– Я не слышала, как ты подошел, дорогой. Сколько мы еще будем добираться до Галлхиела?

Он улыбнулся ее английскому произношению такого дорогого для него слова «Галлхиел» и сказал:

– Еще один день, хотя это зависит от твоей кобылы – сможет ли она идти завтра. Мы можем выпустить ее на свободу и тем самым оградить себя от возможной неприятности, если она снова захромает.

– Нет! Хефен была подарком Тайна, моего отца. Это все, что у меня от него осталось.

Лаоклейн дернулся и прикусил язык. Было бы лучше, если бы ей ничего не напоминало ее семью или Англию. Она почувствовала его раздражение и ушла от этого разговора.

– Разве ты не возвращался в Галлхиел за все эти годы?

– Никогда. – Ответ не вдохновлял.

– А если кто-то предъявит претензии на замок, что тогда?

– Никто не имеет права! Я – глава рода Макамлейдов после смерти отца и граф Галлхиел по декрету Джеймса.

– Я слышала, что у горцев свои собственные законы, они не признают права сюзерена вмешиваться в их дела.

– Да, – согласился он. – Это так. Но Джеймс заслужил мое уважение и мою преданность. Я дал клятву верности ему и клятву Макамлейда не нарушу. Я укреплю Галлхиел, соберу людей, сделаю их богатыми и преданными Джеймсу. Если мне придется за это сражаться, то так и будет.

Но Лаоклейну хотелось не только разговаривать с Дарой, а гораздо большего, и своим поцелуем он прекратил дальнейшие рассуждения. Все началось с нежного, неуверенного поцелуя, желание его росло, он все сильнее прижимался к ней. Она задыхалась от его дикой страсти и томительной ласки. Вскоре она стала безвольной в его объятиях. Ее руки обвивали его шею, она сдалась. Лаоклейн расстегнул ее корсет, и его руки скользнули внутрь. Она ощущала прикосновение его прохладных пальцев к своей плоти, он ласкал ей грудь, слегка дотрагиваясь до темных нежных сосков, вызывая сладостное мучение. Он повторял движение снова и снова, пока соски не напряглись, полные желания. Он наклонился поцеловать ее губы, потом соски. Она беспомощно лежала у него на руках.

Дара изумилась, когда он отстранился от нее, сказав:

– Здесь не место, дорогая, здесь нет уединения.

Стыдясь своего собственного желания и страха, она почувствовала в глазах слезы. Она отвернулась от него и неловко застегнула платье. Из-за этой своей неловкости она стала тихо ругаться.

Лаоклейн был удивлен стремительностью ее реакции, обошел вокруг и встал перед ней. Он нежно поднял ее подбородок:

– У нас впереди бесконечные ночи, дорогая. Я сожалею не меньше, чем ты, что мы должны остановиться.

Она вздохнула. Он считал, что она больше разочарована, чем унижена! Дара отдернула подбородок от его пальцев.

– Не думай, что я желаю тебя, дорогой. Ничего, кроме неудобства, я от тебя не имею.

Он схватил ее за руку, иначе бы она убежала, и крепко держал ее.

– Мне доказать твое желание, Дара?

Он говорил тихо, но в глазах его не было жалости. Она злобно покачала головой, глядя на него сквозь слезы.

– Мне следовало принять предложение лорда Блекдина. Хотя он был дерзким, он не был невыносимым, как ты!

– Ты говоришь об англичанине, который так ужасно выглядел, когда ты решила ехать со мной? – Лаоклейн лениво растягивал вопрос, не требуя ответа. – Он бы не подошел тебе, дорогая. Судя по нему, он был бы льдом рядом с твоим пламенем. И какой же он страстный любовник, если отпустил тебя так легко.

Он был в ярости, когда представил Дару в объятиях лондонца, а Дара видела лишь язвительное спокойствие, раздражавшее ее.

– Он руководствовался законами чести, которых тебе не понять, Макамлейд! Законами чести джентльмена!

– Да, я не джентльмен, миледи, я могу укротить твой гнев или сравнять его с моим. – Он грубо схватил ее и сильно, свирепо поцеловал.

Она была вынуждена признать справедливость его слов. Она не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Между ними горело пламя, которое было невозможно погасить никаким отказом. Все же она закусила губы, чтобы не признаться в этом, хотя тело ее доказывало обратное.

Мужчины внутри башни уже улеглись спать, когда вернулись Дара и Лаоклейн. Она чувствовала себя неудобно, лежа под одним одеялом с Лаоклейном, рядом с мужчинами. Она легла одетая. Лаоклейн был в восторге от ее смущения, и она отодвинулась от него так далеко, насколько позволяло одеяло. Упрямо, сильными руками он вновь притянул ее к себе, и крепко держал у своей груди.

– У этих, невоспитанных, свои правила, – сказал он тихо ей на ухо.

– Это значит, ты тоже не претендуешь на воспитанность, дорогой, – прошептала она с яростью, перед тем как успокоиться в его теплых объятиях.

Начинался новый день. Ветер разметал облака и затих. Виднелись бесчисленные угасающие звезды. Никто не пытался разжечь огонь, а над холодным завтраком никто не засиделся.

Утро было приятным. Дара вновь ехала сзади Лаоклейна. Она руками обхватила его за талию. Хефен, идущая за одним из мужчин, успевала за их шагом. Лаоклейн больше уже не упоминал о возможности оставить кобылу. Солнце грело им спины. Ветра не было. Переносить холод стало легче.

