Это был бесконечный разговор, и никто из них не хотел согласиться друг с другом. Когда в комнату вошла Кэти, неся на подносе ленч для Фрэнка, они оба были угрюмыми, и она сразу же заподозрила, что они ведут запретные споры.

– Вы что, говорите о работе? – спросила она, но оба покачали головами. Питер тем не менее выглядел виноватым, и чуть позже она упрекнула его.

– Я считаю, что ты должен исправить свое поведение, – загадочно сказала она, когда они мыли посуду в кухне.

– В каком смысле?

После того, что ты сделал. – Она все еще была убеждена в том, что Питер едва не убил ее отца и что причиной инфаркта стал их спор. Переубедить ее было невозможно. – Мне кажется, ты просто-обязан поехать на эти слушания из-за него. Никакого вреда от этого не будет. Он просто хочет, что называется, спасти лицо. Отец обещал обеспечить досрочное разрешение испытаний, и теперь он просто не хочет признать, что не готов. Папа не будет испытывать «Викотек» на людях, если он действительно опасен, – ты же знаешь это. Он не дурак и не сумасшедший. Но он болен, он стар и имеет право не терять лицо перед всей страной. Ты можешь уважить старика в конце концов или нет? – вознегодовала она. – По-моему, он не так уж много просит. А тебе на него просто наплевать. Он признался мне, что в тот день действительно сорвался и наговорил тебе обидных вещей, но только потому, что ты его расстроил. Я уверена, что он не хотел тебя оскорбить. Вопрос в другом, – со значением сказала она, – в том, достаточно ли у тебя большое сердце, чтобы простить его. Или ты заставишь отца заплатить за это, не сделав той единственной вещи, которую он хочет? Ты ведь все равно поедешь в конгресс и можешь появиться и на слушаниях. После того что ты с ним сделал, твой долг перед ним непомерно велик. Сам он сейчас поехать не в состоянии. Ты единственный человек, который может это сделать.

Она повернула все дело так, что Питер выглядел настоящим сукиным сыном, на плечах которого лежала ответственность за инфаркт ее отца. Кроме того, ничто не могло разубедить ее в том, что он мстит Фрэнку за сказанные тем обидные слова. Все это было так мелочно и противно…

– Это никак не связано, Кейт. Все гораздо сложнее. Здесь замешаны честность и этика. Нужно суметь подняться над своим желанием спасти лицо. Что подумают люди – не говоря уже о правительстве, – если обнаружится, что мы отправились на слушания преждевременно? Они просто больше нам не поверят. Это может разрушить все наше дело.

Хуже того, это может разрушить саму личность Питера. Это нарушало все его убеждения, и он знал, что не может этого допустить.

– Он же сказал тебе, что будет продолжать доработку препарата, если придется. От тебя требуется только выполнить долг уважения и поехать на ФДА. – Кэти удалось представить это как нечто незначительное, и она говорила гораздо более убедительно, чем ее отец. Она словно спрашивала его, почему он уперся из-за такой мелочи. Кроме того, из ее слов явствовало, что если Питер согласится на это, то он каким-то образом докажет, что все еще любит ее. – Я прошу тебя о маленьком компромиссе. Вот и все. Неужели ты настолько мелочен, что этого не сделаешь? Ну согласись… один раз. И все. Человек чуть не умер. Он заслуживает этого.

Она была похожа на Жанну д'Арк, размахивавшую перед ним флагом, и Питер, сам не понимая почему, почувствовал, что куда-то падает. Ему казалось, что вся его жизнь поставлена на карту. Это она так повернула все дело. И ставки были слишком высоки, чтобы противостоять ей.

– Питер? – Кейт подняла глаза и посмотрела на него взглядом искусительницы и соблазнительницы, какой она никогда раньше не была, наделенной сверхъестественными способностями и мудростью, и у него не хватило сил даже ответить ей, не говоря уже о том, чтобы противостоять. Сам того не желая, он кивнул. И Кейт правильно расценила этот кивок. Итак, все было кончено. Она победила. Он поедет на слушания.

Глава 12

Ночь перед отъездом в Вашингтон превратилась для Питера в кошмар. Он все еще не мог поверить в то, что согласился сделать для своей жены и тестя. Впрочем, было совершенно очевидно, что Кэти благодарна ему за этот поступок. Ее отец не уставал источать тепло и благодарность Питеру. У самого же Питера было такое ощущение, как будто его катапультировали на другую планету, где все было нереально. Его сердце превратилось в камень, а мозг, казалось, ничего не весил. Он с трудом понимал, что делает.

Единственное, что ему оставалось сделать, – это попытаться осмыслить происходящее в том же ключе, что и Фрэнк. «Викотек» был почти готов, и если в нем все еще будут какие-то изъяны, они исправят их перед тем, как выпустить его на рынок. Но с моральной и правовой точек зрения они совершали недопустимый поступок, и все как один это понимали.

Тем не менее Питер понимал также, что теперь у него нет выбора. Он уже дал обещание Кейт и ее отцу. Единственное, что его волновало, – это как он будет жить после этого. Может быть, так, компромисс за компромиссом, он будет постепенно приспосабливать свои этические принципы к неприглядной действительности, вступая во все новые сделки с собственной совестью? И за этой уступкой последуют другие нарушения принципов, по которым он пытался жить раньше?

