Лаоклейн ответил ему быстро и твердо на гэльском наречии. Он сказал несколько простых слов, но они возымели действие.

Сумасшедший воин опустил свое оружие и посмотрел на Макамлейда.

– Ты главный?

– Да, Дункан был моим отцом.

Мужчина понял его, хотя его мозг был затуманен. Авторитет главы был неопровержим, права переходили от отца к сыну. Медленно размышляя, старый воин мысленно клялся в своей преданности человеку, стоявшему перед ним – человеку, к которому перешла власть от его прежнего хозяина, которого он не видел уже много лет. Старый воин выполнил свою задачу и теперь мог передать Галлхиел во владение его хозяину.

Он опустил палаш и шагнул вперед, чтобы поднять мертвую собаку, и с печальным лицом понес ее назад в караульное помещение у основания башни.

Бретак вложил в ножны клинок, который держал наготове. Никейл снял руку с рукояти своего меча. Их глаза встретились. Они чувствовали неподдельное облегчение. Тамнаис же, менее доверчивый, пошел вслед за стариком – убедиться, что он не опасен.

Мужчины спешились. Криф поспешил к Даре и увидел, что она спешилась без чьей-либо помощи. Лаоклейн слегка нахмурился, увидев его удрученный вид, и повернулся к Никейлу.

– Иди к крестьянам и объясни им, что мне нужно. Добейся, чтобы они мне помогли. Заплати им за это. Не скупись. Тот, кто откажется, рискнет навлечь на себя мой гнев. Нам нужна еда, нужно накормить лошадей, нужны женщины, чтобы все почистить и убрать. К ночи замок должен стать пригодным для жилья.

Никейл кивнул головой и сел в седло, делая знак рукой Крифу. Молодой человек с удовольствием последовал за ним. Никейл был сильным и сообразительным, он заслуживал уважения. Он не внушал страха, как это часто бывало с Макамлейдом. Да, это был человек, за которым стоило следовать, с которым стоило соперничать.

Лаоклейн отдал своего коня в конюшню Сима. В горах лошади были на вес золота, здесь их нельзя было тут же заменить. Лошади, живущие в горах, были сильными и неукротимыми. Они не были такими красивыми, как лошади, выросшие на юге.

Лицо Лаоклейна было мрачным, когда они подошли к дому. Дара чувствовала, что в его возвращении домой было столько же боли, сколько и радости.

Большой зал замка отличался от двора лишь тем, что здесь была крыша над головой. Каменные стены и полы были такими же голыми, как парапет и плитки во дворе. Камином, напоминавшим пещеру, давно не пользовались. Единственным и мрачным напоминанием о том, что здесь когда-то горело пламя, была сажа.

Лаоклейн подошел отдохнуть за длинным, обшитым досками столом. Он дотронулся до его шершавой поверхности.

– Еда Дункану казалась бы гораздо вкуснее, если бы он ел за этим старинным столом.

– Ожесточенность и гнев делали еду твоего отца невкусной, – сказала Дара, слишком хорошо помня жестокость старика, – а не ностальгия.

Она сожалела о том, что заговорила. Но сожаление это было кратким. Лаоклейн повернулся к ней и посмотрел прищуренными блестящими глазами.

– Ты легко презираешь то, чего сама не пережила.

– Это я не пережила? Он с легкостью насмехался над английской заложницей, которая горевала и была совершенно одинока! По крайней мере, свою ссылку он выбрал добровольно.

– Как ты сейчас свою.

– Да, – согласилась она менее горячо. – И я не жалею об этом, но не проси меня сострадать человеку, который не умел жалеть других.

Лаоклейн мрачно улыбнулся:

– Я просил тебя об очень немногом, дорогая. Пока.

Он повернулся к Бретаку и сказал:

– Поручаю тебе леди Дару. Я осмотрю границы Галлхиела и вернусь к ночи. Я уверен, что ты выполнишь мои приказы, и моя жена ни в чем не будет нуждаться.

Не сказав больше ни слова, не посмотрев на Дару, он вышел из зала. С трудом она отвела глаза от двери, захлопнувшейся за ним. Бретак осторожно смотрел на нее.

Она печально улыбнулась:

– Я никогда не научусь держать язык за зубами или следить за его хмурым взглядом, Бретак, но иногда он злит меня.

– Он не смог бы ужиться с уступчивой девушкой, – уверил ее Бретак, а про себя подумал: «Что выйдет из этого союза двух людей с железной волей?»

Просторная долина и высокие горы, окружающие ее, были по-прежнему такими же красивыми, какими Лаоклейн знал их в юности. Конь Лаоклейна шел быстро и уверенно по вековым тропам, окаймляющим горы и пересекающим ручьи. Старинный каменный мост нависал над узким заливом озера, которое за горами соединялось с морем. За мостом лежал второй перевал, ведущий глубоко в горы. Оттуда, бывало, соседние кланы совершали свои набеги на Галлхиел, когда он был богат. Лаоклейн поклялся, что вновь обретет богатство и силу, какие знал в прошлом. Урожаи, над которыми крестьяне трудились на земле, никогда не принесут богатства. Скотоводство – вот что более всего подходило для этой бедной, каменистой почвы. Шотландский скот ценился в Англии за свое вкусное мясо, и он принесет роду Лаоклейна процветание. Суровые зимы на обдуваемых штормами склонах могут стать главной опасностью в этом рискованном предприятии. Но долина Галлхиела служила хорошим укрытием, а у очень многих семей такого укрытия не было.

