– Сергей Николаевич, помощь требуется? – уточнила Маша.

Медик обернулся, узнал ее и приветливо улыбнулся:

– Уже нет, – он приблизился и тихо пояснил: – Монтажник. Днем упал, ударился головой, а плохо стало только сейчас.

– Образуется? – шепотом уточнила гостья.

– Думаю, да. Главное, он в сознании, – доктор устало вздохнул. – Не волнуйтесь, отдыхайте. Ждем вашего следующего репортажа, – он взмахнул на прощание и поинтересовался: – С сыном-то все в порядке?

– Спасибо, доучивается заочно, работает в НИИ, не расстается с компьютером. Может, заглянете к нам на чай?

– Увы, – тактично отказался медик. – Я на работе.

Маша вернулась в номер. От нахлынувших воспоминаний ее бросило в жар. Из ванной комнаты показался Андрей, от внимания которого не ускользнуло состояние супруги.

– Что с тобой? – с тревогой уточнил он. – Тебя всю трясет.

Она прижалась к мужу, будто в его объятиях пыталась спрятаться от теней из прошлого.

– Ты с кем-то разговаривала? Или мне послышалось.

– Не послышалось. Это был врач, который когда-то спас Мишу.

И хотя с тех пор прошло немало лет, Маша, приходя в храм, не забывала ставить свечи за здоровье и сына, и доктора.


…Над входом в радиостудию горело табло «Не входить! Идет запись». В дикторской Маша с выражением читала написанный от руки материал. Хорошо изолированные стены комнаты не пропускали ни единого звука. За ее работой из-за толстого стекла с улыбкой наблюдал звукооператор. Время от времени он регулировал уровень громкости. Рядом с Иваном зазвонил телефон. Молодой человек снял трубку и, тревожно глядя на Машу, изменился в лице. Завершив разговор, он попытался знаками привлечь внимание журналистки. Но та, не отрывая глаз от текста, сосредоточенно смотрела в бумажные листы. Иван нервно прикусил губу, не зная, как поступить, и стал с кем-то советоваться по телефону. Наконец, Маша откинулась на спинку кресла, потянулась и устало посмотрела на часы. Улыбнувшись оператору, она жестом показала, что работа завершена, и перешла в аппаратную.

– Ванечка, видите, когда не отвлекают, мы управляемся раньше срока. По-моему, ни одной оговорки? – она помассировала виски. – Что-то голова раскалывается. И настроение на нуле. Как бы чего не вышло…

Журналистка достала из сумочки таблетку и запила ее водой. Поймав настороженный взгляд парня, растерялась и переспросила:

– Неужели все-таки оговорилась? Будем переписывать?

– Марья Андреевна, – в волнении Иван подвинул к ней стул. – Может, присядете?

– Насиделась уже, – отмахнулась она, глядя на свое отражение в оконном стекле, и, разминаясь, сделала несколько круговых движений шеи. – Ну и вид у меня – нет слов, одни эмоции! Хорошо, что телеэфир только в среду, – женщина обернулась и нахмурилась. – Вы что, воды в рот набрали? Дать таблетку? – морщась от головной боли, она сжала голову. – Что вы все время коситесь на дверь? Мы кого-то ждем?

Парень кивнул на телефон и с трудом выдавил:

– Вам тут недавно звонили.

– Онищенко что ли? Неужели выбрался с инспекцией?

– Нет, из больницы, – чуть слышно уточнил оператор.

Маша побледнела и потеряла дар речи, у нее перехватило дыхание. Иван растерянно оглянулся и потянулся за водой. Журналистку парализовал страх, в глазах читалась безысходность. Молодой человек почти насильно усадил ее и попытался напоить. Зубы женщины отчаянно стучали о край стакана. «Что случилась?!» – в испуге шепнула она. В ожидании ответа руки Маши бессильными плетьми повисли вдоль тела. Оператор едва успел подхватить стакан, крепко сжав ей запястья. Она не почувствовала боли и, не отрывая глаз от его губ, испуганно уточнила:

– Что-то с сыном?

– Да…

– Что?! – несчастью Маши не было предела. – Говорите, – она буквально захлебнулась слезами. – Он жив?! – и стала сползать на пол.

В студию позвонили. Иван бросился к двери, впустив сотрудников неотложки. Врач помог усадить Машу, медсестра сделала ей укол.

– Мария Андреевна, – уверенным тоном начал медик, – ваш сын в реанимации, пока без сознания, но мы надеемся, что все образуется… – он поддержал безвольное тело женщины и посмотрел ей в глаза. – Поедемте с нами. Вы можете идти самостоятельно?

Маша встрепенулась, бросилась к вешалке и заскулила как побитая собака. Ей помогли одеться и, поддерживая, довели до машины.


У входа в реанимационное отделение из угла в угол метался капитан милиции. Он нервно потирал руки и разговаривал с врачом по-деловому.

– Сергей Николаевич, как состояние мальчика?

– Без изменений.

– А прогноз?

Медик развел руки в стороны и пожал плечами.

– Мне для протокола нужны показания ребенка.

– Пока он под действием препаратов и в ближайшее время вряд ли будет в состоянии отвечать на ваши вопросы. Не факт, что он вообще сохранит ясность ума. Ребенок слишком долго был без сознания.

– То есть?