Это был занятный философский вопрос, и если бы не ощущение, что на карту поставлена его жизнь, у него был бы к этому несколько отстраненный интерес. А сейчас он не мог ни есть, ни спать. За несколько дней он потерял три килограмма и выглядел ужасно. Накануне отъезда в Вашингтон секретарша спросила его, не болен ли он, но Питер просто покачал головой и сказал, что это от переутомления на работе. Из-за отсутствия Фрэнка, которое должно было продолжаться еще по крайней мере месяц, на его плечи лег гораздо более серьезный груз. И перед конгрессом ему нужно было выступить утром в тот же день, когда начинались слушания ФДА.

В день перед отъездом он задержался на работе, просматривая последние отчеты. На самом деле в них все было хорошо за исключением одного маленького изъяна, который был связан как раз с тем, что говорил Сушар в июне. Питер не сомневался в том, что означал этот недостаток. Согласно заключению ученых, он был связан с относительно незначительной стороной вопроса, и Питер даже не стал беспокоить по этому поводу Фрэнка. Он знал, что тот все равно не станет слушать. «Не беспокойся об этом. Езжай на слушания, а это мы исправим позже». Но Питер тем не менее взял отчеты домой и снова перечитал их вечером. Он не мог уснуть до двух часов ночи, размышляя над всем этим. Кэти, наконец-то переехавшая домой от Фрэнка, безмятежно спала рядом. Она собиралась с ним в Вашингтон и даже купила для этой поездки новый костюм. Донованы были так довольны капитуляцией Питера, что оба пребывали в отменном настроении с того самого дня, когда Питер согласился ехать. Ему же это казалось адской задачей, и Кэти упрекала его в том, что он очень серьезно ко всему этому относится. Она говорила, что он просто слишком нервничает перед своим выступлением в конгрессе.

В конце концов в четыре часа утра он уселся перед окном в студии, листая последние отчеты. Ему бы хотелось обсудить их с каким-нибудь знающим человеком. Людей из исследовательских групп в Германии и Швейцарии он плохо знал лично, а с тем, кто пришел на место Сушара в Париже, у него еще не установился контакт. Было совершенно ясно, что Фрэнк нанял его потому, что он был покладистым и уступчивым, но понимать его было трудно. Его язык был настолько наукообразным, что говорить с ним – все равно что пытаться беседовать с японцем. Внезапно Питеру пришла в голову одна мысль, и он принялся листать свою записную книжку. Интересно, есть ли у него этот номер дома? Наконец он нашел его. В Париже сейчас было десять часов утра, и если Питеру повезет, он будет на месте. Он назвался его секретарше по имени, и после двух гудков в трубке раздался знакомый голос:

– Алло? – Это был Поль-Луи. Питер позвонил ему на его новое место работы.

– Здравствуйте, Поль-Луи, – усталым голосом сказал Питер. Для него это была бесконечная ночь. Ему хотелось, чтобы Поль-Луи помог ему принять решение, которое наконец удовлетворило бы его. Это была единственная причина его звонка. – Это Бенедикт Арнольд8.

– Qui? Alio? Кто говорит? – спросил тот растерянно, и Питер улыбнулся.

– Это предатель, которого давным-давно нет в живых. Salut9, Поль-Луи, – перешел он на французский. – Это Питер Хаскелл.

– А… с!'accord10

– . – Он наконец понял. – Итак, вы все-таки туда едете? Они вас вынудили?

Поль-Луи сам обо всем догадался. Голос Питера выдал его.

– Хотел бы я, чтобы это было так, – дипломатично сказал Питер. Несмотря на то что его действительно заставили, он был слишком горд, чтобы признать это. – Я сам вызвался, и тому было несколько причин. Около трех недель назад у Фрэнка был едва не окончившийся смертью инфаркт.

– Понятно, – торжественно ответил Поль-Луи. – Что я могу для вас сделать? – Он теперь работал на конкурирующую фирму, но к Питеру питал искреннюю привязанность. – Вы ведь не просто так позвонили? – в лоб спросил он.

– Я думаю, мне нужно отпущение грехов, хотя я его не заслуживаю. Я просто получил новые отчеты, и мне кажется, что в них все в порядке, если я правильно во всем разобрался. Мы заменили два компонента, и все уверены в том, что проблема решена. Но существует серия результатов, которые я понимаю не до конца, и я подумал, что вы, может быть, будете в состоянии пролить на них свет. Здесь я ни с кем не могу поговорить откровенно. Мне нужно знать, может ли «Викотек» кого-нибудь убить. Вся проблема по-прежнему в этом. Я бы хотел, чтобы вы высказали свое мнение. Считаете ли вы его по-прежнему опасным или мы наконец вышли на правильный путь? У вас есть время на это?

У Поля-Луи времени не было, но ему хотелось сделать Питеру приятное. Распорядившись ни с кем его не соединять, он немедленно вернулся к Питеру: