Согрешила непослушанием начальству и старшим, самоволием, самооправданием, леностию к труду и недобросовестным исполнением порученных дел. Согрешила непочитанием родителей своих, оставлением молитвы за них, не воспитанием детей в вере православной, не почитанием старших себя по возрасту, дерзостью, своенравием и непокорством, грубостью, упрямством. Как-то совсем некрасиво получается с этим пунктом.


Согрешила неимением христианской любви к ближнему, нетерпеливостью, обидчивостью, раздражительностью, гневом, причинением вреда ближнему, драками и ссорами, неуступчивостью, враждою, воздаянием злом за зло, непрощением обид, злопамятством, ревностию, завистию, мшелоимством, зложелательством, мстительностью, осуждением, оклеветанием, воровством. Нетерпеливость. Насчет мшелоимства — даже догадываться боюсь, что это за напасть. И христианская любовь к ближнему…. Я привязалась к Фролушке. Он тут мой самый ближний пока.


Согрешила немилосердием к бедным, не имела сострадания к больным и калекам; согрешила скупостью, жадностью, расточительностью, корыстолюбием, неверностью, несправедливостью, жестокосердием, помыслами и попытками к самоубийству. А вот насчет суицида я пока не задумалась. Это в той, другой жизни было. Так и скажем, что в момент отчаяния после смерти папеньки хотела за ним последовать, но быстро одумалась.


Согрешила лукавством в отношении ближних, обманом, неискренностью в обращении с ними, подозрительностью, двоедушием, сплетнями, насмешками, остротами, ложью, лицемерным обращением с другими и лестью, человекоугодием. Лукавство. Назовем все, что я о себе рассказала и чем на жизнь зарабатываю, именно так.


Согрешила забвением о будущей вечной жизни, непамятованием о своей смерти и страшном суде и неразумной, пристрастной привязанностью к земной жизни и ее удовольствиям, делам. Да, к земной жизни я так привязана, что не отрежешь. В одном времени оторвали, так тут прилепилась.


Согрешила невоздержанием своего языка, пустословием, празднословием, сквернословием, смехотворством, согрешила разглашением грехов и слабостей ближнего, соблазнительным поведением, вольностью, дерзостью. Невоздержание языка. Корень всех зол в любые времена.


Согрешила невоздержанием своих душевных и телесных чувств, пристрастием, сладострастием, нескромным воззрением на лиц другого пола, вольным с ними обращением, блудом и прелюбодеянием, невоздержанием в супружеской жизни, различными плотскими грехами, желанием нравиться и прельщать других. Вот считать ли мое обращение с Фролушкой и Антуаном вольным? По меркам моего мира — вообще избыточно трепетно и тактично себя веду. А здесь хоть и не глухое Средневековье, но все же репутация моя выглядит как потрепанная паутина.


Согрешила неимением прямодушия, искренности, простоты, верности, правдивости, уважительности, степенности, осторожности в словах, благоразумной молчаливости, не охраняли и не защищали честь других. Согрешила неимением любви, воздержания, целомудрия, скромности в словах и поступках, чистоты сердца, нестяжательности, милосердия и смиренномудрия. Как в одном предложении сетовать на отсутствие прямодушия и благоразумной молчаливости я не понимаю, но посетуем на дефицит смиренномудрия. И на отсутствие скромности в приезде к Фролушке. Глядишь, священник что дельное посоветует и слухи какие пресечет.


Согрешила унынием, тоской, печалью, зрением, слухом, вкусом, обонянием, осязанием, похотью, нечистотой и всеми нашими чувствами, помышлениями, словами, желаниями, делами. Каюсь и в прочих моих грехах, которые я забыла и не вспомнила. Хорошая формулировка.


Каюсь, что прогневала Господа Бога моего всеми своими грехами, искренно об этом жалею и желаю всевозможно воздерживаться от грехов моих и исправляться. Господи Боже наш, со слезами молю Тебя, Спаса нашего, помоги мне утвердиться в святом намерении жить по-христиански, а исповеданные мною грехи прости, яко Благ и Человеколюбец. Аминь.


Теперь вот это вот все надо на шпаргалку написать и выучить.

* * *

В церкви мне было малость не по себе: врать священнослужителям априори нехорошо, утаивать информацию — тоже, да и вообще жутковато. Но повезло еще больше, чем с Фролушкой: отец Нафанаил — уютный, как старичок-лесовичок, с седой бородой и чуть близоруким взглядом голубых глаз очень тактично выслушал историю Ксении Нечаевой, посочувствовал потерям, согласился с тем, что папенька оставил меня в очень сложном положении и работа на Фрола Матвеевича, благодетеля моего, это лучший выход в данной ситуации. И то, что с бумагами пока катавасия получилась, ввиду пожара в имении — не удивился. Тем более, что информация о трагедии в распоряжении епархии была.


Грехи отпустил, благословил и теперь на год я свободна.

