Он смотрел на нее, слегка нахмурившись. Она заставила себя взглянуть на него.

– Я должна стоять в двери, милорд?

Он отошел в сторону, она вошла, сердце ее сильно билось. Ей было трудно начать, и она боялась, что сделала это плохо.

– Я не могла не слышать за столом, что Джеймс женится на Маргарите Английской. Это произойдет в январе. Но самого Джеймса на свадьбе не будет. Его доверенным лицом при венчании должен быть граф Ботвел?

Лаоклейн кивнул головой:

– Да, так об этом договорились.

Вдруг он оказался совсем близко. Она отошла к открытому окну не для того, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а чтоб быть подальше от Лаоклейна. Стоя спиной к окну, она смотрела на него, пытаясь понять, хочет ли он расстаться с ней или, наоборот, она ему была нужна. Она молила о последнем.

– Последние недели я часто думаю о Чилтоне, о Бранне. Мне бы хотелось восстановить с ним отношения.

– Ты думаешь, это возможно? Я помню, как ты с ним рассталась.

– Если бы я смогла увидеться с ним, все было бы хорошо. Я знаю. – Он нахмурился еще больше, и из его груди вырвалось что-то похожее на рычание, но она продолжила: – На границе сейчас спокойно, Галлхиелу больше не угрожают, так что сопровождение мне не понадобится. Мне нужна будет только Аилис. Твой покой не будет нарушен. Я поехала бы прямо сейчас, до начала зимних вьюг.

– Сейчас ты не поедешь, и вообще не поедешь, – заключил он. – Ты думаешь, тебе разрешат вернуться? Твой брат все еще мой враг. Или, может быть, ты как раз этого и хочешь?

Она не возражала против его обвинения.

– Ты огорчишься, если потеряешь меня?

– Ты жена главы рода Макамлейдов. Они не так-то просто уступают. – Его глаза были холодными, серыми, как вода в озере. – Если ты только стремишься к тому, чтобы избежать моего присутствия, тогда не беспокойся. Я уступлю уговорам Джеймса и проведу зиму в Эдинбурге при дворе. Там состоятся большие празднества по случаю его женитьбы. – Он остановился. – Можешь не волноваться, я не вернусь до весны.

Дара была ошеломлена. Он отреагировал так, как она хотела, но результат оказался совершенно иным. Вместо того чтобы заставить его признаться в своих чувствах к ней, она еще глубже вбила клин в их отношения. Призвав на помощь всю свою гордость, она быстро поклонилась.

– Тогда я желаю тебе спокойной ночи, милорд, боюсь, что нам не о чем больше разговаривать. Пожалуйста, не откладывай с отъездом ради меня. Желаю тебе приятного путешествия.

У Дары были все основания сожалеть о своей гордости, об этих словах, сказанных в порыве отчаяния и обиды. Утром он собрался, и к полудню его уже не было. Он уехал, даже не попрощавшись с ней.

Казалось, дни без него проходили очень медленно. Время тянулось бесконечно, дни сменялись ночами, их не нарушало ни волнение, ни небольшие радости. Дара не томилась, она была слишком сильной, преодолеть эту слабость помогал ей дух Райландов, переполнявший ее. Но она сильно страдала.

Наступило беспокойное время сбора урожая. Она подолгу работала вместе со своей челядью, так как с крестьян собирали натуральную ренту. Надо было перебирать овощи и фрукты, сушить их, закладывать на хранение. Из некоторых фруктов варили варенье. Ячмень, в котором была постоянная нужда, хранили самым тщательным образом. Она смотрела за кормом для скота, следила за заготовкой говядины, баранины и рыбы. Скоро привыкли к тому, что она появлялась повсюду. Или верхом на Хафён или на молодой, менее послушной кобыле.

Днем ее можно было застать где угодно: на кухне, в кладовой, на маслобойне, в пивоварне, в пекарне или в своих комнатах за вышиванием. Только те, кто по-настоящему переживали за нее, знали, что за всем этим трудолюбием скрывается боль. Когда они осмеливались говорить с ней об этом, она замыкалась в себе.

В течение вот уже нескольких дней Гарда воздерживалась от разговоров, но пришло время, и она не смогла выдержать. Она принесла еду ей в комнату, так как во время трапезы Дары не было в замке, что случалось с ней очень часто. Гарда недовольно сжала губы, увидев хозяйку, склонившуюся над счетами.

– Дара, – начала она говорить тоном, выражавшим ее настроение. – Ничего хорошего не будет, если Лаоклейн по возвращении увидит, что от тебя остались кожа да кости. Урожайная страда прошла. Тебе уже не нужно работать так усердно. Да и потом, в Галлхиеле достаточно слуг, чтобы справиться с делами, которые ты взвалила на себя.

– Работа успокаивает меня.

– И то, что ты голодаешь, тоже скажется на тебе. – Гарда резко повернулась, показывая на поднос. К еде, стоящей на нем, Дара чуть притронулась. – Что хорошего от того, что ты о себе не заботишься?

– Я делаю это не умышленно. – Дара печально посмотрела на свои руки, короткие, обломанные ногти, кожа перестала быть гладкой и белой. – Я выгляжу больной?

