Я аж перо выронила.


— Извозчика возьмем и поедем в городской парк.


Опаньки. Прошлой весной у всех крыша устойчивее была, а сейчас прямо чудят наперегонки.


— Фрол Матвеевич, мы с Вами вдвоем поедем? — может и мне по погребку-то погулять в поисках чего покрепче?


— Нет, Антона Семеновича возьмем. Или Вам еще кого пригласить хочется? — неожиданно сурово вопросил он.


— Нет-нет. Пойду собираться. — я тихой мышью скользнула наверх.

* * *

Вот он, мой первый общественный выход. За год я не так уж много времени провела в обществе. Помимо визитов в церковь и полузабытых прогулок с Анфисой Платоновной несколько раз ходила с Феклой на рынок, да по магазинам, остальное же время паучихой сидела в лавке и строила наполеоновские планы, где особо одеждой не заморачивалась. То есть одевалась я скромно, чопорно, соблюдая нормы траура по папеньке, потом по Анфисе Платоновне. Носила глухие темно-серые платья без избыточной отделки. А тут прогулка!!!


Я полезла в любовно собираемый сундук, где хранила свои сокровища, откопала чудное лиловое платье из шерсти с драпировкой спереди и фееричным нагромождением ткани на попе. Этот всплеск дизайнерской мысли венчала тальма густого черничного цвета с лиловым орнаментом по подолу. Судя по всем рекомендациям из книги о хорошем тоне, именно такой наряд и пристало носить сиротке из хорошей семьи. На голову шляпку фантази того же цвета с брошкой из закромов — вот они у меня были в дефиците, потому как стоили огромных денег, заказывались задолго и смысла я в них особого до сих пор не видела. Особенно вот в этом изящно смятом куске бархата, который только волей Провидения и четырьмя заколками держался на затылке. Не забыть бы сумочку и перчатки.


Мое преображение не было столь уж радикальным — прическу кардинально менять не получалось, да и роскошно выглядеть не стоило, но Фрол, наряженный в тот самый губернаторский костюм, долго смотрел на получившийся результат, потом хмыкнул, достал батюшкины часы из жилетного кармана, щелкнул крышкой и скомандовал.


— Едем, Ксения Александровна!


Да практически «В Яр, к цыганам!».


Городской парк претерпел очень много изменений за свою полуторавековую историю. Это я и так понимала, но не увидеть колеса обозрения при входе оказалось очень непривычно. Из знакомого я только каналы и пруды нашла. Парк намного просторнее, чем мы привыкли, нет еще шумных аттракционов, высоток, загораживающих небо, и асфальта, зато белочек — в изобилии.


В честь праздника выстроены деревянные карусели, на помостах еще какие-то увеселения, а мы чинно прогуливаемся втроем. Антуан переживал самые сложные чувства. С одной стороны, я вообще мешала ему в общении с Фролом, с другой — оказалась забавным развлечением для его приятелей, и тут же блеснул шанс избавиться от меня навеки, сплавив замуж. Поэтому сегодня я слушала комплименты от него под сопение Фрола. Удивительным образом нам удалось встретить очень много знакомых, все же Саратов был большой деревней всегда. Практически весь пасхальный набор гостей, кое-кого из моих клиенток (те сдержанно кивали или вообще не удостаивали меня вниманием) и множество дорогих друзей Фрола, которые оценивающе пробегались по мне взглядом и явно калькулировали затраты.


Улыбка уже окостенела на лице, особенно от того едва уловимого пренебрежения, с которым нашу группу встречали добропорядочные преуспевающие горожане. То есть среди разночинцев мы еще терпимо смотрелись, а вот для купцов первой гильдии — явно вульгарно.


Появление поручика Татищева не упростило мое положение, но оживление точно внесло.


— Приветствую Вас, Фрол Матвеевич, Ксения Александровна! — Он кивнул шефу, прикоснулся губами к моей ладони. Поцелуй получился чуть более долгий, чем в первый раз, а прикосновение явно более нежным.


Хоть Фрол и напрягся, но пришлось знакомить офицера и с Рябинкиным, и с прочей компанией. Но он словно не замечал неловкости, окутывавшей наш коллектив, взял букетик ландышей у подбежавшей девочки-цветочницы, который я с легким смущением приняла. Положительно, я не знала, как себя вести. То есть в своем времени я бы сходила с ним в любимый клуб, возможно, не один раз. А тут любой жест трактуется неизвестным мне способом, и я уже явно совершила множество ошибок. Да и что ему от меня нужно?


— Сударыня, не согласитесь ли Вы на лодочную прогулку? — это он мне, серьезно?


В парке, как и в 2015 году, практиковалась аренда лодочек, но на Пасху — это как-то рановато, или нет? Я вопросительно посмотрела на Фрола, тот нахмурился.


— Петр Николаевич, разве уже открыта навигация?