Самое красивое место в Шотландии – горы, даже в середине зимы. Застывшие скалистые горы были испещрены ручьями, чьи стремительные кристальные воды приветствовали путешественников. В лощинах, не тронутых человеком, глубокие озера питали зеленеющие поляны. Неожиданно возникали каменные пирамиды, межевые знаки из вечного камня, установленные простыми смертными, которых уже давно не было в живых. Вечнозеленые растения окрашивали горизонт в синий цвет.

Мужчины, слишком много времени проведшие на границе, с каждой пройденной милей чувствовали прилив сил. Хотя Дара терзалась тем, что расстояние между ней и Англией все увеличивается, оптимизм брал верх над ее терзаниями. В Галлхиеле не будет тех ужасов, что остались позади, они не последуют за ней в эту дикую красивую страну гор, долин и опасных ущелий.

ГЛАВА 17

Горы, как башни, возвышались над широкой, окруженной холмами долиной. У подножия гор стоял замок Галлхиел. Зимние серебристые небеса дотрагивались до зубчатых башенок и отражались в спокойных водах озера. Крепость была построена из серого шотландского камня и предназначалась только для защиты тех, кто в ней обитал. С высоким парапетом, небольшими проемами для окон, замок казался неприступным. Он производил устрашающее впечатление. Всех, кто приближался к нему, он как бы предупреждал своим видом, что им будет отказано в гостеприимстве. Если в нем и была красота, то лишь глаза владельца были способны разглядеть ее. Дара же не находила в нем ничего красивого.

Вниз с гор вела опасная узкая горная тропа. Лошади шли своим обычным шагом. По обеим сторонам тропы, на склонах, росли хвойные деревья. Ветер стонал, застревая в их ветвях. Дара почувствовала сильное облегчение, когда они наконец спустились с гор и поехали по заснеженным полям.

Они приблизились к замку. Лаоклейн становился осторожным и внимательным. Они проезжали мимо ферм, но ни одна душа не решилась выйти, чтобы поприветствовать или остановить их.

Всадники видели длинные, низкие хижины без окон. Грязные стены хижин были сложены из камня и гальки. На крышах, покрытых вереском, не было труб, и люди внутри этих жилищ задыхались от дыма. Поля были полны вросших камней. Но, несмотря на это, в этих местах побеги зерен, посеянных среди разбросанных валунов, были такими же цепкими, как и камни, которые удерживались на крутых склонах холмов. Многочисленные ручейки поили долину и густые леса. И хотя леса забирали много солнечного света и влаги, ими не могли пожертвовать и отдать на откуп, топору ради полей. Дичь, водившаяся в лесах, давала возможность выжить, когда ливни уничтожали урожай на полях. Урожай уничтожали и враги, поджигая в летнюю жару поля во время очередного набега.

Дара снова села на свою кобылу и спокойно ехала рядом с Бретаком. Лаоклейн приказал ей находиться позади него, в случае если им будет угрожать опасность. Она была поражена видом бесплодных полей у подножия холмов, но больше всего ее поразило отсутствие скотины на фермах.

– Разве у этих людей нет скота, чтобы есть мясо, нет коров и коз, чтобы есть сливки и масло?

Бретак широко улыбнулся:

– Есть, но зима не самое хорошее время для скота в этих горах. Здесь слишком много голодных волков и горных кошек. Поэтому крестьяне держат скот в своих домах. Так надежнее.

Дара не очень поверила этому и покосилась на дома без окон и без труб. Должно быть, там невыносимо: запах скота, смешанный с дымом от горящего торфа.

– Ты шутишь, Бретак!

– Нет, миледи. Клянусь, это правда. Они хранят навоз до весны, чтобы потом разбросать его по полям, хотя от этого мало пользы. Почва здесь тощая и кислая и родит мало.

– Тогда почему же они не покидают этих мест в поисках более плодородных земель?

– Они горцы, миледи.

Постепенно до нее начинало доходить все глубокое значение этого короткого слова. Горцы, гэлты, живущие своей семьей и знающие только свой закон. Они не предают ни своего короля, ни свои обычаи. Как они встретят Лаоклейна, который уехал от них в юности, чтобы вернуться уже мужчиной и стать во главе их?

Внешние стены замка, неподвластные времени, как и горы, выдержали испытания сильных горных ветров и от этого стали еще крепче. Большие деревянные ворота преградили всадникам путь. Только после того как Тамнаис сильно ударил в них своей мускулистой рукой, их открыли, ругаясь. Внутренний двор был выложен огромными неправильной формы камнями и усыпан мелкой галькой. Лошади нервно топтались в затхлом, чуждом воздухе.

Дара, отставшая от других, застыла, услышав рычание, исходившее из зияющей темноты караульного помещения. На нее с диким видом голодного волка стремительно выпрыгнула гончая. Хефен в панике бросилась назад.

Лаоклейн посмотрел в сторону Дары и решил, что его люди позаботятся о ее безопасности. Криф схватил поводья Хефен и остановил ее, в то время как другой мужчина набросился на огрызающуюся и рычащую собаку. Он глубоко вонзил в нее свой кинжал. Кровь брызнула из раны. В глазах собаки застыла сцена не долго задержала общее внимание, так как из той же двери, из которой выпрыгнула собака, появилась неопрятная воющая фигура мужчины. Грязные руки этого человека сжимали палаш, его черные глаза дико блестели из-под тусклых спутанных волос. Он изрыгал гнев и ненависть на непонятном Даре языке.