Акрополь поразил ее своим поистине божественным величием. Белый храм на скале, высившейся прямо посреди города, внушал священный трепет даже современному, привыкшему к масштабам человеку. Что уж говорить о древних эллинах, для которых, словно второе солнце, сверкала с высоты золотым копьем колоссальная статуя богини Афины. Ныне, увы, уже не существующая. Стоя на соседнем с Акрополем холме и передавая Вике фотоаппарат, чтобы та увековечила ее на фоне удалившихся от них древностей, Лариса отчаянно захотела ощутить присутствие рядом с собой Виталия. Они бы замерли, обнявшись и приняв красивую танцевальную позу — аниматор бы наверняка придумал что-нибудь подходящее, — а затем, не разнимая объятий, пошли бы вверх по холму, среди золотого сияния с неба и серебра, которым отливали листья растущих вокруг олив, к видневшимся впереди руинам древнего храма.

— Тебя что, на солнце разморило? — спросила Вика, подходя к ней и шутливо щелкая пальцами перед ее носом. — Не слышишь ничего…

После обеда они, согласно программе, купались в Эгейском море, а вечером были предоставлены самим себе. Побродив по центру города, подруги остались разочарованы: им не встретилось ровным счетом ничего красивого или интересного, не считая витрин магазинов, конечно. Весь город, казалось, состоял из абсолютно одинаковых, примитивных по архитектуре белых домов, которые лишь немного оживляло наличие разноцветных козырьков от солнца на каждом балконе.

Ближе к одиннадцати часам вечера, решив за неимением лучшего вернуться на лайнер, девушки, направляясь по одному из центральных проспектов, обсуждали, стоит ли им ловить такси прямо сейчас, или Афины все же способны преподнести туристам приятный сюрприз. И вдруг Вика встала как вкопанная перед входом в какое-то помещение. Вход был весь разукрашен неоновыми огнями, изнутри доносилась музыка, и на ступенях толпилась молодежь.

— Ночной клуб, — убежденно сказала Вика. — Та-ак… Когда у нас завтра отплытие?

— Кажется, в шесть утра.

— Замечательно — вернуться успеем! — тоном знатока заявила она. — Пошли!

Внутри Ларисе показалось, что они попросту вернулись в диско-бар на корабле: слишком уж похожей была атмосфера неонового блеска и ритмичного подергивания толпы. Да и музыка как будто ничем не отличалась от той, что она слышала вот уже три дня подряд, — словно владельцы клуба прямо-таки задались целью скопировать лайнер «Олимп». Попав в знакомую атмосферу, Лариса, напрягшаяся поначалу, расслабилась, и ее перестала свербить мысль об экономии — ведь Виталий ей продемонстрировал, как весело иногда можно тратить деньги. Подкрепив свой веселый настрой довольно крепким коктейлем, она в радостном возбуждении скользнула вслед за Викой в толпу танцующих.

В это было трудно поверить, но Ларисино тело удержало в памяти науку аниматора. Все те волны и шаги, что она разучивала вслед за ним, неосознанно всплыли сейчас, и Лариса, впервые в жизни по-настоящему раскрепощенная, начала со знанием дела импровизировать под музыку. Ее, казалось бы, до скуки предсказуемое тело вдруг начинало стильно изгибаться или задорно и быстро переступать, ритмично смещать корпус то вправо, то влево и даже совершать движения руками, которые прежде во время танцев чувствовали себя неуместными довесками. А в довершение всех чудес Лариса то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды других танцующих.

К слову сказать, греки (точнее, их внешность) успели произвести на Ларису двоякое впечатление. Греческие девушки показались ей очень симпатичными, округло-стройными, если только можно так выразиться; их тела были словно налиты жизненными соками. Но чем ближе к среднему возрасту, тем более сухими становились фигуры, но по сравнению с прямо противоположной тенденцией у ее соотечественниц, Лариса находила это очень гармоничным. А вот при взгляде на юношей она с удивлением отмечала две вещи: как часто у тех встречается классический греческий профиль; и как часто у них же встречается животик, несмотря на юный возраст, уже нависающий над джинсами. Да, попади сюда Виталий, он казался бы юркой ящерицей среди симпатичных черепашек…

Лариса осеклась, не успев додумать мысль до конца. Он танцевал метрах в трех от нее, и было просто удивительно, что Лариса еще успела поймать на себе какие-то взгляды — все внимание соседей по дискотеке было адресовано оказавшемуся тут волею судеб аниматору. И той девушке, которая изгибалась в танце напротив него.

Она наверняка была не гречанка, скорее всего — туристка, немка или шведка. Натуральная блондинка с холодными и светлыми, как северные моря, глазами; стать валькирии и гибкая быстрота движений — как у полотнища флага на ветру. Может быть, она гимнастка? Выполняя боковую волну, девушка сгибалась чуть ли не пополам, и восхищение во взгляде Виталия становилось все более катастрофическим. Он делал все, что только можно сделать во время быстрого танца, чтобы показать, что у тебя есть партнерша: совершал волну одновременно с девушкой, но в противоположную сторону, подхватывал заданный ею шаг и усложнял его движениями рук или, наоборот, сам задавал движение и жестами предлагал немке к нему присоединиться. Та, сверкая улыбкой, легко повторяла все, что он предлагал. Это была настолько блестящая и гармоничная пара, что в какой-то момент она завладела вниманием танцпола целиком, и вместо толпы участников танцующие образовали кольцо зрителей вокруг Виталия и его партнерши.