Рассудительная жена Дунстана внимательно изучала свою графиню. Ее платье было изношено, волосы небрежно забраны в пучок на затылке. Но все это стало незаметным, когда Гарда увидела все такие же яркие, живые глаза и розовые, обветренные щеки.

– Ты хороша, как всегда, – ответила она правдиво. – Но ты мало заботишься о своей внешности.

– А зачем? – прозвучал короткий ответ.

– Ты его так легко отпустишь?

Дара была близка к тому, чтобы разозлиться.

– А разве у меня есть выбор? Его нет.

Гарда посмотрела на нее с любопытством, испытующе:

– Когда это ты мирилась с поражением? И ничего не предпринимала, чтобы одержать победу? Да, он уехал, но ты его не потеряла. Во всяком случае, до тех пор, пока у тебя есть твоя красота, твой ум и твоя воля.

Она больше ничего не сказала, но Дара никак не могла забыть этот короткий разговор и все время думала о нем. И в одно прекрасное прозрачное октябрьское утро того самого дня, когда год назад она впервые увидела Макамлейда Атдаира, этот разговор принес свои плоды, о которых мечтала Гарда. Нет! Ее не так-то легко победить. Ей совсем не хочется быть отброшенной в сторону! Лаоклейн этого не дождется!

Ее приготовления были спешными, но тщательными. Накануне отъезда она собрала в большом зале основные силы защитников Галлхиела. За стенами замка пылал пожар, один из первых этой осенью.

До того как начать говорить, Дара оглядела их всех.

– Я намереваюсь последовать за моим мужем в Эдинбург. Я знаю, что он верит в ваше послушание и способность исполнять все его желания. И я тоже. Но прежде чем я смогу уехать со спокойной душой, я должна быть уверена, что все будет хорошо до его возвращения. Тамнаис, – она поймала его взгляд и не отпускала его, не обращая внимания на его явное неодобрение, – твои люди довольны? У них есть какие-либо жалобы?

– Они сделают все, что смогут, – ответил он. – У меня нет жалоб.

– Очень хорошо, – сказала она спокойно. – Никейл, ты здесь управляющий, я, так же как и ты, хорошо знаю, что люди обеспечены продуктами на зиму. Но я, однако, не уверена по поводу продажи скота. В этом году нужно продавать какой-нибудь скот?

– Нет. Стадо пригнали с пастбища на холмах. До весны оно в безопасности. Через год, осенью, его поведут на юг, на рынки.

После этого Дара подошла к самой большой опасности, когда-либо угрожавшей Галлхиелу, опасности, которой она все еще боялась.

– В замке спокойно, но дочь Киарра все еще бродит по своей горе. Ваш хозяин убил ее отца и мать. Необходимо узнать, не замышляет ли она что-нибудь? Дунстан, ты должен продумать, как лучше всего все разузнать.

Он кивнул, а она в заключение сказала:

– Если она не даст нам повода бояться ее, тогда я уеду через четыре дня. Я желаю, Никейл, чтобы ты сопровождал меня с четырьмя мужчинами, которых ты выберешь.

– Миледи, четырех человек едва ли будет достаточно, – протестовал он. – Защищать вас будет невозможно.

Дара покачала головой:

– Защищать придется не так много. Я возьму с собой только Аилис. Одной лошади будет достаточно для моего багажа. Вся эта процессия будет маловпечатляющей, поездка будет легкой.

Она знала, что большинство из них подумает, что такая свита совсем не подходит графине. Гарда высказалась против столь спешных приготовлений, когда она, Дара и Аилис сидели за вышиванием и разговаривали о будущем.

– Не сомневаюсь, что четверо мужчин вполне достаточно для защиты. Никейл будет выбирать охрану с головой, а вот одна лошадь едва ли унесет все, что необходимо для целого сезона при дворе!

– Я совсем не перегружена вещами. Из драгоценностей у меня только одна нитка жемчуга, которую Лаоклейн подарил мне в день нашей свадьбы, и кольцо. Платьев совсем мало. У меня мало нарядов, в которых можно появиться в хорошем обществе!

– У нас есть ткани, можно сшить новые.

Дара упрямо покачала головой:

– Даже если бы я и согласилась отложить свой отъезд и подождать, пока их сошьют, я все равно не стала бы появляться немодно одетой среди прекрасных дам короля Джеймса. Я оденусь в Эдинбурге, и милорд найдет мой вкус вполне экстравагантным!

Они вместе посмеялись.

Вновь обретя надежду, Дара успокоилась. Ей больше не хотелось искать забвения в работе до изнеможения. К ней вернулся аппетит. В ту ночь она не просыпалась каждый час. На следующее утро она весело играла с Маири в салоне.

Никейл нашел ее там, чтобы поговорить наедине. Его сообщение оказалось совершенно неожиданным:

– Миледи, тебе больше нечего бояться. Леди Лесли больше не сможет совершать ничего дурного. Она сошла с ума.

– Сошла с ума? – повторила Дара, не в состоянии поверить этому. – Ты не ошибаешься?

– Дунстан и я видели ее. Ее люди оставили ее, за исключением немногих, самых преданных. Ее служанки все еще вместе с ней, но она их не узнает. Она то бродит по крепости, бормоча что-то бессвязное, то разговаривает с теми, кто умер. Ее слуги не выпускают ее за пределы Аирдсгайнна, боясь, что она может что-нибудь натворить.