В Святки, которые я тоскливо просидела взаперти дома, моя компаньонка ушла в загул, пропадая где-то всеми ночами и тихо дремля за вышивкой днем. Тайком поглаживала кулон, появившийся после Нового Года. Как-то удалось подсмотреть этот таинственный подарок — серебристый крест из двух молоточков. Странный символ. Я уже начала задумываться, что это рано или поздно должно вылиться в беременность и уж тогда-то я точно от нее избавлюсь, поэтому замерла в предвкушении, не задавая ни одного вопроса вообще. Шел январь.


Раз госпожа Чернышова отсутствовала до обеда, и тогда-то мне приспичило поискать у нее одолженный накануне альбом.


Комната не хуже и не лучше моей. А ведь это не так уж вежливо, хотя куда мне до приличий. На открытых горизонтальных поверхностях ничего похожего на альбом не наблюдалось, поэтому я заглянула под кровать, а потом в секретер. Открыла его, несколько минут рассматривала содержимое, потом закрыла и тихо-тихо вышла в коридор.

* * *

Ах ты, бесцветная немочь, нет у нее предпочтений в рукоделии. Бомбу, значит, сделать ей убеждения позволяют, и в чужом доме хранить — тоже можно.


Я сделала несколько вдохов и попыталась успокоиться. Изрядно потряхивало, так что пришлось отойти подальше от дома, к конюшням, где меня, зазевавшуюся больно ущипнула престарелая лошадь. И почему даже она меня ненавидит?


Отпрянула от меня и склонила голову, вывернув ее под неестественным углом, отчего глаз закатился и в целом она перестала выглядеть жильцом. Из конюшни ковылял Мефодий.


— Ваше Сиятельство, не гневайтесь, соскучилась она.


Вот кто в такую чушь верит, а? Даже эта злыдня заржала.

* * *

Я пробежалась по усадьбе в сильном волнении. Попросила мажордома пригласить ко мне стряпчего и заперлась в библиотеке.


На всякий случай оформила завещание. И теперь, если я скончаюсь или от меня не будет вестей 5 лет, то половина моего имущества, накопленная к тому моменту, уйдет Фролу, небольшие суммы Фёкле и Данилке. Оставшаяся часть — Наташеньке Татищевой по достижении 19 лет, если она не вступит до этого в брак. Так у нее будут собственные средства, потому что отец вряд ли даст ей самостоятельность, а девочки должны помогать друг другу. Свидетелями стал сам мажордом и пожилой камердинер Николая Владимировича, которого я сама увидела впервые. У дядьки были такие бакенбарды, что хотелось их потрогать, чтобы поверить, что они настоящие.


— Алексей Трифонович, загляните потом ко мне. — попросила перед уходом посторонних.


Мажордом возник из сумерек, невозмутимый как скала. Он вообще хоть когда-нибудь улыбаться умел?


— Мне нужно передать письмо Николаю Владимировичу так, чтобы ни о письме, ни о посланнике не узнала ни одна живая душа. Полагаю, после этого он сам появится и даст необходимые указания, но сделать надо очень быстро. Есть ли у Вас здесь кто-то нелюбопытный и крайне исполнительный?

«Милостивый Государь! Особа, присланная въ Вашъ домъ, подвергаетъ опасности Ваше благополучіе и способна привлечь профессіональный интересъ человѣка, о которомъ я у Васъ справлялась. Необходимо Ваше срочное вмѣшательство. И будьте съ ней очень осторожны.


К.Т.»

Следующее письмо я написала для родственника и отдала камердинеру — тот оказался неграмотным, что крайне упростило мою задачу.

«Глубокоуважаемый Наставникъ!


Я постаралась соблюдать максимальную осторожность, и это письмо Вы получите только если она не поможетъ. Рекомендованная мнѣ особа, Н.О.Ч., оказалась участницей тайнаго общества со склонностями къ общественно опаснымъ дѣяніямъ. Мнѣ удалось обнаружить спрятанную въ домѣ взрывчатку и сегодня я планирую объясниться съ ней, дабы избавить Васъ и себя отъ послѣдствій ея губительныхъ поступковъ. Въ любомъ случаѣ, всё ужѣ какъ-то разрѣшилось. Такъ что спасибо Вамъ за всё, что для меня сдѣлали и Храни Васъ Господь.


К.»

— Голубчик, ты уж не забудь отдать, как только граф приедет, хорошо? Тебя Николай Владимирович сам отблагодарит за это.


— Сделаю. — степенно отвечал камердинер, убирая запечатанный сургучом листок за пазуху.

* * *

Незаметно следить за кем-то легко только в кинематографе. Поняв, что скрываться глупо и слишком сложно, я спрятала дерево в лесу.


— Наталья Осиповна! — я подхватила ее под руку. Не ту, в которой был небольшой кожаный саквояж, а другую, с маленькой книжкой. — Какая радость, что мы встретились. Я, знаете ли, тоже решила прогуляться… Погоды стоят замечательные, что дома киснуть?!


