Тень пламени плясала на его голом торсе, когда он двинулся к двери и закрыл ее. Дара не проявила страха при всей очевидности его ответа. Она стояла на своем, даже когда он приблизился к ней.

– Если ты собираешься кричать, дорогая, или ругаться, начинай сейчас.

Руки его коснулись ее волос. Он вынимал шпильки, и они падали на пол. Расплавленная медь ее волос свободно полилась вниз. Она оставалась холодна под его жадными поцелуями, пока он не оторвался от нее, изрыгая проклятия.

– Прошлой ночью в тебе было больше огня, дорогая. Или твоя добродетель покоится на прихоти?

Это резкое обвинение положило конец ее ледяному самообладанию и она вырвалась из его тисков. Резко повернувшись, она посмотрела на его стол. Бумаги, письма, чернильница – все лежало так, как он оставил. Их легко можно было уничтожить. Она со злостью взмахнула рукой и смела со стола все, что на нем было. Все, ломаясь, падало на пол. Все, кроме чернильницы, на которую натолкнулись ее пальцы и схватили ее. Ее злоба и ярость нашли выход в этом действии, доставлявшем ей наслаждение. Лаоклейн снова выругался, в этот раз по поводу того, что она натворила в его комнате.

Он повернулся от этого мусора, в который превратились его вещи. На его лице была угроза, но ярость Дары была слишком велика, чтобы бояться. Она бросила чернильницу, которую держала в руках, в камин, облицованный резным дубом, и стала искать еще какой-нибудь снаряд, когда Лаоклейн схватил ее за плечи. Злость Дары больше не защищала ее. В наказание он стал неистово трясти ее, пока она не взмолилась о пощаде.

Лаоклейн внимательно глядел на ее испуганное лицо. Его глаза потемнели. В нем родилось другое чувство, и он прижал Дару к груди. Он взял в руки ее прохладные волосы и приблизил к ней лицо, чтобы поцеловать ее.

Она отдыхала у него на груди, уставшая от гнева и пренебрежения, тоскующая по покою.

– Ты довела меня до сумасшествия, дорогая. До тебя я никогда не брал девушек силой. У меня не было желания так обидеть тебя.

Он не услышал ее ответа. Дара приняла силу, которую он предлагал. Ее руки поползли вверх. Она льнула к нему. Он застонал от желания, которое она в нем возбуждала, и взял ее на руки.

ГЛАВА 11

Посыльные сновали между Тараном и Чилтоном, так как Овеин с презрением относился к мирным намерениям своего племянника.

В каждом послании говорилось о необходимости расплаты и порицались рассуждения Бранна. Нельзя доверять одному из самых сильных графов Шотландии, когда речь идет о безопасности члена рода Майданов. Тем более, когда это молодая и красивая девушка. Убили Кервина, и ни один человек не наказан за это злодеяние. Разве этого не достаточно, чтобы не доверять Макамлейду? Страстные убеждения старого воина разжигали в Бранне желание отомстить. Райланды всегда брались за оружие, чтобы достичь желаемого. Бранн должен поступить так же.

Раздумывая над намерениями своего лорда, жившего на севере, король Англии Генри торопливо, с опозданием решил принять участие в этом неразумном деле. В своем послании, шедевре дипломатии, в адрес суверенного правителя Шотландии он призывал к быстрому и мирному решению этой междоусобицы. В результате в Атдаир срочно направили краткое послание.

В замке у границы волынщик играл старинную балладу. Слушающие ее представляли себе дикие болота, горы, земли, поросшие вереском, сильных и бесстрашных воинов, думали о доблести и сладости победы. В льющейся мелодии странным образом сплетались красота и жестокость, но такова Шотландия. Едва ли было музыкой то, что звучало. Но звуки эти подходили гораздо больше Атдаиру, чем сладкозвучные мелодии лютней и лир.

– Она околдовала его! Да, своими кошачьими глазами и рыжими волосами, как у лисы. Дары дьявола! – пробормотал Дункан.

Фибх спросил:

– Что ты сказал, мой господин?

– Это она, дьявольское оружие, пришла околдовать моего сына. Да! Сатана завидует человеку, который преодолевает все земные опасности.

Оглядевшись, чтобы удостовериться, что их разговор не привлекает внимания Лаоклейна, Фибх заметил:

– Не говори так.

Дункан повысил голос:

– Руод привез ее сюда. Он договорился с чертом, а сейчас ждет смерти брата, чтобы стать хозяином Атдаира. Награда сатаны.

Его голубые глаза стали хитрыми, когда Фибх перекрестился.

– Да, Руод привез ее сюда, но, может быть, его заставят и отвезти ее отсюда. И черт будет проклят!

Неистовый стук, грохот засовов заставил его вскочить, он закричал, как будто от испуга, что это сам сатана явился мстить, услышав его проклятия. Но вошел почти окоченевший от холода мужчина и произнес имя лорда Атдаира. Охрана была наготове. Охранник держал руку на своем мече, но пришелец быстро прошел мимо и только взглянул на него. У него было довольно молодое честное лицо, короткая густая борода. Он безошибочно подошел к человеку, которого искал. Остановившись перед Лаоклейном, он низко поклонился:

– Я прибыл из Эдинбурга, ваше сиятельство. Меня прислал Джеймс. Дело неотложное, и он просит поторопиться с ответом.

