– «Не хочу быть простою крестьянкой, а хочу быть столбовою дворянкой», – обреченно процитировал Матвеев.

– Вот именно: хочу, хочу, хочу…

– Точно! – не удержался Виктор. – Главные слова – «я» и «хочу»!

– Это конец! – заключил шеф.

И было неясно, кого из них двоих он имел ввиду. Андрей поискал заварку. Какое-то время сидели молча. Каждый думал о своих проблемах. Пока пили чай, Матвеев попытался возобновить разговор.

– И давно это у вас, Василич?

– Первая серьезная трещина в наших отношениях, думаю, появилась в беременность Вадькой. Сначала она не хотела рожать, потом уставала от бессонных ночей и пеленок-распашонок. Затем наслоились переезд в нашу скромную двушку моей сестры с ее маленьким сыном, школьная жизнь Деньки и вечные болячки пацанов. Жена нервничала. Она не могла уделять достаточного внимания своей внешности, а нравиться мужикам ей хотелось всегда.

– А у кого иначе? Через это все проходят.

– Но не все выдерживают – ломаются, – подытожил Тополевский. – А когда со временем в доме появился определенный достаток, Алина посчитала его исключительно своей заслугой. И чем больше мне приходилось трудиться, чтобы обеспечивать достойное существование семьи, тем дальше жена от меня отдалялась.

– Выходит, женщинам не под силу испытание достатком? – Матвеев и сам не поверил своему предположению.

Андрей задумался и какое-то время подбирал слова:

– Почувствовав себя «столбовой дворянкой», она попыталась руководить мной, моими подчиненными и даже всем космодромом. Она уверилась в своей исключительности и за моей спиной смело обещала нужным ей людям новые должности и особые привилегии. А я сам был нужен ей в качестве золотой рыбки, исполняющей все желания, а лучше того – и вовсе «прислужника», желательно с тугим кошельком.

– И как долго это может продолжаться? Или еще есть ша…

– Думаю, шансов уже нет. Больше терпеть не имеет смысла!

Виктор внимательно посмотрел на шефа.

– Не понял, – смущенно выдавил он.

– Это конец, – Андрей встал. – Конец семейных отношений.

– Речь идет о моей семье? – осторожно уточнил Матвеев.

– Э, нет. Тут я тебе не советчик. В своей семье решай все сам, – Тополевский посмотрел на часы. – Что-то наши коллеги не торопятся на завтрак. Проспали что ли? Пойдем, проверим готовность кухни.


В столовой комнате не было ни души.

– Э-эй, – позвал Андрей, вслушиваясь. – Есть кто-нибудь?

Из служебного помещения, кутаясь в телогрейку, появилась заспанная заведующая столовой и протяжно зевнула.

– Люба, в чем дело? Что это за вид? Где завтрак и гости?

– Василич, ты что, не с той ноги встал? Столько вопросов вместо элементарного приветствия. Завтрак отменяется, – жестом остановила она очередное уточнение Тополевского и шутливо заметила: – По просьбе трудящихся немцев. Они изъявили желание отоспаться.

– Могли бы и меня предупредить! Я бы, может, тоже немного отдохнул, – скрывая усталость, буркнул полковник.

– Не смеши: ты и отдых – вещи взаимоисключающие, – не поверила женщина. – Разве ты бываешь дома? Весь в работе и делах! Сыновья тебя еще узнают? Или все больше по телеку?

Андрей не хотел развивать эту тему и отказался даже от первоначального намерения перекусить. По городку тут же пойдет молва: «Тополевский не ночует дома и питается, где попало» …


Из гостиной сочился свет. Было слышно, как Маша стучит по клавишам. Очнувшись от неприятных воспоминаний, Тополевский посмотрел на часы. Шел второй час ночи. Словно откликнувшись на молчаливый призыв, журналистка прекратила работу, выключила компьютер и осторожно, чтобы не потревожить Андрея, забралась в постель. Он обнял ее и поцеловал в пушистые локоны. Маша потерлась щекой о плечо мужа. Ей было досадно, что горечь воспоминаний время от времени омрачает настроение любимого, но чем-либо помочь ему было сложно: прошлое у всех свое, и из его хитросплетений каждый выбирается в одиночку. С годами острота любой боли притупляется, но вычеркнуть ее из памяти не под силу даже бесчувственному человеку. Андрей таковым не был. Напротив, в силу природной доброты и высочайшей порядочности он находил оправдание любым поступкам. Тополевский перехватил взгляд жены:

– Разве драма твоей семейной жизни отличалась чем-то особым?

– Конечно. У меня эта жизнь не сложилась изначально. Наш союз существовал формально и, к сожалению, далеко не мирно.

– А в чем смысл такой жизни?

– Смысла в ней, безусловно, мало. Но ведь так хотелось, чтобы не приставали мужики и не доставали бабские пересуды, да чтоб у мальчишки хотя бы числился отец. Жила сыном, работой, подругами, – она задумалась. – Некуда мне было деваться: домой к маме не вернешься – квартирка тесная, да и разговоров не оберешься. Мечтала получить свое жилье – я ведь, по сути, очень домашняя.

