Эйна Ли - Пылкая страсть

Бостон

16 декабря 1773 года

Ночь уже спустилась, тусклый свет луны заливал улицы и переулки Бостона, отбрасывая таинственные тени. На городской площади глашатай, укутав шею плотным шерстяным шарфом, освещал себе дорогу лампой, наполненной китовым жиром, и выкрикивал время.

Несмотря на хмурое небо и недавний дождь, в центре города, у здания магистрата, скопилось более семи тысяч человек. Весь день здесь звучали зажигательные речи, хотя большинство вигов[1] — представителей умеренного крыла — пыталось погасить слишком бурные страсти, призывая подумать о последствиях, прежде чем прибегнуть к действиям, которые могут ввергнуть страну в страшную бойню.

Однако предостережения не возымели действия, и толпа нетерпеливо ждала событий, которые должны были произойти до полуночи.

Тем временем неподалеку, в стоящем на отшибе сарае, Стивен Керкленд куском жженой пробки мазал себе лицо сажей. Около дюжины мужчин тоже старательно размалевывали свои физиономии. Некоторые красились охрой, пытаясь подражать индейцам, другие использовали ламповый нагар или, как Стивен, жженую пробку. На многих была одежда из оленьей кожи, остальные кутались в накинутые на плечи одеяла, скрывающие их лохмотья.

— Ну, как я выгляжу? — спросил у Стивена стоявший рядом Джонатан Керкленд.

Стивен улыбнулся, сверкнув белыми зубами на черном от сажи лице. Темная шерстяная шапочка была натянута до самых бровей кузена, а свою традиционную мантию адвоката он сменил на грубую рубашку и штаны.

— Ты совершенно на себя не похож, — уверил его Стивен.

— Прекрасно, — сказал Джонатан. — Я не хочу, чтобы меня узнали. Сегодня вечером мне могут повстречаться многие знакомые.

— То же можно сказать и об остальных присутствующих, — ответил Стивен. — Ты сделал глупость, примкнув к нам, Джонатан. Почему бы тебе не вернуться домой? Ты многим рискуешь в случае ареста.

— Это и мое дело, Стивен. Может быть, даже в большей степени, чем твое. Почему я должен ждать, что кто-то другой сделает его за меня?

Главный в небольшой кучке собравшихся вышел на середину сарая и сказал:

— Вы все знаете, что нас ожидает. Помните, никто не должен называть друг друга по имени. Постарайтесь вообще помалкивать, потому что вас могут узнать по голосам. У нас особая миссия. Никто из команды не должен пострадать. Понятно?

Мужчины закивали, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Желаю всем удачи, и… долой тиранию! — страстно выкрикнул предводитель.

Его призыв был встречен криками одобрения. Стивен Керкленд пожал кузену руку:

— Удачи тебе, Джонатан.

Тот в ответ улыбнулся:

— Долой тиранию!

Они обменялись подбадривающими улыбками, продлив на некоторое время рукопожатие, затем вместе с остальными покинули сарай.

По мере их приближения к центру города тысячи собравшихся там горожан услышали дикие вопли и улюлюканье, характерное для индейцев. Потом все увидели людей, бегущих по направлению к порту. Их было человек шестьдесят, большинство выглядело довольно молодо. Все были в потрепанной одежде или укутаны в наброшенные на плечи одеяла, головы прятали под капюшонами или шерстяными шапочками. У многих были томагавки, боевые топорики или обычные топоры и даже пистолеты. Толпа потянулась за группой размалеванных, которая у форта Хилл слилась с другими парнями, одетыми подобным образом. Теперь их численность превышала сотню человек, и они продолжали спускаться к порту.

Их целью были три чайных клипера[2], стоящих на якоре у причала. После отлива все суда оказались севшими на прибрежный ил.

Малочисленной команде приказали не сопротивляться, и нападающие молча и уверенно принялись за дело. Трюмы парусников быстро открыли и подняли на палубу тяжелые ящики с чаем.

Толпа, последовавшая за ватагой парней, осталась на пристани, молча наблюдая за их действиями. Все знали, что внимание большинства колоний[3] приковано к тому, как бостонцы отреагируют на последний королевский закон о беспошлинном ввозе чая, что подрывало экономику новых территорий.

Большие ящики с чаем были обшиты брезентом, и мужчины, орудуя Топориками и томагавками, начали его вспарывать. Вскоре раздался стук топоров, разрубающих ящики после того, как их содержимое было выброшено за борт.

Огромная масса чайных листьев скопилась на мелководье, и некоторые прыгнули в холодную воду, чтобы раскидать, словно сено, горы скопившегося чая.

Люди продолжали действовать молча и умело, стараясь не повредить корабли.

Несколько часов спустя все три клипера были разгружены и триста сорок ящиков чая разбиты. Прежде чем уйти, участники налета привели палубы в порядок, убрали мусор и освободили запертую в кубриках команду.

Когда парни оказались на берегу, ледяной воздух не охладил их пыла. Они устало побрели назад, окрыленные успехом, и уже не сдерживали своих чувств. В ночной тишине звучал их ликующий смех и слышались восторженные крики.

