– Это чем-то обосновано?

– Безопасностью. Стартовые комплексы должны располагаться не ближе, чем в тридцати километрах от населенных пунктов, чтобы в случае аварии ракеты исключить жертвы среди населения.

– Так ведь это касается только стартов. Зачем же тогда удалять технические комплексы? – делая акцент на этих двух словах, уточнил маршал. – Насколько мне известно, они не представляют никакой опасности для населения. Напомни-ка мне, как соизмеряется время работы испытателей на технической и стартовой позициях?

– На технической позиции работы идут на порядок дольше.

– Вот видишь, Илларион. Полагаю, надо подумать о приближении технических позиций к жилому городку, – с улыбкой заметил маршал после небольшой паузы. – Чем ближе к дому будет работать офицер, тем больше у него будет времени на общение с семьей и детишками. Наверное, Октябрьскую революцию для того и делали, чтобы людям жилось лучше, – он внимательно посмотрел Байчадзе в глаза. – Знаю, на войне ты не только геройствовал, – Главком бережно прикоснулся к Золотой звезде генерала. – Такие звезды даром не давали. Ты всегда солдат старался беречь. Пора и сегодня о людях позаботиться, Илларион. Поезжай и не забывай об этом.

Впрочем, напоминать Байчадзе про заботу о людях было излишним. Вся жизнь этого беспокойного и трудолюбивого человека была образцом для подражания. На фронте солдаты шли за него в огонь и воду, зная, что «батя» – из числа тех, кто о других думает больше, чем о себе. И не зря за него неистово молились матери вчерашних мальчишек – потери в его роте, а потом батальоне и полку были в разы меньше, чем у соседей. Илларион не делил людей по званиям и должностям. Он спал под одной шинелью рядом с подчиненными, выставляя на общий стол свой офицерский паек. Потому никогда не страшился воспоминаний – ни на войне, ни после ему было нечего стыдиться. Получив назначение в таежный гарнизон, генерал с энтузиазмом принялся за работу. Ее он никогда не боялся. Трудовая вахта Байчадзе даже в мирное время длилась не менее шестнадцати часов. И ему нравился такой ритм. Жить по-иному он не умел и не хотел.

С тех пор минуло более полувека, и теперь Илларион возвращался в прошлое неохотно. Раньше он был здоров и находился в центре многочисленных событий, будучи их инициатором и идейным вдохновителем. В его московской квартире всегда гостили друзья. Болезнь заставила Иллариона перебраться к дочери. Нынче он беспомощно валялся на больничной койке провинциального госпиталя безногим обрубком. Деятельная натура генерала противилась такому образу жизни, но изменить ход событий было не под силу даже такому стойкому человеку, как он. Прошлого уже не воротишь, придется приспосабливаться к новым реалиям.

Байчадзе взял стакан с соком и сделал небольшой глоток. Насыщенный цвет и терпкий вкус напоминали вино. Он улыбнулся, вспоминая, как нелегко было строителям космодрома приспосабливаться к введенному им «сухому» закону.


…Рабочая смена близилась к завершению. Двое окончательно замерзших строителей в задубевших рабочих спецовках заглянули в кабину собирающегося отправиться в поселок грузовика и попросили водителя прихватить их с собой.

– Сынок, позарез нужно. Выпить охота, нет сил.

– Не положено, – отвел взгляд солдат, пытаясь закрыть дверцу.

– Мы там быстро все обтяпаем, ты даже загрузиться не успеешь.

– Одна нога здесь, другая – там, – поддакнул напарник.

– На КПП не пропустят, – возразил солдат.

– Это меня-то?! – мужчина предъявил засаленный пропуск. – Смотри, кто подписал! Сам! Мы только пару чекушек возьмем и все!

– Не имею права! – запротестовал воин.

– Мы место знаем, не трусь!

– Нет у нас таких мест.

– Это для тебя нет, а нам знающие люди план черканули. Твое дело, служивый, рулить. А за нас не беспокойся.

– Не положено.

– Ну, что ты заладил: «не положено». Это ты в погонах, а над нами начальства нет. Подбрось, паря…. – он сунул парню десятку.

Солдат не выдержал натиска провокаторов и отправился за советом к сержанту. Тот только усмехнулся: «Вези. Всех уже достали. Пусть потом на себя пеняют».

До поселка добрались к вечеру, и, глядя в обрывок листка, составленный бывалыми «бутлегерами», работяги долго рыскали меж высоких сугробов. Найдя-таки заветный забор, нащупали небольшую калитку, трижды постучали условным сигналом и с вожделением стали ждать, рисуя в умах самые радужные перспективы. В ответ – ни звука. Собравшись с силами, приятели стали барабанить в четыре руки.

От стука за окном Байчадзе проснулся, теплее укутал жену и дочь, спящую между ними прямо в армейской ушанке, неслышно ступил на холодный пол. В открытую дверь вместе с метелью ввалились двое заиндевелых горемык. Хозяин встретил их в нательной рубахе и военных бриджах на босу ногу. Он стоял на заснеженном полу, не ежась, и с интересом рассматривал онемевших от удивления гостей. Видя, что хозяин – грузин, те осмелели.

– Хозяин, чача есть? А то вымрем, как мамонты.

– Канэчна есть, дарагой, – подыграл Илларион.

– Кацо, будь человеком, дай выпить, невмоготу уже, – трудяги похлопывали себя по плечам, стуча зубами от холода. – Начальник местный, мать его душу, со своим сухим законом совсем задолбал. Не поселок, а больница какая-то. Как тут только люди живут?