– Знаю, – муж притянул ее к себе и поцеловал. – Спасибо тебе за это. Я только с тобой понял, какое это счастье, когда тянет домой. Уж теперь-то я это точно знаю! Едва подходишь к подъезду, сердце наполняется такой любовью, что готово выпрыгнуть из груди.

Маша еще крепче прижалась к мужу. Они долго признавались друг другу в любви и по привычке спорили, чьи чувства сильнее. Вскоре голос Андрея стал затихать. Чтобы не потревожить его, Маша перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Нахлынувшие воспоминания не позволяли заснуть, упорно возвращая ее в прошлое.


Глава восемнадцатая

…Накормив детей, подруги уложили их в дальней комнате и уютно разместились в тесной кухоньке. На плите потешно пыхтел чайник, Маша радостно хлопотала возле стола.

– Как хорошо, когда все под рукой, – расслабилась наконец Яна.

– Хорошо, когда мы вместе, – акцентировала Карина.

Они пили чай при свете крошечного ночника и, не таясь, делились сокровенным. Тоненькая, невысокого роста, темноволосая, с восточными чертами лица Карина с грустью слушала рассказы подруг. Далеко не красавица, она была бесконечно милой и обаятельной женщиной, замкнутой, немногословной, тактичной и в высшей степени интеллигентной. Одевалась неброско, но со вкусом и вела себя с особым достоинством. Ее большие карие глаза всегда источали какую-то вселенскую грусть. Замуж она выскочила рано, потому что после смерти бабушки жить стало негде (едва похоронив жену, отец привел в дом мачеху с двумя детьми, которых не устраивало присутствие в семье конкурентки). Потому даже крошечная комната в общежитии на краю света показалась Карине заоблачным раем. С мужем она жила, как подавляющее большинство – так себе, но не жаловалась, как никто другой зная цену благополучия. На седьмом году совместной жизни, отмечая присвоение капитанского звания, подвыпивший супруг погиб, оставив ее один на один со скудной зарплатой музыкального работника детского сада и маленьким сыном на руках. Годы безденежья и одиночества не испортили кроткий нрав смуглянки. Она лучилась светом и не разучилась ценить добро. Сопереживание было частью прекрасной души Карины. На помощь она всегда приходила в числе первых. Вот и сейчас, едва на лестничной клетке стало шумно, по привычке вскочила, но Маша удержала ее и вышла одна.

– Мать Тереза. Пойдет ведь разнимать, – посетовала Яна.

– А вдруг там что-то серьезное.

– Катастрофа: соседи в очередной раз отрыли топор войны.

– Пока лишь перебраниваются, – вернувшись, сообщила Маша, – но нашу ребятню не разбудят: я плотно закрыла дверь в спальню.

– Десант из соседских бедолаг, как обычно, уложим на пол?

– Янка моя, – обняла подругу хозяйка. – Позвони эти дети в твою дверь, разве б ты их не пустила? Это же невинные души.

– Не стоит их приваживать. Мало тебе своих проблем?

– Дети не виноваты, что их родители идиоты.

– Вот ты их и взяла на свое скромное довольствие…

– А паек отдаешь мне, – с горечью заметила Карина.

– Вам с Серегой нужнее!

Видя смущение подруги, Маша под столом незаметно наступила Яне на ногу. Та поняла намек и сменила тему:

– Как Митя? По-моему, ты зря хлопотала о его повышении.

– Да я палец о палец не ударила: его начальство само проявило инициативу, зная, как со мной беседует командующий.

– Кстати, все теряются в догадках, о чем вы все время шепчетесь? – бесцеремонно вмешалась Яна. – И что за отношения между вами? Знаешь, подруга, как тебя называют?

– Как? – напряглась журналистка.

– Женщина командующего!

– Бабьи домыслы! – стала на защиту Карина.

– Я в отличие от тебя служу в армии и знаю, что говорю!

– У нас с Петровым ничего нет и быть не может, – рассудила их спор Маша. – Просто он из вежливости тактично интересуется, как мои дела. Дежурный вопрос. Командующий, кстати, даже имени моего не знает. Увидел впервые в белом костюме и с тех пор в шутку величает Снегурочкой. Перед экскурсией гости обычно собираются у входа в музей – Владимир Николаевич обожает показывать им наши экспонаты. Несколько минут паузы, как водится, заполнить нечем. Вот генерал тихонько и спрашивает: «Как служится? Не обижает ли кто? Если, мол, огорчат, звоните прямо мне». Ни к чему не обязывающая фраза. Говорит он ее скороговоркой, и ответа не ждет. Можно подумать, я решусь! – уточнила она, разрезая пирог. – Да и кто меня с ним соединит? Но кому-то упорно хочется вывернуть ситуацию наизнанку.

Маша отошла к плите и оказалась в полутени, отчего стала выглядеть еще краше. Подруги не сводили с нее восхищенных глаз. В поисках варенья хозяйка смущенно отвернулась.

– Счастливая ты, Маняшка, – мечтательно вздохнула Карина.

– Это почему же?

– Красивая, общаешься с начальством. А там такие мужчины!

– Положим, они далеко не такие, – со знание дела ввернула Яна. – Столько лет служу, и хоть бы кто клюнул!

Маша и Карина переглянулись и расхохотались.

– Маш, признайся честно, разве среди командования нет интересных людей? – с надеждой посмотрела на нее подруга.