У Бабушки спорилось всякое дело. Казалось, она одновременно присутствует везде и замечает все. Она умела и приободрить, и приструнить, и пожурить до краски стыда, и похвалить так, что, казалось, летнее солнышко согрело тебя своими лучами.

Подмигнув на прощание Волку, она извлекла из модной сумки смартфон последнего поколения и безошибочно стала набирать номер такси.

Да, она помнила номер московского такси наизусть, хоть год не была в столице. При этом тот таксопарк, услугами которого пользовалась Бабушка, оказался настолько хорош, что, несмотря на утренние пробки и прекрасное знание города, наличествующее у Волка, успела к киностудии на несколько минут раньше оного.


Впрочем, возможно, все дело в том, что Волк все-таки не вез Красную Шапочку самой короткой дорожкой, предпочитая более длинную, но более красивую, вдоль Москвы-реки. По дороге он, кстати, разминулся со спешащим куда-то длинноволосым Хирургом, махнув ему лапой и получив в ответ приветственный сигнал. Так что когда Красная Шапочка описывала Плотве круг знакомств Волка, по крайней мере, с одним из упомянутых персонажей она не ошиблась.

Впрочем, ее это не очень-то и удивило. Даже если бы Волку последовательно помахали Микки Рурк, Хью Лори и охочий до латиноамериканок экс-губернатор солнечной Калифорнии, который тоже неравнодушен к двухколесным архидушегубкам, Красная Шапочка восприняла бы это как должное.

Потому что отныне в душе девушки началось нечто, удивившее даже невозмутимого Разумея Занудовича, а Внутреннюю Богиню приведшее в экстатический восторг. А именно она, душа то бишь, она же место обитания субличностей, внезапно превратилась в помесь майских праздников с венецианским карнавалом.

– Это хорошо, когда на душе праздник! – наивно прокомментировала происходящее безобразие Девочка-девочка.

Остальные обитатели подпространства благоразумно промолчали.

Погода на душе стояла столь хорошая, что любой метеоролог из тех, кто любит с плохо скрываемым торжеством произносит фразу «к выходным похолодает и пойдет дождь с мокрым снегом, градом и шквалистым ветром», просто обязан был повеситься на ближайшем суку с термометром в руке.

В ее незримых садах сияло солнце, как глаза Серого Волка в самом хорошем расположении духа, луна, находящаяся в то же время на небе, старалась не отставать от своего старшего брата, а звезды удачно косплеили россыпи бриллиантов из фильма про Индиану Джонса.

Ветерок был ласков, как преданная комнатная собачка; цвело все, что могло цвести, включая пни; пело все, что могло петь, кроме разве что ворон, к тому же невесть откуда появилось море, которое Разумей Занудович тут же классифицировал как Адриатическое.

А все потому, что Красная Шапочка была влюблена. Влюблена так, как может влюбиться только прирожденная инженю, снабженная Внутренней Богиней с золотым дипломом. Да-да, именно золотым, это как красный, только круче в разы, как объяснила Разумею Занудовичу сама Внутренняя Богиня. Будь у внутренних богинь аспирантура, красношапочкина вполне могла бы через пару лет претендовать на звание академика. Вообще-то подобная элитарность Богини была (по крайней мере, с точки зрения Разумея) излишней и даже опасной, но именно она делала Красную Шапочку такой счастливой. Серов-Залесский стал для нее личным сортом наркотика, но при этом (тут и Разумей был с Внутренней Богиней совершенно согласен) абсолютно безопасным, пусть и вызывающим привыкание буквально с первой дозы.

Если бы хоть какая-то опасность от влюбленности существовала, Разумей Занудович ни за что бы не допустил, чтобы это чувство в душе Красной Шапочки так разыгралось и, словно маленький озорной слоненок, топтало бы малину с усердием гномов, достающих из бездонных шахт солнечное сияние. А так он тихонько манкировал своими непосредственными обязанностями, присматривая лишь за тем, чтобы его напарница не натворила уж слишком больших глупостей. Потому что был убежден – такого, как Волк, еще поди поищи. И вовсе не потому, что Серов-Залесский снимался в Голливуде, вовсе не поэтому…


Красная Шапочка, откровенно говоря, немного побаивалась. Побаивалась она многого – как отреагирует режиссер на появление Бабушки, придется ли она ему по душе, и как, в свою очередь, Мария Ивановна отреагирует на режиссера. Среди недостатков Бабушки, если, конечно, это можно было назвать недостатком, числилась столь специфическая вещь, как отсутствие пиетета в отношении людей, облеченных властью или снискавших почет.

В ней не было ни малейшей заносчивости, просто Бабушка везде и со всеми чувствовала себя, что называется, в своей тарелке. К тому же ей столько раз приходилось оказывать услуги полумистического, точнее экстрасенсорного, типа интересным, богатым и властным людям, что иллюзий на их счет у нее не осталось.

Вот только подобное отношение к людям могло испортить Красной Шапочке установившийся на съемочной площадке климат. А ей бы очень этого не хотелось.