— Ради Вас, Ксения Александровна, я ее сам открою. — и пошел в сторону пруда.


Я обернулась к «опекуну».


— Что мне делать? — прошептала так, чтобы слышал только он.


— Решать Вам, Ксения Александровна, только вот лодку он, похоже, нашел. — Фрол вопреки желанию слегка улыбнулся. А я ошеломленно смотрела как несколько подсобных рабочих тащат лодку, весла, открывают причал. Отступать некуда.

* * *

От воды шла нездоровая свежесть, но активно гребущий поручик ее не ощущал, а я радовалась, что все эти проклинаемые мной юбки сейчас хоть кое-как, но сохраняют остатки тепла. Фрол с сотоварищами сидел в беседке на берегу водоема и пил чай из самовара с пирожками. Горячими.


— Ксения Александровна, Вам удобно? — поручик с тревогой посмотрел на мои посиневшие губы.


— Да-да, Петр Николаевич. Вы очень хороший капитан. — проклацала я.


— Я еще не встречал Вас в такой обстановке. — осторожно начал он. — Вы редко бываете в обществе?


— После смерти папеньки я соблюдала траур. — потупилась я. Врать надо правдоподобно. — Потом Фрол Матвеевич предложил мне работу бухгалтера. Это занимает много времени, да и не очень хорошо сказывается на моем положении в обществе.


Мой собеседник чуть порозовел.


— Поэтому беззаботной глупенькой барышни из меня не получилось. А в другом статусе здесь не гуляют.


— Простите мне мою нескромность, а как же Ваша семья? — он какой-то слишком настойчивый.


— Маменька умерла, когда я была совсем крошкой. О папеньке Вы, возможно, уже слышали. Позапрошлой осенью он разорился и… не смог этого пережить. Я перебралась из Симбирска сюда и попробовала начать новую жизнь. Одна.


По его лицу пробежала тень, но я решила добить все вопросы в зародыше.


— Пётр Николаевич, мы с Вами современные люди и можем говорить открыто. Для бесприданницы, даже из очень хорошей семьи, вариантов немного. Или замуж за того, за кого в здравом уме не пойдут более благополучные, или какая-то честная работа или… иная судьба, которая хуже смерти. — экая я сегодня трагичная.


— Не говорите так, сударыня. — Он давно уже перестал грести, и мы замерли посреди пруда. Одни, как метеориты в тундре. Почему-то с ним мне не хотелось лицемерить — у нас были общие секреты, что делало нас заговорщиками, да и в остальном он очень располагал к себе.


— Петр Николаевич, я выбрала то, что сохраняет мне самоуважение и честь, хотя, как подозреваю, не все со мной согласны.


— Вы удивительная. Первый раз вижу столь современно мыслящую особу, которая не пытается быть как другие, и при этом не скатывается в эпатаж.


Это он всерьез? Что вообще творится с людьми этой весной? Или я так погрузилась в мелочное выживание, что не замечала их особенностей раньше. Или все же сословные границы определяют куда больше.


— А Вы, Петр Николаевич, ничего не рассказываете о себе.


— Да и нечего очень-то рассказывать. — он снова взялся за весла и греб отрывистыми, широкими взмахами. — Моя maman умерла тоже очень давно. Отец вскоре женился, потом появились дети. И я тоже решил достичь чего-то сам, понимаете?


— Да, когда получаешь что-то извне, это дар. И он до конца принадлежит тому, кто его сделал. А если чего-то достигаешь сам, то это полностью твое.


— Вот! У Вас так хорошо получилось оформить эту мысль в слова!


Он так обрадовался моему красноречию, что чуть не перевернул лодку.


Мы еще потелепались по пруду, но к первым сумерками таки причалили обратно. Поручик галантно помог мне выйти и сдал с рук на руки Фролу, который уже распрощался с большей частью компании. И лишь Катусов с трагедией во взоре следил за этим цирком.


— Надеюсь, мы еще увидимся, Ксения Александровна. Честь имею. — и откланялся.

* * *

Домой мы возвращались опять же ни словом ни обмолвившись о водных видах спорта.


За ужином Рябинкин был в ударе: сиял, острил, даже со мной хором спел. Я еще хорошо помнила саундтрек к «Петербургским тайнам», а он увлекался стихами Баратынского.

Не растравляй моей души

Воспоминанием былого.

Уж я привык грустить в тиши.

Не знаю чувства я иного.

Играли в фанты, смеялись — как нормальная семья. В отсутствии телевизора и интернета есть определенные преимущества.


Утром заявился Катусов с тенями под глазами. Видимо не спал, думу думал.


— Ксения Александровна, я имею честь пригласить Вас в театр.


Бог мой, только не в этот клуб художественной самодеятельности, где все так активно переигрывают, а примадонна — курпулентная дама постбальзаковских лет увлеклась ролью маленькой девочки.