Пока Лаоклейн размышлял над своими планами, которые уже давно созревали у него в голове, стало темнеть. Когда он проезжал близлежащие к крепости фермы, солнце касалось вершин гор. Как только оно сядет, тут же наступит полная темнота, но на какое-то мгновение разбросанные тяжелые облака загорятся огненно-оранжевым цветом. Лаоклейн заметил, что, если в предстоящие дни эти облака будут собираться и опускаться все ниже, пойдет снег. Но это будут не те легкие сдуваемые ветром снежинки, которые падают на границе, а суровый, сильный и густой снегопад.

У Дары не было времени рассматривать горизонт или размышлять о будущем. Она была слишком занята настоящим. С ферм пришли женщины и мужчины. Дара же осматривала дом, пытаясь справиться с ужасом, охватившим ее, когда она увидела, в каком он состоянии.

Дара начала с длинной галереи за залом. В ней когда-то, видимо, была мебель. Теперь там было пусто. Галерея вела в салон, состояние которого было не лучше. Мебелью, стоявшей в нем, пользоваться было невозможно. Макамлейду придется начать все сначала, если он хочет жить с удобствами. Осматривая комнаты, в которых гуляли сквозняки, глядя на сырые, голые стены, Дара боялась, что в лучшем случае здесь будут спартанские удобства. В спальнях, этажом выше, дела обстояли гораздо лучше. Здесь была довольно хорошая мебель, некоторые ее предметы, когда с них стерли пыль, оказались даже красивыми. Комнат в замке было много, и они были огромными. Несчастный предшественник норвежца, должно быть, предполагал иметь великое множество наследников, но судьба распорядилась иначе. Лордом Галлхиелом стал отпрыск норвежца, он же стал основателем рода.

Но больше всего Дару разочаровала кухня. В ней были каменные стены, земляной пол, очень мало кухонной утвари, а продуктов вообще не было. Наверное, когда-то на черных балках потолка висел бекон, сушеная селедка, ветчина, сейчас все было пусто. В высоких каменных шкафах лежали лишь грубые ножи и вилки, да посуда. Печи были в хорошем состоянии. В одной на крючках висели огромные котлы. Другая была оборудована железными вилами и вертелами для дичи, говядины или свинины.

Первая трудность, с которой столкнулась Дара, принимая помощь от пришедших людей, был язык. Дара не могла говорить по-гэльски, а женщины знали только этот язык. Дара попросила Никейла помочь ей дать женщинам задания. Половину женщин она отправила чистить кухню, другая половина направилась вытирать пыль с мебели, проветривать и высушивать постели. Они были сырыми и заплесневевшими, что могло их испортить. Когда началась вся эта суматоха, мужчины покинули зал, и их больше не видели до ужина, которым их обещали накормить вечером. Мужчин ожидала работа в караульном помещении и конюшне. Построенные из камня, они оставались крепкими в течение всех этих лет. В конюшне требовались новые подстилки в стойла. Для них надо было сгрести оставшееся в конюшне сено. Для замены настила в караульном помещении сена не было, большая часть его испортилась, а ту, которая не испортилась, по клочкам растащили к себе в норы мыши и крысы.

Древний старик, одинокий обитатель этого дома, жил, не беспокоясь, что замок приходит в упадок. Сейчас он с подозрением наблюдал за тем, как захватывают его дом. То, что его любимая крепость вновь оживала и волновало его, и радовало. С молодых лет он служил Дункану. Он был воином, раны свои он получил на войне, но страдал он больше всего в те годы, когда видел, как распадается род Галлхиелов, и не было силы, которая этот род могла бы объединить.

Лаоклейн был доволен: работа в доме началась, и ее так аккуратно исполняли. Он знал, что чем дальше будет продвигаться работа, тем больше трудностей будет возникать. Он оставил своего коня в стойле, где уже поменяли подстилку, и пошел через двор. Он был таким же темным, как и небо, затянутое облаками.

Огонь, горевший в зале, разогнал тени, которые вот уже длительное время витали в замке подобно туману над озером. Дара стояла внизу длинной изгибающейся лестницы. На ней было шерстяное платье деревенской женщины. Платье было широкое. Но, несмотря на это, оно не могло скрыть стройную фигуру Дары. Ее волосы были завязаны сзади куском материи, но при каждом ее движении из-под этой ленты выбивались шелковые пряди. Дара жестами пыталась объяснить молодой девушке ее работу. Лаоклейн был очарован Дарой, его не интересовало ее затруднительное положение до тех пор, пока она не стала умолять его отчаянным взглядом.

– Я не сомневаюсь, она не понимает, что я ей говорю, но ведь она видит – эти ступеньки нужно чистить!

Лаоклейн пошел объяснить девушке, что ей нужно сделать. Покраснев и испугавшись, она быстро пошла на кухню за мылом и водой. Когда Лаоклейн вновь посмотрел на Дару, в его глазах была улыбка.