Пегги широко улыбнулась. Она продолжала смеяться в душе и часом позже, когда вышла к двойной лестнице, ведущей в Большой зал. Внизу еще никого не было, кроме Эверса и нескольких лакеев, но и они, едва ее нога в бархатной туфельке ступила на первую ступеньку, прекратили разговор и уставились на Пегги в изумлении.

Белоснежное декольтированное платье Пегги полностью открывало плечи. В ложбинке между грудей на платье ослепительно сияла бриллиантовая брошь, в ушах переливались серьги, составлявшие с брошью гарнитур. Ослепительная светская дама нисколько не напоминала скромную дочь священника, с которой познакомился Эдвард. Засмотревшись на нее, лакеи совершенно забыли о своей обязанности провожать дам в гостиную, где гости должны были ожидать, пока их пригласят к столу. Пегги улыбнулась каждому — ей уже удалось запомнить имена всей прислуги в Роулингзе — и продолжила спускаться по лестнице. Она немного помедлила, услышав, как открывается дверь. Лорд Эдвард — во всем своем вечернем великолепии — вышел в зал, чтобы выразить недовольство Эверсу по поводу отсутствия в графине хереса. Он замер как вкопанный, заметив на лестнице Пегги.

Улыбка исчезла с лица девушки. После ночного столкновения они впервые встретились лицом к лицу. Пегги не имела ни малейшего представления, как Эдвард Роулингз поведет себя с ней: насмешливо, вежливо или вообще сделает вид, что ее не заметил. Да, он прислал ей драгоценности, но это было сделано скорее из чувства собственного достоинства: хозяин замка просто не мог допустить, чтобы слуги судачили о том, как бедна Пегги, когда всем было известно, что сейфы Роулингза ломятся от фамильных драгоценностей. Внезапно успех Пегги у матрон перестал ей казаться такой большой победой. Она вынуждена была признаться себе, что самым желанным трофеем для нее являются вовсе не сердца кучки титулованных дам, а единственное сердце — то, которое принадлежит младшему сыну герцога. Высоко держа голову, Пегги благополучно спустилась по главной лестнице, довольная, что ни разу не споткнулась и не запуталась в длинных юбках. Она подплыла по отполированному паркету к Эдварду и присела в коротком реверансе, прежде чем обратиться к Эверсу.

— Что, какие-нибудь проблемы с хересом? — спросила она.

Всегда невозмутимый дворецкий вдруг стал заикаться:

— Э-э, да, мисс. Боюсь, что требуется наполнить графин. Я об этом позабочусь. — Такой прыти трудно было ожидать от пожилого человека, слуги следовали за ним по пятам.

Эдвард тем временем смотрел на Пегги, загадочный блеск плескался в его серых глазах.

Девушка взглянула на него через обнаженное плечо и дерзко осведомилась:

— Что, у меня вдруг выскочили бородавки? Вы так смотрите.

— Прошу меня извинить. — Внешне Эдвард был сама любезность, но во взгляде читалось откровенное вожделение. — Я просто любуюсь прекраснейшей из женщин, которые когда-либо украшали этот старинный зал.

Пегги потупила глаза.

— Уверена, вы говорите то же самое всем своим свояченицам. — Метнув взгляд из-под ресниц, она заметила улыбку.

— Ах, — усмехнулся Эдвард, — видно, день, проведенный в компании знатнейших дам королевства, никак не повлиял на ваш острый язычок.

Пегги не замедлила с ответом:

— Если вы полагаете, что я столь плохо воспитана, зачем было присылать мне драгоценности?

— Чтобы прислуга в моем доме была довольна. Хоть я и не согласен со слугами, они полагают, что ваша красота требует таких украшений.

— Вы потакаете слугам точно так же, как своему племяннику. — Пегги покачала головой так, что подвески серег заплясали, но тон ее остался мягким. — Лорд Эдвард, вы излишне расточительны. Мальчика вполне удовлетворил бы и пони, так нет, вы преподнесли ему чистокровного жеребца. О чем вы только думали?

— О том, что, когда я был в его возрасте, то единственное, чего мне хотелось, это иметь собственного скакуна. — Эдварду удалось удачно изобразить человека, который с печалью вспоминает детство. Но Пегги понимала, что Эдвард пытался умаслить ее, и то, как явно он баловал Джереми, ее даже позабавило. — У меня так и не было коня. Поэтому я был счастлив немного порадовать мальчика…

Пегги выразительно закатила глаза:

— Теперь я понимаю, почему леди Эшбери считает, что вы находка для игры в шарады. У вас просто талант к лицедейству.

— Вы думаете, я лгу? — Эдвард сделал широкий жест своей мощной рукой. — Спросите любого здесь — хотя бы Эверса, — и вам расскажут, что я все детство тосковал по такому коню, как Кинг.

Пегги снисходительно кивнула.

— И это хорошо. Опыт, который вы приобрели, тоскуя в детстве, сослужит вам хорошую службу теперь, когда вы возжелали много такого, чего не получите никогда.

— Мисс, — сказал Эдвард, скорчив гримасу, изображавшую уязвленную гордость, — вы лишаете меня мужского достоинства.

— Это вряд ли возможно, если учесть, что ничего мужского в вас и без того нет!

Эдвард молниеносно обхватил Пегги рукой за талию и притянул к себе так нагло и уверенно, как если бы он был какой-нибудь томящийся от любви пастух, а она — проходящая мимо доярочка.