* * *

Весь апрель и половину мая я усаживала свою пациентку на кровати и пробовала разминать ей ноги. За год неподвижности мышцы изрядно ослабели, так что я возилась с ней как с младенцем — крутила руки и ноги, разогревала мышцы, до визга радовалась реакции на щекотку. Та мычала и тоже улыбалась моему восторгу, а особенно — Фролу.


А в конце месяца Фрол Матвеевич засобирался в путь.


— В Вольск надобно заехать. Там еще у батюшки должники оставались. И в Хвалынск загляну — там один из его партнеров дело закрывает, авось что и куплю подешевке.


Шанс — один на миллион. Сама я туда вряд ли незаметно доберусь, а вот с шефом… Я долго думала, а потом вечером, как стемнело прокралась в его комнату и бухнулась в ноги.


— Фрол Матвеевич, возьмите меня с собой. Ну очень надо. Сон мне был, что бумаги мои там.


— Где? — оторопел начальник, доселе не видевший меня в таком смятении.


— В селе Малая Федоровка… Дом крестьян Гавриных. Там еще живут Иван, сын его Алексей, брат Гурьян. В амбаре над дверью тайник, а там все мои вещи.


— Диво-то какое — такие сны видеть… — задумчиво протянул начальник. — На кресте подтвердить сможете?


Я выдохнула.


— Вот Вам крест, что не видела их наяву ни разу, и не бывала там, и лишь знаю, что там мои документы.


— Малая Федоровка… Это ж кулугурское село.


Я пожала плечами.


— Вот что, Ксения Александровна. Слово мое такое будет — я сам туда поеду и все разузнаю. А Вам как раз пока с Анфисой Платоновной догляда хватит, да и в лавке глаз да глаз нужен.


Штирлиц был не просто близок к провалу — этот самый провал приближался с каждой секундой. По здравому рассуждению, Фрол был прав. В замкнутой старообрядческой деревне странную девицу без роду-племени встретят настороженно, а проводят в лучшем случае недобрым словом. Попросить достать свое добро будет очень глупо, а любая попытка украсть обернется катастрофой.


Но даже если Фролу удастся добыть мои сокровища, то обстоятельства их обнаружения окажутся еще более дикими. По всему выходило, что надо бежать, но куда? Как?

* * *

Сразу после отъезда Фрола я пошла к скупщику, которому впарила свои часики. За необычность конструкции и китайское происхождение удалось выручить десять рублей. Вот теперь мне точно труба — с десятью рублями в чужом перешитом платье и с жалкой сумочкой новую жизнь точно не начнешь. Бежать некуда, придется как-то выкручиваться. Есть универсальное средство — слезы, значит буду реветь и ничего не помнить.


В момент, когда решение было принято, меня немного отпустило, и я решила напоследок заняться добрым делом — и попробовала поставить Анфису Платоновну на ноги. Дело это оказалось непростым, старуха плакала, махала руками, но мы с Феклой все же попробовали поставить ее вертикально. С небольшой поддержкой она смогла продержаться больше минуты, и для первого дня это был прорыв. Наутро я заметила, как она сама ощупывает ноги, пытаясь понять, можно ли им доверять. Я протянула руку и поддерживая больную, провела от постели к креслу. Четыре шага практически верхом на мне, но это уже шаги. Весь день мы упражнялись в выносливости и к вечеру она уже смогла делать несколько шагов, опираясь на стул впереди себя. Она, мокрая от перенапряжения, плакала от радости. И я тоже.


Наутро кликнули плотника, который закрепил деревянный брусок вдоль стены, чтобы ей можно было передвигаться с большей уверенностью. Сам плотник качал головой — тут после удара женщины уже не околемывались.


Еще два дня — и вот Анфиса Платоновна, причесанная, в домашнем платье, опираясь на стул выбралась в переднюю. И не важно, что весь путь — три шага до дивана, и что испарина по спине у всех участников — мы с Феклой счастливо обнимались, и даже Никитишна выбралась из кухни, чтобы припасть к ногам барыни и расплакаться.


— Шшш…с-с-ссын. — вдруг выдала купчиха и за моей спиной раздался грохот: Фролушка, этот огромный медведь, с размаху упал на колени и зарыдал.


Я под шумок скрылась в своей комнате и стала ждать приговора. Мои достижения оставляли слабую надежду, что сразу не выгонят… Ну так, шанс как при авиакатастрофе — иногда там тоже бывают выжившие.


Про меня забыли до вечера. Но когда пришло время подавать ужин, раздались тяжелые шаги у двери.


— Барышня. — тихо позвал Фрол. — Ксения Александровна, я войду?


— Да-да, конечно — кротко согласилась я.


— Что ж Вы тут в темноте-то сидите? — он споткнулся о порожек. — Ужинать пора, праздник у нас. Без Вас бы не получилось этакое чудо.


Я тяжело вздохнула. Он ответил тем же.


— Был я там. И дом видал. И с кулугуром поговорил. — Он полез за пазуху и протянул мне помятый паспорт. — Вы, Ксения Александровна, так больше не делайте. Грех большой. Вас Господь от смерти отвел, теперь жить надобно… А письмо то я порвал и выкинул ко псам.