– Поднимись и дай твое послание. Посыльный просунул руку в перчатке под теплую куртку и вынул свиток. Лаоклейн взял его твердой рукой. Королевскую печать разбил легким ударом ножа. Посланник удивленными глазами посмотрел на девушку, стоявшую рядом с Макамлейдом. Вот она, из-за нее столкнулся английский двор с шотландским. Теперь, когда он увидел ее, он понял, почему это произошло. По своей красоте и манере держаться она соперничала с фаворитками королевского двора. Если бы Джеймс увидел ее, то самая последняя из его любовниц больше не смогла бы оказывать на него влияния.

Лаоклейн свернул бумагу. Он внимательно посмотрел на посланника, выражение его лица не изменилось.

– Как тебя зовут?

– Балтаир, милорд.

– Тогда, Балтаир, поешь и отдохни. Будь готов отправиться в путь на рассвете. У тебя будет мой ответ.

Многие посмотрели с любопытством, но только Дункан заговорил:

– Опять ты понадобился Джеймсу?

– У Джеймса секретное дело ко мне. Что должно быть сделано, я сделаю.

– На границе было бы спокойно, если бы не набег Райланда, а затем его отступление, – с вызовом сказал Дункан. Он хитро взглянул на Дару.

Злость вспыхнула в Лаоклейне. Он сдерживал себя.

– Было бы глупо с твоей стороны думать, что отступление лорда Райланда – это его последний шаг. Он собирает силы вместе с Овеином из Тарана, и едва ли они признают поражение, пока хоть один из них будет жив.

– Нужды бы не было, если бы не девчонка! Она – проклятие нашего дома.

– Замолчи! – Рев Лаоклейна был подобен грому, прогремевшему в комнате с высоким потолком. Он остановил движение, разговоры и волынку. – Леди Дару привезли сюда силой и держат здесь тоже насильно. Вини тех, кто виновен, если не можешь сдержать свой поганый язык. Ты будешь отрицать это, говорить, что это неправда?

– Нет, но и твоя ослиная ярость не заглушит мою правду! Отошли эту лисицу в ее логово, и ее род больше никогда не причинит нам горя!

В тишине, последовавшей за этим взрывом старика, угрожающе прозвучал злой рев Гервалта. Ответ Лаоклейна был более убедительным, чем гневным.

– Дара Райланд теперь моя, что бы ни случилось. Если кто-нибудь надумает отобрать ее у меня, он погибнет.

Он протянул руку. Дара, повинуясь, встала рядом с ним. Ее холодная хрупкая рука лежала в его руке. Она со своей гордой осанкой казалась маленькой рядом с ним, высоким и широкоплечим. Он был воплощением власти. Он решал: уничтожить ее или защитить.

Тем, кто смотрел на них, казалось, что они находятся в согласии, но на самом деле между ними все еще продолжалась борьба. В них кипела страсть, они были своенравны, и оба были людьми с сильной волей. Соперничество крови и верности – шотландской и английской– было отброшено в сторону, но мира между ними не было.

Их спальня в эту ночь не была раем – нельзя было пренебречь приказом Джеймса.

Уступив ее мольбам, Лаоклейн дал Даре прочитать послание.

Она постепенно цепенела, когда ее глаза быстро пробегали по документу, написанному в решительном тоне.

– Он тепло приветствует тебя и просит вернуть меня в Чилтон. Это не подлежит обсуждению.

Он встал у камина, плечом уперся в его обшивку. Она села на скамью рядом с ним. Голова наклонилась над свитком, лежавшим у нее на колене, а Лаоклейн видел только ее волосы теплого бронзового цвета.

– Джеймс говорит мне только о том, чего хотят твой брат и дядя. Только о том, о чем ты умоляла, за что ты дралась некоторое время тому назад. Неужели твое сердце не изменилось? Ведь Чилтон – это не все, чего ты желаешь?

Дара взглянула на него:

– Ты бы хотел этого, милорд?

– Я не желаю лживых заверений.

– Их не будет. Ты доказал всю власть надо мной, тебе нужна была не моя преданность. – Ее взгляд снова упал на свиток, который она от волнения мяла. – Я не меньше тоскую по своему брату. Я так люблю его и не могу, чтобы его любовь ко мне погибла. А мое унижение убьет ее.

Она замолчала, волнуясь. Дара знала, что между ними нет больше согласия, как это было раньше. И все же она не могла сказать ему о том, чего ждала от него. Ведь Лаоклейн ничего не обещал ей, не брал на себя никаких обязательств, но упорствовал в своем решении держать ее у себя, несмотря на последствия. Она становилась день ото дня все ранимее и, несомненно, привязывалась к нему.

– У тебя нет стыда.

Она взглянула на него и пожала плечами, сказав:

– Ничего не стоящая похвала.

Его лицо напряглось.

– Не имеет значения. Ты потеряна для Англии и твоего брата.

– Ты не повинуешься своему королю?

Он улыбнулся ее недоверию и с усмешкой сказал:

– Я не выпускаю из рук того, что принадлежит мне. Несмотря ни на какие авторитеты. Не бойся, Джеймс поймет мое оправдание.