– Хорошо живем, – посторонился Байчадзе. – Проходите!

– Хорошо только ты устроился, а люди в землянках коченеют.

– Откуда знаете, что у меня есть?

– Не боись, дядя, не сдадим. Люди добрые подсказали.

– Не жмись, джигит! Заплатим, не обидим. Выпить хочется, а в этом хреновом городе ни водки, ни спирта. Хоть «чернил» плесни.

– Момент, только тару поищу.

Войдя в комнату, Байчадзе позвонил своему адъютанту:

– Рогов? Направь-ка к моему дому патруль!

– Опять гости, товарищ генерал? – уточнил офицер. – Много?

– Пока двое.

– Мы мигом! Одна нога – здесь, другая – у вас.

Байчадзе бесшумно открыл шкаф, достал китель, переоделся и при полных регалиях вышел в гостиную. Гости, щурясь в темноте, пытались рассмотреть его погоны, но так ничего и не увидели.

– Чего ждем, дядя? – суетились они.

На улице послышался визг тормозов.

– Дождались уже, – усмехнулся в усы генерал и включил свет.

Лица мужчин вытянулись от удивления. Появившемуся патрулю Байчадзе приказал: «И чтобы сегодня же духу их не было в гарнизоне!» Патрульные затолкали любителей спиртного в машину, забрались следом и уехали. Во дворе остались адъютант Рогов и коренастый сержант.

– Алексей, не забудь выспаться! – по-отцовски напомнил генерал.

– Слушаюсь! – расплылся в улыбке капитан.

Заперев калитку, Рогов дал знак сержанту следовать за ним.

– И как только генерал в такой мороз босиком ходит? В Грузии ведь всегда тепло, – скрывая дрожь, удивился сержант.

– Война научила. На фронте ему не раз приходилось спать на снегу, завернувшись в тоненькую шинельку. Сам закалялся и подчиненных приучал. Он, между прочим, по сей день по утрам в проруби купается. Морж!

– Да ну? – опешил сержант, поднимая воротник.

– А то! Может, не знаешь, что он – Герой Советского Союза?

– Это все знают, – уважительно согласился сержант, пританцовывая от холода. – Товарищ капитан, а это правда, что Звезду Героя ему лично маршал Жуков вручал? – полушепотом уточнил он.

Офицер растерялся – об этом факте он слышал впервые, но вида не подал. «Бери выше!» – многозначительно шепнул Рогов…


Воспоминания Байчадзе прервало появление лечащего врача. Он внимательно осмотрел пациента и показал рецепт.

– Илларион Елисеевич, новые инъекции начнем делать только после обеда. Заявку на лекарства я составил, но пока некому поставить на нее печать, а без печати аптека медикаменты не отпускает.

– Ох уж эти печати, – посетовал Байчадзе. – Как они тормозят дело!


…На строительной площадке части Зубова было шумно и оживленно. Кругом искрились сварочные огни, слышался шум работы экскаваторов и звук заколачиваемых свай. На высоте гирляндой румяных снегирей порхали каски монтажников. Приближался директивный срок завершения строительства, и люди забыли, что такое отдых. Прямо «с колес» они включились в бешеный ритм стройки. Морозы стояли – не чета нынешним, но для строителей будущего космодрома они были лишь очередным и вполне преодолимым препятствием.

Зубов наблюдал за работой на будущем старте из окна строительного вагончика. Зазвонил телефон. Командир снял трубку. Докладывал заместитель по тылу. Он вторую неделю выбивал в штабе округа вещевое имущество и жаловался, что на выданной командиром доверенности нет печати. «Без нее документ не действителен. Займусь пока пробиванием мебели и продуктов, а вы поручите Симакову переделать доверенность».

– Бюрократы! Где я возьму печать? – бросил трубку командир и обратился к стоящему рядом лейтенанту. – Симаков, печать и угловой штамп заказал?

– Так точно, товарищ полковник!

– И где они?

– Фельдъегерь уже везет. Вон же он, – лейтенант кивнул за окно.

Зубов обернулся. Старшина, сунув пакет под ватник, заигрывал с девушкой-маляром, пытаясь помочь поднести ей тяжелые ведра с краской. Полковник выглянул в форточку и позвал его. От неожиданности служивый оступился, вылил краску себе на сапоги и в таком виде предстал перед командиром.

– Посылку привез? – хмуро поинтересовался полковник.

– Так точно! – фельдъегерь протянул обшитую тканью небольшую коробочку, опечатанную пятью сургучными печатями.

Зубов расплылся в улыбке и распорядился пригласить начальника штаба. Видя бандероль, подполковник Глазов обрадовался: «Пришла-таки? А то заждались!» Он потер ладони и знаком приказал Симакову разворачивать. «Наконец-то закончится вся наша неразбериха», – облегченно вздохнул командир. Офицеры с нетерпением следили за движением рук лейтенанта. Зубов нервно подгонял. «Готово!» – Симаков протянул коробочку и радостно просвистел туш. Полковник быстро открыл ее и замер в недоумении. Все склонились над посылкой и оторопели: в бандероли вместо печати лежала… склянка с надписью «ЯД». Лейтенант в недоумении достал предписание и стал зачитывать вслух: «Яд предназначен для борьбы с грызунами… надлежит хранить в отдельном сейфе в специально оборудованной комнате…» «Твою мать!» – не сдержался Зубов и сплюнул. Симаков опустил глаза, едва сдерживая смех. Начальник штаба быстро перевел взгляд в потолок. Командир в сердцах рубанул кулаком по столу: