Не дав Минди ответить, Инид пошла дальше. Гнев Минди Гуч достиг точки кипения: мало того что ее оскорбили, намекнув на принадлежность к возрастной категории Инид, так еще и подчеркнуто жестоко не пригласили внутрь. Инид легко могла провести ее в церковь — никто не осмелился бы возразить. Пожалуй, с горечью подумала Минди, следует заключить с Инид мир.

Приближаясь к церкви по Одиннадцатой улице, Билли Личфилд увидел Минди Гуч, неловко топтавшуюся чуть в стороне от толпы у входа. Провидение, набожно подумал он, не иначе, знак от миссис Хотон, чтобы ее квартиру заняла Аннализа Райс. Билли надеялся представить свою протеже Инид Мерль и через нее ввести Аннализу в дом номер один, но председатель домового комитета — рыба покрупнее, пусть она и не столь гламурная. Подходя, Билли невольно пожалел Минди Гуч. Когда-то она была почти миловидной, но с годами ее черты заострились, а щеки запали, словно выеденные горечью. Придав лицу подобающее выражение, Билли взял Минди за руки и расцеловал в обе щеки.

— Здравствуйте, Минди, — сказал он.

— А, это вы, Билли…

— Собираетесь на церемонию?

— Думала засвидетельствовать свое уважение, — ответила Минди, отводя глаза.

— А-а… — кивнул Билли, сразу оценив положение. Он знал, что миссис Хотон ни под каким видом не пригласила бы Минди на свою поминальную службу. Хотя та и председательствовала в домовом комитете, миссис Хотон никогда не упоминала ее и скорее всего даже не знала о ее существовании — или не хотела знать. Но Минди, переполняемая неуместной и чрезмерной гордостью, попыталась лишний раз подчеркнуть свой статус. — Я ожидаю приятельницу, — сообщил он. — Может, вы захотите пойти с нами?

— Конечно, — с благодарностью ответила Минди. Что ни говорят о Билли Личфилде, а он все-таки джентльмен, растроганно подумала она.

Билли взял Минди под локоток.

— Вы тесно общались с миссис Хотон?

Минди выдержала его взгляд.

— Не очень. В основном я встречала ее в холле. А вы дружили, я знаю.

— Да, — сказал Билли. — Я навещал ее не меньше двух раз в месяц.

— Должно быть, вам ее не хватает.

— Да, — вздохнул Билли. — Луиза была замечательной женщиной… Но это всем известно. — Он сделал паузу, стараясь уловить настроение собеседницы, и решился сделать ход конем: — Как же теперь квартира? Интересно, что с ней будет?

Риск оправдался — Минди охотно перешла от миссис Хотон к триплексу.

— Хороший вопрос. — Минди подалась поближе к Личфилду и произнесла драматическим шепотом: — Нашлись у нас жильцы, желающие поделить триплекс на уровни.

Билли отступил назад как бы в ужасе.

— Это будет жалкая пародия, — возмутился он. — Нельзя делить такую квартиру, это же исторический объект!

— Так ведь и я об этом говорю! — воскликнула Минди, обрадовавшись, что нашла единомышленника.

Билли понизил голос:

— Возможно, я смогу вам помочь. Есть у меня на примете знакомые, они стали бы идеальными хозяевами этой квартиры.

— Вот как?

Билли кивнул:

— Прелестная молодая женщина из Вашингтона. Я говорю это только вам, дорогая, зная, что вы правильно поймете мои слова: она одна из нас.

Минди была польщена, но сделала все, чтобы он этого не заметил.

— А она может позволить себе жилье за двадцать миллионов?

— Ну, у нее есть муж, который работает в сфере финансов… Дорогая моя, — быстро продолжил Билли, — мы с вами понимаем необходимость поддерживать славную традицию дома номер один как обители людей искусства, но видим, что происходит на рынке недвижимости. Ни один актер или писатель сейчас такую квартиру не купит. Разве что разделить ее на части, как вы сказали…

— Только через мой труп, — отрезала Минди, сложив руки на груди.

— Умница, — одобрительно сказал Билли. — В любом случае я непременно хочу вас познакомить с моей доброй приятельницей. — И тут он заметил Аннализу, выходящую из такси. — А вот и она!

Минди обернулась. К ним приближалась высокая молодая женщина с огненно-рыжими волосами, стянутыми в небрежный «конский хвост», с серьезным, но интересным лицом. Такие лица даже женщины называют красивыми — возможно, оттого, что подобный тип красоты предполагает яркую индивидуальность.

— Это Минди Гуч, — сказал Билли Аннализе. — Минди живет в доме номер один. Она была другом миссис Хотон.

— Рада знакомству, — сказала Аннализа. Ее рукопожатие было решительным.

Минди отметила, что приятельница Билли не попыталась поцеловать ее в щеку в фальшивой европейской манере и что он представил ее самое как друга миссис Хотон. Вот, подумала она, наглядный пример предупредительности, которую обитателям Пятой авеню надлежит проявлять друг к другу.

В церкви они сели в середине скамьи. Через два ряда впереди Минди увидела завитой высветленный затылок Инид, которая вообще-то была брюнеткой, но с возрастом седины у нее стало больше. Рядом матово сияло каштановое каре Филиппа. Для чего мужчине средних лет такие длинные волосы? Минди решила, что племянник с тетушкой составляют прекомичную пару — престарелая старая дева и недалекий молодящийся донжуан с замашками представителя высшего света. Положительно, они позволяют себе слишком много. Инид Мерль нужно преподать урок.

Церковный колокол медленно прозвонил десять раз, затем заиграл орган, и по проходу прошли, размахивая кадильницами, двое служек в белых одеяниях. За ними торжественно следовал архиепископ в голубой ризе и митре. Все встали. Минди низко опустила голову. Билли наклонился к ней и прошептал:

— Кто хочет разделить триплекс?

— Инид Мерль и ее племянник Филипп.

Билли кивнул. Архиепископ подошел к алтарю, прихожане опустились на скамьи. Традиционная католическая заупокойная месса, заказанная миссис Хотон, читалась на английском и на латыни, но Билли не вслушивался в слова молитв, не в силах поверить, что Инид Мерль хочет разделить квартиру миссис Хотон. Впрочем, Билли знал истинную причину, позволившую Инид почти полвека проработать бессменным автором колонки светских сплетен: она была прекрасной собеседницей, но особой добротой не отличалась. Все считали Инид и Луизу Хотон близкими подругами, однако Билли подозревал, что многое оставалось за кадром. Он припомнил кое-какие трения, возникшие по вине мачехи Инид, которые сошли на нет после переезда Флосси в соседний дом. Личфилд допускал, что Инид Мерль абсолютно безразлична судьба наследства Луизы Хотон.

В любом случае сложившаяся ситуация представляла собой моральную дилемму. Билли не хотел становиться на пути у Инид, это было рискованно — она по-прежнему контролировала в какой-то степени общественное мнение через свою колонку, но ведь триплекс всю жизнь был для Луизы Хотон утешением и радостью. Луиза правила светским обществом Манхэттена с заоблачных высот, и даже в семидесятые и восьмидесятые годы, когда центр утратил блеск и популярность и в моду вошел Верхний Ист-Сайд, не допускала и мысли о переезде. Вбивая в Билли исторические сведения, она пристукивала по полу своей тростью с мраморным набалдашником.

— Светский центр Нью-Йорка здесь, — настаивала она звучным низким голосом, — а не в тех провинциях, — указывала она тростью куда-то в направлении Ист- и Уэст-Сайда Манхэттена. — Светская жизнь здесь началась, тут она и закончится. Никогда не отрывайся от корней, Билли.

Нью-йоркский свет многое потеряет, если Инид Мерль осуществит свои планы в отношении этой квартиры, думал Билли. Задача была предельно ясной: при всем уважении к Инид Мерль он должен выполнить волю миссис Хотон.

Служба продолжалась, молящиеся опустились на колени. Минди закрыла лицо ладонями.

— Что вы делаете после мессы? — прикрыв рот рукой, прошептал Билли. — Может, сходим одним глазком взглянуть на квартиру?

Минди с удивлением покосилась на Билли. Она подозревала: Личфилд был мил неспроста, но не ожидала, что он так активно примется за дело прямо в храме Господа. Впрочем, в Нью-Йорке нет ничего святого. Чуть раздвинув пальцы, Минди посмотрела на сидевших через два ряда соседей, и в ней жгучей волной поднялась обида. Архиепископ призвал молящихся осенить себя крестным знамением.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — повторила Минди, снова села на скамью и, глядя прямо перед собой, прошептала Билли: — Пожалуй, это можно решить.


После поминальной службы Инид устроила ленч на двадцать человек в ресторане на Девятой улице. Филипп Окленд, естественно, сопровождал тетушку. Обычно закрытый по утрам, ресторан, который Инид много лет патронировала вместе с другими местными обывателями, сделал исключение в связи с печальным событием. Филипп хорошо знал приглашенных, когда-то считавшихся цветом нью-йоркского общества. Потускневшие звезды столичного высшего света выработали целую систему особых ритуалов, предписывавшую, в частности, за аперитивом разговаривать с соседкой справа, а за основным блюдом — с дамой слева, делиться инсайдерской информацией о политике, бизнесе, масс-медиа и искусстве и непременно витийствовать за кофе, который пили стоя. Окленд давно привык и воспринимал все это как должное, не замечая, насколько одряхлели славные представители влиятельных кругов.

За столом, как всегда, разгорелись бурные дебаты. Вначале говорили о трагическом несчастном случае и безвременной кончине миссис Хотон — большинство приглашенных сходились во мнении, что «у Луизы впереди было еще добрых пять лет», однако вскоре разговор перешел на приближающиеся выборы и неизбежную рецессию. Сидевший рядом с Инид прямой сухопарый старик, бывший сенатор, писавший когда-то речи для Джека Кеннеди, пустился в пространный анализ различий ораторского стиля кандидатов от демократической партии. Когда подали второе — телятину под лимонным соусом, — Инид, не прерывая разговора, взяла нож и вилку и начала нарезать сенатору мясо. Это проявление доброты ужаснуло Филиппа. Он оглядел сидевших за столом — банкет для избранных внезапно показался ему гротескной карикатурой старости.