Закатив глаза, я вернулась, записала в засаленном журнале свое имя и время прихода и юркнула в ковролиновую тишину спящего офиса.

В редакции я застала только Валечку.

– Привет, красотка, – томно прошептал он, целуя воздух возле моей щеки.

Валечка подкрашивал губы бесцветным блеском, обожал Шер. Каждое утро начинал с маневра, появлялся в офисе ровно через пять минут после милашки-звукорежиссера. При этом зачем-то строил из себя крутого мачо, флиртуя с девчонками.

– Невелик бицепс у эксгибициониста, – назидательно сказал он, засунул в рот карандаш и принялся громко шепелявить текст сюжета – Валечка готовился к озвучке.

– О, Мафка! Теве твоя Явиа вониа! Тьфу ты! – Он выплюнул карандаш. – Говорю, Ядвига тебе твоя звонила! Уже три раза. Злая, как собака, набери ее!

Я застонала:

– Как же меня достала эта тетка!

Пару недель назад эксцентричная модельерша Ядвига Ямпольская дала мне интервью о том, как правильно одеться для романтического свидания. Она с упоением демонстрировала свою новую коллекцию то ли платьев, то ли рыболовных сетей на меху и двухметровых шляп, была весьма приветлива и любезна. Но позавчера по телефону заявила вдруг, что не хочет принимать участие в программе. Требовала, чтобы я вырезала ее интервью и картинку из сюжета. Признаться, я с наслаждением раскромсала бы и «синхрон», и платья на мелкие кусочки, но сюжет был смонтирован и завтра стоял в эфире! Втолковать это сумасбродной модистке было невозможно.

– Я не хочу, чтобы мои модели «от кутюр» демонстрировались на какой-то там десятой кнопке! – орала она. – Уберите их или я уберу вашу программу!

Подумать только, какое самомнение! А вдруг и вправду уберет? Кто знает, какие у этой ведьмы связи. Может, с Максом посоветоваться, он все-таки юрист? Я уже потянулась к мобильному, но опустила руку. Ни слышать, ни видеть Макса не хотелось. После вчерашнего я, наконец, поняла – у нас вряд ли что-то получится. А виноват в этом Алекс! Если бы он не накрутил меня, все оставалось бы по-прежнему!

Валечка ушел на монтаж, а в моей сумке заверещал мобильный. Наверняка Ядвига! С тягостным вздохом я взяла телефон со стола, но сбросила звонок и поставила мобильный на режим «без звука». Звонила Лизка. Я и ее не желала слышать! Это Лизка во всем виновата, да! Вечно ей всякая чушь в голову лезет. Еще бы, сидит дома, кроме ягодичных обертываний, проблем никаких. Ей даже работать не надо! Моя внутренняя Маленькая Разбойница подняла голову. Почему? Почему всегда все лучшее достается Лизке? И муфточка, и ноги от ушей, и Алекс? Где-то в глубине души я понимала, что не права, но ни за что не желала этого признавать.

– Эй! – Мышка провела ладонью у меня перед глазами. – Не спи, замерзнешь!

Я вздрогнула и огляделась по сторонам. Редакция гудела, как растревоженный улей. Викуля, Алиса, Валечка и еще несколько девчонок перешептывались, стоя в дверях. При этом Валечка изображал предобморочное состояние, закатив глаза и усердно обмахиваясь импровизированным веером в виде листа форматом А4. Аполлинария что-то негромко говорила Эльвире.

– А когда Аполлинария пришла? – удивилась я.

– Ты разве не видела? – округлила глаза Мышка.

Я растерянно пожала плечами. Так глубоко задумалась, что уплыла и потеряла чувство реальности. Со мной бывает.

– Ну что, пошли?

– Нет, подожди! Мне надо посоветоваться с Аполлинарией насчет Ямпольской, она хочет устроить кипеш…

– Машка, да ты и вправду спишь на ходу! Какая модельерша, какой кипеш? Не до того сейчас! У нас ЧП. Аркадий Георгиевич собирает всех в конференц-зале.

– А что случилось-то?

– Никто не знает.


Кондиционер нагнал такого холода, что у меня замерзли ноги. Сотрудники «Женских штучек» рассаживались вокруг длинного овального стола. Алиса устроилась на кончике стула с прямой спиной, Викуля сложила «ручки на коленочках», как советовали в детском саду. Валечка обмахивался своим веером, хотя у него уже, кажется, покраснел нос.

– Слушай, у тебя глицина случайно нет? – пискнула Мышка.

– Есть, но я сумку у компа забыла.

Мышка побледнела.

– Да не переживай ты так! Что такого страшного нам может сказать шеф? Просто Герыч – тот еще любитель спецэффектов!

Мышка сделала мне страшные глаза – за нашими спинами стену подпирали Эльвира и Аполлинария.

Наконец, в дверях появился и сам мастер эффектных жестов. Шеф был мрачнее тучи. Глядя себе под ноги, он прошел в зал и уселся во главе длинного стола. В наступившей тишине слышался только стук хищного когтя о деревянную столешницу.

Герыч откашлялся и торжественно объявил:

– В нашем дружном коллективе произошло ЧП. Сегодня между девятью и десятью часами утра из моего портфеля вытащили кошелек. Портфель стоял на столе в редакционной комнате.

Зал тревожно зашелестел. Шеф обвел собравшихся ледяным взглядом, и шелест стих.

– Это уже не первый случай воровства. Объявление о пропавших ластах висит уже два месяца…

Я кашлянула, подавив нервный смешок. Герыч совсем уж на криминальной теме двинулся! Ласты-то кому нужны? Ясно же, что они мирно покоятся где-то на дне бардака, именуемого редакцией «Женских штучек». Просто их никто найти не может. Да и кошелек наверняка шеф дома забыл. Только зря шороху наводит!

В дверь просунулась косматая готическая голова.

– Простите! Я, кажется, опоздала, – виновато пролепетала Карина.

Не удостоив незадачливую администраторшу даже взглядом, шеф продолжал:

– Я настоятельно рекомендую вору признаться. Добровольное признание, так сказать, смягчает наказание. В противном случае придется принять меры. Прибегнуть к старому доброму обыску…

Тем временем Карина ввинтилась в конференц-зал. Я наблюдала, как она смущенно топчется на пороге, прижимая к груди свою дурацкую сумку. Остатки разноцветного бисера на замызганных ручках, яркие ромбы… Стоп! Это вовсе не ее дурацкая сумка, а моя дурацкая сумка! Вероятно, Карина захватила торбу, которую я забыла у компа, чтобы вернуть.

Карина сделала несколько неловких шагов и вдруг споткнулась, схватившись за спинку Викулиного стула. Торба выскочила из администраторских рук, пролетела грузной курицей с насеста и – шмяк! Плюхнулась на пол вверх тормашками. Все ее содержимое вытряхнулось к ногам Герыча.

Шмяк! И все секреты моей сумочки, как потаенные мысли, открылись на всеобщее обозрение.

Мой главный ночной кошмар стал явью.

– Ой, простите, – лепетала Карина, – я дебилоид! Всего лишь хотела передать Маше ее сумку, и вот… Это сумка Маши Литавриной! – повторила она.

Все взгляды обратились ко мне. Словно во сне, я поднялась, чтобы собрать вещи. Ворох каких-то бумаг, чеки, обертки от конфет, кассета для «бетакама», драные колготки, и… По конференц-залу прокатилось изумленное «Ах!».

В куче хлама лежал кожаный черный кошелек с выдолбленным логотипом «Дюпон».

Я тупо уставилась на кошелек. Казалось, он вот-вот испарится. Бесследно и так же необъяснимо, как и появился. Но бумажник словно отпечатался в куче моих вещей черной меткой.

Гибко наклонившись, босс сцапал «Дюпон».

– Так вот кто у нас крысятничает, – хмыкнул он. – Литаврина, твоих рук дело?

Я потрясенно молчала, не отрывая взгляда от мизинца с изогнутым ногтем на черном квадрате бумажника. Однако какое мерзкое слово «крысятничает». Как будто голой пяткой раздавили сырое яйцо… И эту фразу шефа я определенно слышала раньше. Но где? В прошлой жизни или во сне?

И тут я вспомнила свой сон.

Цветущая сакура. Лизка в подвенечном. Школьная училка с двусмысленной подушкой на спине. И это мерзкое пяточно-скорлупное словечко «крысятничает», произнесенное почему-то мужским голосом. Голосом Герыча! И как я сразу его не узнала?

Перед глазами поплыли темные круги, в ушах зашумело.

– Кошмар какой… подумать только, – шептались коллеги.

– Колесо сансары, – шипели деревья.

Вот она – кара, которой я ждала. Карма, закон бумеранга или… что там еще? Эта леденящая душу мысль придавила к полу. Я молчала, низко опустив голову. Словно признавая себя виновной…


Дальше все было, как в расфокусе.

Лица коллег: испуганное – у Карины, сочувственные – у Артема и Алисы, злорадное – у Эльвиры… Все они отводили взгляд. Даже Мышка.

Мои ледяные пальцы, которые все никак не могли застегнуть «молнию» на сумке.

Презрительно брошенные слова шефа:

– Крыс в моей программе не будет. Телевидение – мирок маленький. Я мог бы устроить так, что тебя никто не возьмет на работу, но не предам это дело огласке. Из уважения к Лизавете.

Видимо, из этого самого уважения Герыч решил вышвырнуть меня лично. Проводил до самых дверей офиса, как под конвоем. Оказавшись у лифтов, я долго изучала голую стену, не в силах поверить в происходящее.

Из-за развернутой газеты выглянул Толик.

– Литаврина! Куда?! А отмечаться! Смотри, завтра не пущу! – пригрозил он.

– А который сейчас час? – Язык не слушался, словно опух.

– Десять минут двенадцатого.

Шариковая ручка с обкусанным концом прыгала в руке, как живая. С трудом написала: «М. Литаврина – 11.10» и положила ручку на стол.

И зачем, дурочка, писала? Завтра-то я сюда уже не приду…


На ватных ногах я вошла в лифт, нащупала окоченевшим пальцем кнопку первого этажа и… вышла. Зеркальные двери сомкнулись. Облокотившись о стену, я уставилась в окно невидящим взглядом. Перед глазами прыгали выдолбленные буквы «Дюпон» в куче мятых бумаг.

Стукнула дверь. К лифтам выбежала Карина.

– Машка! Хорошо, что ты еще не уехала! – запыхавшись, проговорила она.

Пойманной птичкой в груди затрепыхалась надежда. А вдруг Карина пришла сказать, что это розыгрыш? Глупая шутка Мышки или Викули?

– Твои вещи.

Только сейчас я заметила в ее руках картонную коробку. Там лежали кружка с надписью «Маша» в наивных вензельках, кассета ВХС, блеск для губ, блокнот и ворох бумаг – все, что выгребли из моего ящика в столе.