Живя по такому графику, Маша вскоре стала ненавидеть творческую работу и задыхалась от бессилия, выслушивая справедливые упреки сына, требовавшего внимания и ревновавшего ее к бесконечной писанине. Он выбрасывал, прятал или просто рвал наброски матери, полагая, что таким образом помогает ей избавиться от проблем.

Следовало ли удивляться, что об общении с начальником по душам не могло быть и речи. Маша и в страшном сне не могла представить себя в роли просительницы. Оставшись как-то по вине бывшего мужа в Москве без денег и билетов, она не воспользовалась случаем принять помощь от Онищенко, хотя понимала, что они с сыном могут попасть в беду. В ожидании чуда она стояла на платформе, надеясь встретить хоть каких-то земляков и попросить взаймы денег. По закону подлости единственным знакомым пассажиром в тот день оказался ее шеф. Он расшибся бы в доску, но помог всякому, кого знал, тем более подчиненной, но Маша лишь сухо поздоровалась и прошла мимо. Когда поезд тронулся, она едва не лишилась сознания, понимая, что полковник был единственным шансом на спасение.

Билеты на обратную дорогу через свою знакомую доставал Дмитрий. Он обещал встретить их с сыном или на крайний случай оставить проездные документы у коменданта, но не сделал ни того, ни другого. Денег, оставшихся у Маши после отпуска, хватило только на билет в общий вагон до соседнего областного центра. Не задумываясь, как они будут выбираться из краев, где знакомых не может быть по определению, Маша с сыном обреченно села в поезд. Но Создатель не оставил ее. Место рядом заняла ухоженная дама, костюм и духи которой указывали на высокий статус попутчицы. Она оказалась вдовой погибшего в столичной командировке бизнесмена. Похоронив мужа, женщина ездила на встречу с его компаньонами и получила гарантии всяческой поддержки. Ей требовалось проехать всего одну остановку, потому она купила билет в первый попавшийся состав. Видя распухшее от слез лицо Маши и испуганный взгляд ее семилетнего сына, уходя, она незаметно положила в детский карман купюру самого высокого достоинства. Благодаря чему незадачливые пассажиры добрались до дома комфортно и без проблем. Все эти годы Маша жалела только об одном, что не знает имени и адреса своей спасительницы. Посещая храмы, она неизменно молилась о долгих летах и благоденствии для таинственной незнакомки…

Воспоминания принесли облегчение. Маша посмотрела на часы и направилась к дому. Но, выбравшись на центральную аллею, тут же пожалела, что не пошла берегом озера. Изображая радушие, навстречу ей бросилась Бедоносова. Изнывая от одиночества, она искала объект для общения и была с лихвой вознаграждена.

– Знаю о твоей беде, Мария. Ты должна звонить во все колокола! Измена мужа – это преступление. Я готова изложить все факты на заседании партийного бюро от твоего имени!

– В своей личной жизни я разберусь без посторонней помощи, – постаралась избежать компании скандалистки Маша.

– Это вряд ли! Ты же у нас интеллигентка. А в таком щепетильном деле требуется решительность. Могу пойти с тобой.

– Куда?

– К ней, разлучнице твоей!

– Зачем?

– Выяснить отношения!

– С какой стати?

– Чтобы вернуть в семью мужа!

– А вы спросили, хочет ли он этого? Может, это любовь.

– У него таких любовей в каждом дворе по паре! – взорвалась от негодования Анна. – Впрочем, при такой позиции жены – ничего удивительного. За мужа, голубушка, надо бороться! В таком деле все средства хороши! На войне как на войне!

– Анна Алексеевна, ему нравится такой образ жизни.

– Мало ли кому что нравится? Он коммунист! Есть такое понятие как долг, в конце концов. А присяга?!

– Насколько мне известно, Родине он пока не изменял.

– Но он уже на краю пропасти!

– Оставьте нас в покое, – устало попросила Маша.

– И не надейся! Я протягиваю тебе руку помощи. Немедленно пошли за мной – адрес мне известен! Пора научить тебя стоять за себя!

Журналистка вздохнула и отстранилась:

– Не стоит. Я сама справлюсь.

– Не получится – ты мягкотелая! Так мы идем к его мадам?

– Замучаемся ходить по всем дворам.

– Ты сама всему виной и просто поощряешь его вести аморальный образ жизни! На твоем месте…

– Никому не пожелаю оказаться на моем месте! – Маша, не прощаясь, обошла Бедоносову и поспешила прочь.

– Нет, вы только посмотрите на эту чистоплюйку! – возмутилась дамочка. – Распускают мужиков, а потом хотят, чтобы все было в порядке!

– Я только хочу, чтобы вы не совали нос в чужие дела, – оглянувшись, попросила журналистка. – Вы, кажется, музыкальный работник в детском саду? Вот и проводите утренники, а не устраивайте концерты!

– И это наш рупор гласности! Она будет учить меня жизни!