Но тревоги оказались напрасными. Режиссер Бабушке обрадовался как родной:

– Какой типаж, боже ты мой, – воскликнул Лев Львович, едва Мария Ивановна появилась на съемочной площадке. – Какой колорит! То, что нужно. Звезда моя, – обратился он к Красной Шапочке, – Вы никуда не уходите, мы сейчас быстренько проведем фотопробы, а там…

Что «там», Брюковкин уточнять не стал; как и всякий по-настоящему творческий человек, он тяготел к недосказанности, и, не завершив мысли, умчался на поиски Олега, приехавшего вместе с ним.

Олег, по совместительству бывший еще и фотографом, и системным администратором, программистом и даже электриком, с большой долей вероятности торчал в серверной, громя немцев на Курской дуге, – он являлся заядлым фанатом WoT – и звать его даже по студийной связи было напрочь бессмысленно, поскольку грохот его родного КВ-2 в наушниках перекрывал все внешние звуки. Вот и приходилось Магомету Брюковкину самолично вытаскивать гору с фотоаппаратом из серверной для проведения фотопроб.

Бабушка тем временем без малейшего стеснения водрузила на режиссерский столик свою пеструю сумку, которая, по мнению Красной Шапочки, была чем-то вроде котомки Гермионы Грейнджер, и в нее вмещалось намного больше, чем могло показаться, и, взглянув на внучку, спросила:

– А чего это этот Лев Львович на тебя смотрит, как голодный кот на сметану?

– Он считает, – зарделась Красная Шапочка, – что я восходящая звезда киноэкрана.

Бабушка с сомнением покачала головой:

– Может, и так, но тут что-то другое. Вот Волк на тебя похожим образом смотрит. Только по-другому немного.

– Вы обо мне, что ли? – Серов-Залесский отвел своего россинанта в стойло и явился на площадку, уже облачившись в костюм, имитирующий то, чем и так его природа щедро одарила, и с лапами-ботинками под мышкой. – Я опять что-то натворил, и Лев Львович устроит мне знатную трепку, как только найдет?

– Что вы, молодой человек, – поспешила успокоить его Бабушка. – Режиссер о вас даже не упоминал. Это мы так, сплетничаем.

Тут появился Лев Львович, за которым семенил Олег с фотоаппаратом, чей объектив заставил бы лопнуть от зависти половину хипстеров Москвы, если бы они его узрели.

– Ну-с, приступим, – заявил Брюковкин с ходу. – Вы когда-нибудь были на студийной фотосъемке?

– Была, только давненько уже, – кивнула Бабушка. – В конце шестидесятых, помнится, пару раз меня фотографировали в студии…

– Между прочим, – увидев недоверчивое выражение лица режиссера, сказала Красная Шапочка, – Бабушкина фотка была на обложке журнала «Огонек», вот.

– Я снялась в двух фильмах, – уточнила Мария Ивановна.

Режиссер тут же сменил скептицизм на более привычный и более подходящий ему азарт:

– Тогда что я вам буду рассказывать? Олег, ты готов?

– Усегда готов, – голосом Папанова заявил Олег и встряхнул дредами, рассыпавшимися по плечам в неизменной старой футболке неопределимого цвета. – Только стул поставлю.

Он перенес старинный стул к такому же антикварному столу и пригласил Марию Ивановну присесть.

– Прекрасно. – Сев к столу, Бабушка тут же достала из сумки колоду карт Таро и вынула из нее картинку. – У нас будет удачный фильм, – смело заявила она. Мне вообще все ваши фильмы нравятся, слежу за вашим творчеством все последние двадцать с небольшим лет.

– Мне это приятно, – почему-то помрачнел режиссер.


Будучи предоставленными сами себе, Красная Шапочка и Волк отдрейфовали в тенек. Июньское солнце припекало так, словно всерьез решило, что городу Москве не помешает небольшой отдых в субтропиках, но поскольку города ездить на курорт еще не научились, субтропики можно устроить с доставкой на дом.

– Слушай… – Серый Волк смущенно потупился. – А чего твоя Бабушка меня поминала-то? Ругала небось?

– Не-а, не ругала, – поспешила успокоить его Красная Шапочка. – Мне вообще кажется, ты ей понравился.

– Она прямо так и сказала? – уточнил Волк с воодушевлением.

– Не-а, но я ж свою Бабушку знаю. Понравился ты ей, а вот… – говорила Красная Шапочка словами Внутренней Богини.


– Блин, ты меня в гроб загонишь. – Разумей уставился на Внутреннюю Богиню так, как водитель-лихач на невесть откуда выпрыгнувшего гибэдэдэшника. – Ну сколько раз тебе говорить – следи за языком, а? Что ты теперь ему скажешь?

– Правду, – ответила Внутренняя Богиня, извлекая из воздуха папаху, бурку и деревянную лошадку. – Раз уж мы встречаемся, скрывать от нашего избранника что бы то ни было считаю неуместным. – Она взмахнула шашкой и закачалась на лошадке.

И прежде чем Разумей успел что-то возразить, Красная Шапочка выпалила:

– Бабушка считает, что Лев Львович ко мне неровно дышит.

– Трудно не заметить, – пожал Волк плечами. – А что ему, он – мужчина свободный, неженатый…

– Ты так говоришь, будто это нормально! – вспыхнула Красная Шапочка. – Между прочим, он ко мне клеится! А ведь я – твоя девушка, я тебя уже поцеловала.

– Я знаю… – ответил Волк, но добавить ничего не успел.