– Серьезное нарушение функций мозга… – он оглянулся и перешел на шепот. – Вполне может перестать осознавать себя. Жить будет, а вот понимать происходящее вряд ли…

– Все так серьезно?! И как скоро это прояснится?

– Когда он хотя бы придет в себя. Кстати, кто его так?

– Один малолетний урод. Учительница заболела, вот дети и остались без присмотра. Болтали возле класса, как водится, подкалывали друг друга, хохотали. Проходивший мимо старшеклассник в кованых бутсах решил, что смеются над ним. Развернулся и со всей дури шарахнул ногой по голове первого попавшегося. Им оказался Миша. Падая, ударился головой о бетонную стену. В медицинском кабинете, как назло, никого не оказалось. Пока вызвали скорую, пока приехала бригада… – он замолчал, заметив Машу, и посторонился.

Бледная, без кровинки в лице, она едва переставляла ноги. Медсестра пояснила: «Действие укола». Врач и следователь с пониманием кивнули и усадили ее на кушетку.

– Не стану скрывать, Мария Андреевна, состояние вашего сына критическое. В сознание он пока не приходил. Скажу честно: не уверен, что это пройдет скоро и тем более бесследно для мозга.

– В каком смысле? – женщина с надеждой посмотрела в глаза человеку, в руках которого была жизнь ее мальчика.

– В самом прямом. Последствия могут быть непредсказуемые, вплоть до самых худших.

– Что это значит? – мать вцепилась в руку медика, ловя каждое слово. – Что может случиться?

– К сожалению, все уже случилось, – горько вздохнул он.

– Сергей Николаевич, скажите правду.

– Он может утратить… мозговую деятельность.

– То есть?

Глаза женщины едва не лопнули от напряжения. Она зажала руками рот, сдерживая крик. Врач прижал ее лицо к своей груди и стал успокаивать, гладя по голове.

– Успокойтесь, вы сильная и мужественная женщина. Произойти может всякое, – с горечью подтвердил он. – Никаких гарантий. Это – мозг. Он преподносит много сюрпризов. Мы как-то делали об этом передачу. Помните?

Маша судорожно всхлипнула. Сестра протянула ей воду.

– И что теперь делать? – одними губами прошептала она.

– Ждать. Древние говорили: время – лучший советчик. Положительный исход вполне возможен. Полагаю, что так оно и произойдет – организм молодой, здоровый. Будем надеяться.

Маша, наконец, заметила следователя.

– А вы здесь зачем?

– Снять показания, – растерялся страж порядка.

– С кого?

– С вашего сына, – закашлялся тот, – когда он придет в себя.

– Он придет, – убежденно заявила мать и посмотрела милиционеру в глаза. – Кто это сделал? Муж?

Поначалу последнее уточнение поставило следователя в тупик. Привыкший к любому развитию событий, он не удивился и лишь почесал затылок. А потом рассказал, что виновник – мальчик из очень неблагополучной семьи. Отец – надзиратель в колонии. Мать лишена права голоса. Дома – настоящая тюрьма. Дети – несчастные и болезненно неуравновешенные, состоят на учете у психиатра.

– А почему они учатся не в спецшколе?

– В гарнизоне такой нет. Будем решать, – обнадежил капитан. – Если ничего не случится…

– Уже случилось, – перебила его Маша. – Чего еще ждать?

– Товарищ капитан, займитесь текущими делами, – оттеснил служивого врач. – Когда ситуация прояснится, вам непременно дадут знать.

– Можно мне к сыну? – умоляюще скрестила руки Маша.

Медик, сожалея, покачал головой: «Не сейчас – он в реанимации. Только не плачьте – обещаю что-нибудь придумать». По лицу журналистки ручьями струились слезы. Сжатые кулаки побелели от напряжения. Она монотонно стучала ими по коленям. Врач подал знак медсестре, та понимающе кивнула и принесла шприц.


К счастью, в небесной канцелярии от Маши не отвернулись и впервые за долгие годы протянули ей руку помощи. Когда врачи уже не решались делать никаких прогнозов и прятали от измученной матери глаза, Миша стал понемногу выкарабкиваться. Сергей Николаевич позволил ей поселиться в палате сына. Маша брала в руки его ледяную ладошку, прикладывала ее к побелевшим губам и до хрипоты шептала ему о планах на будущее. Иногда ей казалось, что ресницы мальчика подрагивают как-то особенно. Тогда Маша сжимала кисти его рук и начинала в сотый раз пересказывать истории из детства. Шло время. Миша в себя не приходил, но результаты томографии уже позволяли надеяться на положительный исход. Так продолжалось еще несколько дней. Маша свято верила, что ее мальчик все слышит и помнит, просто его обессилившему мозгу требуется небольшая передышка.

Не выдержав многодневной гонки и бессонных ночей, как-то под утро изнеможенная от усталости она прикорнула у его изголовья. Именно в этот день Миша пришел в себя. Он открыл глаза и в недоумении оглядел палату. Юный организм, наконец, окончательно победил в этой затянувшейся гонке. Мальчик испуганно покосился и, видя родное лицо, облегченно вздохнул. Он вытащил из-под одеяла руку и осторожно погладил поседевшие виски матери. Маша вздрогнула, открыла глаза и испуганно оглянулась. Казалось, это было прикосновение ангела. Не сразу догадавшись, что произошло, она посмотрела на сына и утонула в бездонной синеве его счастливых глаз.