Тут Бедоносова заметила нагоняющую их неунывающую оптимистку Яну. Одесская манера разговора и особый акцент выдавали в ней юность, проведенную на вольном морском побережье. На первый взгляд, Яна казалась излишне худой, немного простоватой и даже угловатой. Но при тесном знакомстве мгновенно располагала к себе. Как и все жители солнечной Одессы, она обладала прекрасным чувством юмора. Ее обезоруживающая улыбка притягивала подобно магниту. Яна умела держаться едва ли не с королевским шиком, относясь к своей незамысловатой внешности с неоспоримым достоинством, и была уверена в своей необыкновенной привлекательности. Одевалась она с претензией на лоск, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что все ее наряды произведены на задворках знаменитого одесского Привоза. Впрочем, молодую особу этот факт нисколько не смущал. «Главное, чтобы человек был хороший», – с улыбкой комментировала она.

Со своей лучшей подругой Маша сошлась еще в доармейский период, когда после декретного отпуска вернулась к педагогической деятельности, которая по тем временам кормила вполне сносно. Поскольку семья развалилась, забота о маленьком сыне легла на Машины плечи. Митя отказался не только от ребенка, но и от моральной и финансовой его поддержки. Тогда-то в полной мере и раскрылись лучшие качества Яны, без промедления подставившей подруге не только плечо, но и отдавшей в полное распоряжение всю себя. Она приходила на помощь без призыва. В свободное от занятий время сидела с малышом, если Маше не разрешали брать больничный лист, носилась по магазинам в поисках дефицитов, в разряд которых постепенно перемещались все жизненно необходимые товары. Когда ввели злополучные талоны, моментально отказалась от них в пользу коллеги. Маша ценила открытость, бескорыстие и надежность Яны, оказавшейся добрым, веселым и уживчивым человеком. Одного этого было достаточно, чтобы обрести постоянный пропуск в мир ее одиночества. Кроме всего прочего, Яна была замечательным педагогом – дети ее просто обожали, и их любовь была взаимной. Но нормальное желание женщины создать семью взяло верх – Яна призвалась в армию, поскольку найти мужа, общаясь с коллегами в юбках и мамами горячо любимых ею ребят, было весьма проблематично. В отличие от педагогики армия в этом смысле была перспективнее: холостяки в ее рядах редкостью не были.

На глазах Маши протекали все романы подруги, и она искренне желала Яне счастья, став позже свидетельницей на ее свадьбе и крестной матерью первенца. Работая вместе, подруги заложили традицию собираться на девичники, куда нередко приглашали коллег. Но в тесный круг своего общения впустили только одну, близкую им по духу женщину.

Милая, скромная и бесконечно обаятельная Карина влилась в их компанию как-то незаметно. Ее изрядно потрепала жизнь. Осиротев в юности, она так же рано овдовела, но не растеряла душевной щедрости, одна воспитывала сына и отчаянно верила в добро. Карина поддерживала хорошие отношения абсолютно со всеми, но дружила только с избранными. Маша и Яна попали в их число.

Став матерью двоих очаровательных малышей, Яна перенесла девичники на свою территорию, чтобы надолго не расставаться с детьми. Вот и сегодня она разыскивала невесть куда запропастившуюся после торжественного вечера подругу. Участие в художественной самодеятельности было для Яны отдушиной. Каждый раз она с удовольствием записывалась в хор, куда других направляли исключительно по приказу. Это позволяло ей на время забыть о мотовозе и несколько недель чувствовать себя не военнослужащей, а просто женщиной. В перерывах между репетициями она спокойно ходила по магазинам, разгребала домашние заторы и находила время не только на общение с ребятней, но и на чтение. Оно было одним из любимых занятий Яны. Но домашние хлопоты отнимали так много сил и времени, что руки не доходили до книг даже в мотовозе. Там Яна обшивала и обвязывала своих «драконов», отвечала на письма родных и друзей и доделывала то, что «осталось от дома». «Это для тебя подготовка к концерту – каторжный труд, – говорила она Маше. – А для меня – режим санаторного отдыха».

Это было правдой. Онищенко добился, чтобы участникам художественной самодеятельности выписывали премии. Парадокс, но их размер был соизмерим с тем, что получал боевой расчет за успешно проведенный пуск. И только Маша ни разу не расписалась в праздничной ведомости: шеф всегда находил повод не просто вычеркнуть ее из списка, но и объявить взыскание.

После торжественного вечера Яна потеряла Машу из вида и обнаружила уже в парке, отбивающейся от наскоков Бедоносовой.

Яна бесцеремонно отодвинула моралистку в сторону, поздоровавшись слабым кивком головы, и взяла Машу под руку.

– На ловца и зверь бежит! – оживилась активистка. – Говорят, твой отец приехал, чтобы отхватить под шумок машину для зятя? Не позволим! Мы много лет стоим в очереди, а полковничьи дочки получают все на блюдечке! Не выйдет!

– Для исцеления вашего болезненного воображения, – огрызнулась Яна, – требуется лечение в стационаре.

– Ясно! – взбеленилась Анна. – Значит, машина уже есть!

– Да, купили и в землю закопали, а рядом написали…

– Молодая, а уже нахалка! Никакого уважения к старшим!