Судя по лицу компаньонки, она бы с удовольствием меня под камушек положила в капустную кадку, лишь бы я прокисла понадежнее.


— Да и скользко, не ровен час — упадете. Вместе-то веселее. — щебетала я. Эта роль мне удается из рук вон плохо, но играю всегда до конца. Лучше выглядеть глупой, чем опасной. — А Вы гуляете или по гостям?


— По делу. — процедила Чернышова.


— Вот и славненько, я Вам и помогу, а то что ж только Вы мне…


Наталья Осиповна была раздираема противоречиями — неспроста она столько времени хранила бомбу, чтобы просто от нее избавиться. Но и я категорически мешала.


— Я бы с удовольствием познакомилась с Вашими друзьями.


И буквально потащила ее в логово людей новой формации. Любопытно посмотреть на такое вблизи. Цельный план в моей голове пока не сложился, поэтому пришлось импровизировать. Отлучать дурочку от дома чревато истерикой и взрывом родового именья. Убеждать голословно — бестолково, по себе помню. А вот прийти туда и осрамить компаньонку по полной, чтобы ее больше не звали — поначалу показалось вполне заманчивым ходом, и только по мере приближения к глухому складу на Лиговке вдруг стало доходить, что никто не узнает, где могилка моя. Да и вряд ли там собираются только чистоплюи-студентики, которым совесть не позволит убить женщину. И вообще весь мой замысел — какофония бреда, женская истерика, и надо бежать, бежать и не оглядываться.


Но Наталья Осиповна как-то увереннее себя почувствовала, когда от стены отделилась мужская фигура, а я сообразила, что бежать поздно. Попалась мышка к кошке в лапы… А ведь могла бы тихо и привольно жить в маленькой комнатке над лавкой, штопать бедовых девиц и флиртовать с городовыми. Так там хорошо сейчас, наверное, тепло. Никитишна ужин готовит, Фекла пристроилась рядом со своей бело-голубой чашкой и немногословной неспешной беседой, Фрол мальчишек уму разуму учит. За окнами замерзшая Крапивная улица, на которой никогда ничего не происходит. Почему-то стало понятно, что этого ничего у меня больше не случится. Вообще. Что бы я ни сделала, та жизнь ушла навсегда, и последний капли ее сейчас стекают вдоль позвоночника капельками панического пота.


— Чего гуляем, сударыни? — развязно обратился к нам молодой мужчина в потертом пальто с длинным шарфом на шее. Он глухо кашлял и я сначала подумала о действенности моей вакцины от туберкулеза, а потом опять же внутренний голос посоветовал не заморачиваться на мелочах. Туберкулез меня уже вряд ли озаботит.


— Лютик, это родственница моя. Познакомиться хочет. — деловито ответила Чернышова, на глазах превращаясь из бесцветной моли в энергичного борца за идею.


— Что ж, познакомим. — меня смерили с ног до головы и без малейшего перехода к романтике легонько приложили о стену. В общем, как дышать я вспоминала не одну и не две минуты, а перед глазами плыло… Чернышова быстро моим же шарфиком замотала глаза и меня повели в народ.


Откуда в разночинной интеллигенции и рабочей среде крепла вера в пользу от убийства царя — мне неведомо. В общем-то и фактически случившаяся бойня в доме Ипатьева мало кому принесла радость. Более того, значительная часть народа этого просто не заметила. И сейчас — народовольцы убили Александра II — получили более консервативного третьего. Вполне таки мягкотелый Николай позволил жить и процветать множеству неформальных организаций, что вряд ли допустил любой его потенциальный преемник.


Здесь компания идеалистов собралась почти карикатурная — помимо выдры-компаньонки и Лютика (вот же с кличкой не повезло товарищу), я слышала еще несколько голосов.


— Принесла? — требовательно спросил чуть ломающийся мальчишеский голос. И тут же возмущенное. — А это еще что?


— Простите, не могла избавиться. Это графиня Татищева, у которой я живу. — бойко отчиталась Наташенька. — Увязалась со мной по улице.


— И что теперь? — возмутился Мальчик.


— Ее искать не будут — убежденно твердила она. Вот где еще узнаю такие подробности. — Она семье своей поперек горла — еще и приплатили бы, коли пропадет.


Меня толкнули на стул и споро примотали к спинке. Делу уже некуда становиться хуже, но у дна всегда есть горизонты.


— Понятно. — это уже более рассудительный и взрослый голос, с хрипотцой застарелой чахотки. — Впредь умнее будь и осторожнее. А чуждый элемент, ты же говорила, что она монархистка?


Она еще и про меня рассказывала всем, кому не попадя? Что ж я одним письмом-то не ограничилась? Честь рода решила спасать… Как говаривала моя бабушка, и дурак-не дурак, и умным не назовешь.


— За царя она. Сколько раз оскорбляла наших павших товарищей и переживала, что нет на нас… Какое-то имя… Что, Ксения Александровна, расскажете, кого на нас нет? — засмеялась девушка.


— Иосиф Виссарионович с вами еще рассчитается. С теми, кто дотянет до смены строя. — прошипела я из-за повязки.