— Думаю, прошлой ночью у вас было достаточно свидетельств обратного, — с издевкой напомнил он.

Пытаясь вырваться из объятий Эдварда, с сердцем, затрепетавшим от его внезапной близости, Пегги окинула взглядом зал: не наблюдает ли кто за ними.

— Эдвард! — прошипела она, колотя кулачком в твердую, как дуб, грудь. — Прекратите! Это вовсе не смешно! Кто-нибудь увидит!

— Пусть видят, — заявил Эдвард, глядя на нее своими серебристо-серыми глазами, в которых прыгали дразнящие огоньки. — Какое это имеет значение? Любой мужчина поймет меня. У вас, Пегги, такая талия, которая просто требует, чтобы ее обняла пара крепких рук, а губы — чтобы их целовали часто и крепко…

Увернувшись от его губ, Пегги в ярости стиснула зубы. Он что, принимает ее за какую-нибудь горничную, которую можно хватать и целовать когда вздумается? Он что, и в самом деле думает, что она примет за чистую монету красивые слова, зная о его репутации? Как любой ловелас, он волочится за ней лишь из любви к искусству. Нет, она и не подумает становиться добычей первого встречного…

— Вы несносный фигляр, — бросила Пегги. — Отстаньте от меня. — Она с ужасом чувствовала, что из-за его выходки с лифом ее платья что-то произошло. Пегги тревожило, что декольте может спуститься чересчур низко. — Одно дело, когда вы пристаете ко мне наедине, и совсем другое, когда вы губите меня на глазах ваших друзей…

— Ну конечно. — Эдвард так неожиданно отпустил ее, что Пегги просто отлетела от него, поднявшись на одну-две ступеньки вверх. — Нам нужно думать о том, чтобы соблюдать внешние приличия. С вами всегда следует думать о приличиях, не правда ли…

Внезапно речь Эдварда прервалась. Широко раскрытыми глазами он уставился на платье — в результате его заигрываний одна из пышных девичьих грудей вынырнула из кружевной чашечки корсета и даже, как он с удовольствием заметил, из выреза платья и показала всему свету гордый розовый сосок. Покраснев от злости и закусив губу, Пегги пыталась поправить свой наряд.

— Мисс Макдугал! — Эдвард не смог промолчать. Уж больно хорош был момент. — Вам нужна помощь?

— Нет! — Щеки Пегги жарко пылали, девушка поторопилась повернуться к нему своей мучительно обнаженной спиной. — Вы уже достаточно потрудились, большое спасибо. Не приближайтесь ко мне.

— Я предлагаю свои услуги как джентльмен…

— Ха! — Пегги наконец справилась с аварией. Поправив руками лиф и удостоверившись, что все в порядке, она резко повернулась к нему, глаза ее гневно сверкали. — Джентльмен, вы? Да я встречала отъявленных мерзавцев, у которых манеры были лучше, чем у вас! — Пегги предупреждающе подняла палец, увидев, что Эдвард шагнул вперед, с мольбой протянув руки. — Держитесь от меня подальше. Еще шаг, и я закричу так громко, что меня будет слышно даже в Лондоне.

Эдвард скрестил руки, которые только что были протянуты к ней, на груди.

— Ладно, не стоит усложнять. В конце концов, сегодня я ваш партнер и должен вас сопровождать.

— Сопровождайте меня во-он оттуда. — Девушка показала на место в добрых трех футах от себя. — Если пересечете эту линию, то, клянусь Богом, пожалеете.

Эдвард с любопытством посмотрел на то место на полу, которое ему было указано.

— Это произвольно выбранная точка, не так ли? Полагаю, что смог бы дотянуться до вас и оттуда, если попробовать…

Пегги нетерпеливо топнула ногой. Что задумал этот человек — довести ее до безумия? Он добивается, чтобы она оказалась в его постели или в приюте для умалишенных? В приступе гнева она выпалила:

— Если вы так обращались с прежними любовницами, то ничего удивительного, что в результате остались с вашей холодной, как рыба, виконтессой.

У Эдварда на лице появилось то же выражение, что и прошлой ночью после того, как Пегги влепила ему пощечину. Разглядев в его глазах уже знакомую холодную ярость, девушка ударилась в бегство, бросившись в гостиную. Ей очень хотелось, чтобы необдуманные слова никогда не вылетали из ее рта, но почему-то обычно получалось так, что слова опережали мысли. Она уже привыкла попадать впросак из-за своего длинного языка. И самым худшим наказанием, которым она подвергалась за прошлые прегрешения, было, когда ей вымыли с мылом рот. А судя по тому, каким стало выражение лица Эдварда, ей явно не поздоровится.

Но Пегги даже не подумала извиниться. Она продолжала пятиться, а он неотвратимо шел за ней, серые глаза были жесткими, как сталь. Их блеск не оставлял сомнений в том, что самое меньшее, что собирался сделать Эдвард, — сорвать с нее одежду, окунуть во что-нибудь ужасно холодное и, желательно, подержать подольше, пока она не захлебнется…

Дверь в гостиную распахнулась, и сэр Артур Герберт громко произнес:

— Ага, моя дорогая мисс Макдугал! Вот и вы! А мы все вас уже ждем!

Пегги подобрала тяжелые юбки и со всех ног бросилась к тучному управляющему.