебя, Джулиан! – прошептала Пен. Леклер подошел к сестре и взял ее за руку.

– Помни, Пен, – повторил Джулиан, – моя любовь всегда останется с тобой, даже если самого меня не будет рядом.

«Моя любовь всегда останется с тобой, даже если меня не будет рядом». Всю дорогу домой слова Джулиана звучали в ушах Пен. Эти слова словно эхом отдавались в стенах библиотеки, несмотря на то, что сидевшая рядом Шарлотта пыталась отвлечь Пен каким-то пустым разговором.

Пен почти не слышала, что говорит сестра. Мыслями она по-прежнему была в том тесном карцере, где был Джулиан. Он, стоявший передней, все время повторял свои слова о любви. В глазах его стояла тоска, будто он боялся, что не он сам, а лишь его любовь навсегда останется с Пен.

Джулиан не верил, что ему суждено когда-нибудь снова обнять Пен. Ее сердце готово было разорваться. Потерять Джулиана навсегда после того, как она узнала, что все эти годы он любил только ее, было невыносимо.

Пен вдруг поднялась с дивана.

– Шарлотта, – проговорила она, – спасибо тебе за моральную поддержку, но извини – мне надо кое-куда пойти.

– Куда это ты собралась? – удивилась та. – Ты не забыла, что срок не вышел? Ты пока еще должна изображать глубокий траур по мужу.

– Я иду не на вечеринку. Хочу отправиться в дом Глазбери. Как сказал мистер Рамфорд, пока племянник графа не вернулся с Ямайки, я имею право посещать все имения графа.

– Зачем? Это лишь вызовет у тебя неприятные воспоминания, Пен!

– Я хочу увидеть ту гостиную, в которой его нашли мертвым. Хочу поговорить со слугами.

– Зачем? Допросами, если надо, займется мистер Найтридж. Да и вряд ли слуги смогут сказать что-нибудь, что поможет твоему Джулиану. Да, Найтриджа я недолюбливаю и не скрываю этого! Но я и не считаю, что он настолько туп, чтобы не суметь допросить слуг.

– Есть разница, будет ли допрашивать их он или я. Я все-таки графиня Глазбери. Много лет мне была неприятна сама мысль об этом, но сейчас, думаю, это может мне помочь. Я была его женой, и по закону его слуги – и мои слуги.

– Что ж, – вздохнула Шарли, – иди. Только тогда уж и я пойду с тобой. Не хочу, чтобы, пока ты разговариваешь со слугами, над тобой витал призрак этого чудовища.

Когда экипаж Пен остановился перед особняком на Гросвенор-сквер, было уже темно. Фасад почти не освещенного дома неясно вырисовывался на фоне неба.

Пен не переступала порог этого дома с тех пор, как ушла от мужа. Ей был тогда всего лишь двадцать один год.

– Уходя от графа, – сказала она Шарлотте, – я ушла и из этого дома. Помню, он еще стоял на балконе и смотрел, как я ухожу... Он не позволил мне взять с собой ни денег, ни единого украшения из тех, что мне же дарил, ни одного платья, что он купил. Я взяла только то, с чем пришла к нему.

– Он хотел, чтобы ты страдала без денег. Он, наверное, думал, что будешь вынуждена вернуться к нему.

– Я и сама бы ничего не стала брать у него. Если б он не позволил мне взять и мои вещи, я ушла бы от него в единственном платье, которое было на мне. Норн не понимал, что мне не нужны его подарки.

Лакей Пен спрыгнул с козел и помог дамам выйти из кареты. Переступая порог дома, Пен снова вспомнила, как уходила отсюда много лет назад.

В тот день шел нескончаемый дождь, но на душе у Пен было солнечно. Ощущение неожиданной свободы, казавшейся необъятной, пьянило ее, кружило ей голову. Пен не шла, а почти летела к карете, которая должна была забрать ее из этого мрачного места в дом Леклера. А у кареты стоял Джулиан. Он тогда вызвался сопровождать ее, решив, что ему удастся лучше объяснить причину разрыва графини с мужем, чем ей самой.

– Мы были так молоды. – сказала Пен. – Джулиан очень рисковал тогда, что встал на мою сторону против Глазбери. Я и представить себе не могла всей степени риска.

Пен позвонила в колокольчик.

Дверь открыл чернокожий лакей в парике и ливрее. Хотя и прошло много лет, Пен узнала его. Негр вежливо кивнул ей. Судя по выражению его глаз, он тоже узнал Пен.

– Цезарь! – Пен вошла в прихожую. – Я так рада видеть вас! Цезарь был одним из слуг, которых Глазбери привез с Ямайки много лет назад. Все эти годы Цезарь и его брат Маркус неизменно служили у графа, следуя за ним повсюду.

– Я тоже рад видеть вас, мэм! – произнес лакей, принимая у дам плащи. Взгляд его, однако, не выражал ни радости, ни каких-либо иных чувств.– Цезарь, – спросила Пен, – вам известно, когда приедет племянник графа?

– Никак нет, мэм. Мы пока не получали от него вестей.

Цезарь неизменно разговаривал со всеми отрешенно-формально. Ни его лицо, ни глаза почти никогда не выражали никаких эмоций. Подобная отстраненность нетипична для слуг, но Цезарь, как и другие чернокожие, служившие графу, очевидно, знали, что глаза – зеркало души. Слуги всегда стремились к тому, чтобы в этом зеркале ничего не отражалось.

– Цезарь, – сказала Пен, – я пробуду здесь несколько часов. Мне нужно кое с кем поговорить, в том числе и с вами. Кстати, скажите, кто еще сейчас здесь есть из тех, кого я знаю? Ваш брат здесь?

– Нет, мэм. Маркус уже успел найти себе другое место. Кроме меня и кухарки, здесь, кажется, нет никого, кого бы вы знали. Все слуги с тех пор уже давно поменялись, мэм.