— О Господи, Стивен, я снова чувствую себя юношей! — сказал Джонатан Керкленд, шагая рядом с кузеном. Стивен в ответ усмехнулся:

— Должен сказать, приехав в Бостон, я не ожидал, что приму участие в таком волнующем предприятии.

— Как долго ты здесь пробудешь? — спросил Джонатан.

— Утром я возвращаюсь в Виргинию, — ответил Стивен. — Уверяю тебя, многие из тамошних патриотов не останутся в стороне, если здесь начнется.

— Надеюсь, что сегодняшнее — только первый шаг. Когда они проходили мимо резиденции адмирала британского королевского флота, тот открыл окно и крикнул:

— Эй, парни, вы славно повеселились, прикинувшись индейцами, не так ли?

Ответом ему были грубые оскорбления, и окно захлопнулось под улюлюканье молодых американцев. Стивен и Джонатан вдруг замолчали. Они сделались серьезными, услышав прозвучавшие в ночном воздухе последние слова адмирала:

— Но вы еще за все поплатитесь!

В это утро холодный северо-восточный ветер яростными порывами налетал на Бостон вместе с потоками апрельского ливня.

Деревянные строения на его пути скрипели, дрожали и, казалось, с трудом выдерживали напор стихии. Вода стекала с остроконечных крыш подобно водопадам, переполняла сточные канавы и заливала мощеные улицы, образуя лужи глубиной по щиколотку. Ветер опасно раскачивал вывески, хлопал ставнями, грозя сорвать их с тонких петель.

Стивен Керкленд укрылся в темном дверном проеме, плотно укутавшись плащом. Он даже позабыл о бушующем шторме, когда его внимание привлекла троица, идущая ему навстречу по улице. Двое были британскими солдатами. Ветер развевал их алые плащи, и они с трудом удерживали на головах треуголки, не выпуская при этом из рук громоздких мушкетов. Ветер то и дело приподнимал уголки шляп, угрожая сорвать их и поднять в воздух, словно бумажных змеев. Третий мужчина, очевидно, был задержанным. Он шел со связанными за спиной руками, наклонившись вперед навстречу ветру, чтобы устоять под его шквальным натиском.

Лицо Стивена Керкленда мучительно скривилось. Что, если его друга Джеффри Каннингема постигла такая же участь? — подумал он. Неожиданно Стивен улыбнулся, так как из проулка выскочили какие-то люди. Они набросились на солдат в красных плащах, повалили их на землю, а затем, подхватив арестанта, скрылись в ближайшем переулке. Солдаты поднялись на ноги и решили было преследовать беглецов, но затем один из них остановился и, передумав, огорченно покачал головой. Оба подняли свои мушкеты и неохотно побрели назад, в расположение своей части. Когда они, грязные и расстроенные, шлепали по лужам мимо Стивена, он услышал их ворчание: лучше получить нагоняй от офицера, чем гоняться за бунтовщиками под проливным дождем.

Стивен проследил, пока красные плащи не исчезли за углом, и только после этого продолжил путь. Через несколько минут он добрался до цели — красивого двухэтажного кирпичного дома во фламандском стиле.

На его решительный стук дверь открыл высокий чернокожий мажордом с золотой серьгой, покачивающейся в ухе. Стивен Керкленд испытывал почтение к немногим, но могучий мавр сразу его покорил. Стивен оценил по достоинству внушительную внешность слуги и понял, что, несмотря на его огромные размеры, в нем нет ни капли лишнего жира. Он был плотным и мускулистым.

Мавр вежливо кивнул и отступил в сторону.

— Добрый вечер, сэр. Позвольте вашу шляпу и плащ!

Стивен был удивлен его речью. Английский мажордома был чистым, без намеков на акцент, говорил он звучно и приятно.

Мажордом, должно быть, почувствовал удивление Стивена, потому что в его темных глазах промелькнула веселая искорка. Он помог Стивену снять плащ.

Керкленд был еще больше удивлен, войдя в огромную залу, убранную с чрезмерной роскошью. Во всю длину у одной из стен вытянулся гладко отполированный бар красного дерева. В комнате висели превосходные картины, диваны и стулья были обиты красным и золотистым бархатом. С потолка свешивались хрустальные люстры. У дюжины игральных столов толпились главным образом британские солдаты, пришедшие сюда попытать счастья. Но сейчас все взоры были устремлены туда, где какая-то женщина, сидя на клавесине, нежным приятным голосом пела под аккомпанемент одного из солдат.

Стивен сунул руку в карман и вытащил серебряный портсигар. Он достал сигару и закурил, слушая чуть хрипловатый голос певицы. Неожиданно Стивен обнаружил, что очарован ее внешностью. Он не воспринимал ни единого слова из песни, все его внимание было приковано к ее лицу. Стивен глубоко затянулся, затем выдохнул сизый дым, молча восхищаясь женщиной. Он продолжал внимательно разглядывать певицу.

Ее лицо и манера держаться отличались аристократическим изяществом. У нее был тонкий овал лица, точеный нос и округлый подбородок. Большой рот с пухлыми губами улыбался. Женщина находилась слишком далеко, чтобы определить цвет ее миндалевидных глаз, но можно было заметить длинные, темные ресницы.