В тот вечер, плавно перешедший в ночь, Ларисе вновь пришлось убедиться в том, что женщины-учителя — самые сильные на свете. Столько часов подряд ритмично двигаться, изображая непринужденность, отвечать на шутки Вики, тоже заметившей аниматора, шутить в ответ самой и все это время знать, что даже если она сейчас и обнаружит перед Виталием свое присутствие, ровным счетом ничего от этого не изменится: он, самое большее, приветливо кивнет в ответ, а потом вновь поведет свою немку угощаться к барной стойке и будет пытаться с ней объясниться наполовину улыбками, наполовину жестами и парой фраз на изломанном до безобразия английском языке.

«А что, если предложить им услуги переводчика?» — такая мысль, подкрепленная горьким смешком, возникла у Ларисы ближе к утру. Четверть часа назад Вика предложила ей закончить развлекательную программу и отправиться на лайнер — она заметно притомилась. Самой же Ларисой владела странная смесь ощущений, испытываемая ею, пожалуй, впервые в жизни: на фоне усталости ее то и дело лихорадило от возбуждения, а отчаяние поминутно сменялось надеждой. Именно так, должно быть, чувствует себя человек, проводящий долгожданный отпуск у моря в пасмурную и ветреную погоду, когда малейший проблеск солнца сквозь темное шествие туч заставляет его с надеждой встрепенуться: «А вдруг? А вдруг?» Сквозь грохот музыки Лариса прокричала Вике, что хочет остаться. Отправляясь ловить такси, подруга улыбнулась ей сочувственно, но с пониманием.

А Виталий и его партнерша казались неутомимыми. На них уже перестали обращать такое пристальное внимание, как поначалу — обоих уже, видимо воспринимали не как участников дискотеки, а как потрясающий элемент ее оформления. Впрочем, когда к пяти часам утра все Ларисины чувства вылились в одну горькую безысходность, немка начала подавать признаки усталости, и надежда, которую принято хоронить в последнюю очередь, прошептала Ларисе о том, что ее еще рано отправлять на вечный покой.

Хотя на что она, собственно, имела право надеяться, если ей оставалось провести в клубе еще максимум полчаса? Имела ли она право надеяться вообще? И где критерий того, на что человек имеет право? Можно ли в принципе хоть чего-нибудь требовать от судьбы или нужно стиснув зубы и скрепя сердце довольствоваться тем скудным ассортиментом, что она тебе предлагает? И имеет ли смысл хоть раз взбунтоваться против того, как мало хорошего выпало на твою долю?

Лариса хорошо помнила последствия такого бунта в изгнавшем ее пансионате, но сейчас ей вновь хотелось… Нет, не бунтовать и не требовать, а просто попробовать… Попробовать остаться в клубе до тех пор, пока время будет это позволять, а потом обнаружить свое присутствие перед Виталием и вернуться на лайнер в такси вместе с ним. И может быть, даже разговориться по дороге.

Прошло полчаса, в течение которых Лариса просидела на табурете в баре, пытаясь не уснуть, и, потягивая из бокала минеральную воду, следила за Виталием. Странно, но он не подавал ни малейших признаков того, что куда-то торопится. В половине шестого, начав не на шутку нервничать, Лариса вдруг поняла, почему аниматор ведет себя так спокойно: очевидно, реальное время отплытия, о котором известно персоналу лайнера, не совпадает с тем, которое сообщили туристам. Ведь туристам свойственно опаздывать, поэтому время отплытия для них и должно быть обозначено на час раньше фактического. Да, наверняка лайнер отходит в семь. Лариса успокоилась и продолжала наблюдать. Теперь она могла надеяться, что немка выбьется из сил раньше, чем она сама, а стало быть…

Тут произошло непредвиденное. Без четверти шесть Виталий взглянул на часы и изменился в лице. Отчаянно попытавшись что-то объяснить немке жестами и, наконец, попросту махнув рукой на прощание, он пулей вылетел из клуба. Лариса едва успела выскочить на улицу вслед за ним. Виталий тщетно вертел головой то вправо, то влево вдоль пустого проспекта, пытаясь засечь взглядом отсутствующее такси. Лариса подбежала к нему.

— Виталий, здравствуйте! Вы меня помните?

Аниматор обернулся на ее голос с такой надеждой в глазах, что Ларисе даже стало стыдно, что она ничем не может ему помочь.

— Я тоже с лайнера «Олимп», тоже опаздываю, — поспешно добавила она.

— Да, конечно, вы еще в конкурсе победили, — пробормотал Виталий, пытаясь быть вежливым, но от волнения плохо соображая. — Ну же, ну! Ловись рыбка, большая и маленькая! — воскликнул он, заприметив вдалеке машину и выставив вперед руку с поднятым большим пальцем.