Яшка сидел за столом как на иголках. Едва дождавшись паузы в разговоре старших, он принялся жадно расспрашивать Варьку:

– Как наши все там, бибийо?[21] Как отец? Мама здорова? Сестер замуж взяли? Всех? Пашка Конаков на Ольке обещал жениться – женился?

Впервые на памяти Ильи Яшке изменила его обычная сдержанность, вопросы сыпались из парня один за другим, а загорелое скуластое лицо было взволновано и казалось совсем мальчишеским. Яшка даже не заметил, что выпил свой стакан вина до того, как пригубили Илья и Варька: недопустимое поведение при гостях, тем более старших. Вздохнув, Илья понял, что, пока Варька не переберет всю Яшкину московскую родню, поговорить с сестрой ему не удастся.

А может, и слава богу… О чем говорить? Что рассказывать? Как искал по всей Бессарабии Маргитку? Какой ее нашел? Как жили, как живут сейчас? Зачем?.. Позориться только. Да, Варька сестра ему; да, кроме нее, у него и на свете нет никого, но… Но язык не повернется рассказать, из-за чего они столько лет, как бродяги, мотались по Крыму, из-за чего никак не могли сесть на одном месте, ужиться с цыганами… Да Варька и не дура; небось давно сама догадалась. Ведь наверняка не думала, что отыщет брата в нищем рыбачьем поселке среди бог знает какого сброда. Что он ответит, если Варька сейчас спросит: «Как ты живешь, Илья?» Что тут отвечать? Не расскажешь ведь, не вывалишь, как прежде, все, от чего болит душа, не спросишь: «Что делать?» Тьфу, пропади все пропадом… Может, лучше бы ей и вовсе не приезжать было.

Яшка угомонился только через час. И то помогла Дашка, на миг остановившаяся за спиной мужа и что-то чуть слышно шепнувшая ему. Яшка умолк, смущенно покряхтел, тут же вспомнил о каком-то неотложном деле и, извинившись, вышел из комнаты.

– Спасибо, чайори, – недовольно сказал Илья. – Думал – до ночи от него не избавлюсь.

– А ты чего хотел? – сдерживала улыбку Варька. – Парень родню пять лет не видал. Девочка, хватит там у печи вертеться, садись с нами, дай на тебя посмотреть! Господи, ты и не растолстела, кажется, совсем… Четверых родила, а все как невеста! Затягивалась, что ли? Иди, посиди!

– Сейчас вернусь. – Дашка улыбнулась, взяла пустое ведро и вышла на улицу.

– Золото, а не девочка, – с нежностью сказала Варька, глядя ей вслед. – И в кого только?

– Да уж не в меня.

– Знамо дело. – Варька снова достала трубку, долго раскуривала ее, придавив табак вынутым из печи угольком.

Илья молча ждал, рассматривал на свет красное вино в стакане. Дашка все не возвращалась. Со двора доносилось мокрое шлепанье: Маргитка у колодца стирала белье.

Варька наконец управилась с трубкой, затянулась, выпустила облако дыма. Илья искоса, сердито взглянул на нее:

– Долго дымить будешь? Рассказала бы лучше, как наши.

– А что наши? – невнятно переспросила, не вынимая трубки изо рта, Варька. – Я в таборе с весны не была. Но, кажется, все живы-здоровы, только старая Стеха на Святках померла. Правда, и пора уже было, ей лет девяносто точно стукнуло. Сиво последнего сына женил и всех при себе держит, отделяться не дает, добро жалеет. Смех и грех глядеть, как девять невесток у одного костра толкутся да задами стукаются! Маша своего пьяницу похоронила, теперь веселая бегает: отмучилась… Ванька Жареный из тюрьмы пришел и в первый же день чуть жену не убил, еле цыгане развели: что-то ему про нее наболтали. Брат его дочь сосватал за каких-то ростовских, весной хотят свадьбу делать, а денег нету, даже занимать не у кого… Илья, что с тобой?

Он опустил глаза. Перевел дыхание. Сквозь зубы спросил:

– Ты что, издеваешься надо мной? Что мне до таборных? Я их пять лет не видал и видеть не хочу. Ты мне про детей моих расскажи. И… и про Настьку.

– А-а, вон ты чего… – Варька положила трубку рядом со стаканом на стол. Долго молчала. Илья ждал, глядя на вино в своем стакане, и в глазах уже рябило от красного блеска. – Ну, что тебе рассказать… Про то, что Гришка на Анютке женился, ты знаешь? Петька тоже жену взял, красивая девочка, но бесталанная, в хоре только за красоту и держат, сидит посреди первого ряда богородицей… А месяц назад и Илюшка женился на Катьке Трофимовой. Прелесть девчонка, и пляшет хорошо… Нет, ты меня не слушаешь, я вижу! Илья! Сам ведь просил рассказывать!

– Прости. Слушаю. – Илья отпил вина. И, так и не заставив себя поднять глаза, спросил:

– А что же… Настька?

– Настька? – Варька помолчала. – Настька замуж собирается. За князя Сбежнева. Если все хорошо будет, осенью обвенчаются. Он ее в Париж увозит.

Вот так, ошалело подумал Илья, сжимая внезапно заплясавший в пальцах стакан. Вот так. Не зная, куда деть задрожавшие руки, злясь на себя за это смятение, он все же сумел усмехнуться:

– Что ж… Слава богу, быстро утешилась.

– Помолчи! – резко сказала Варька. – Что ты знаешь?

– А чего тут знать?! – рявкнул Илья, стукнув стаканом по столу. Он разбился вдребезги, на пол посыпались осколки, по столу растеклась гранатовая лужа, а сам Илья сдавленно выругался, порезав руку.

Варька молча смотрела в окно. Когда Илья перестал материться, спросила:

– Слушай, а ты чего ждал? Что она до конца дней своих по тебе убиваться будет? Много чести…

– Ничего я не ждал. Выходит замуж – и слава богу. Может, еще детей ему нарожает. – Илья встал, прошелся по комнате. Дрожь в руках не проходила, саднила порезанная ладонь. В висках стучало, как маятник: Настька… князь… Настька… князь…

Да, конечно, прежнего не воротишь. Да, у него теперь другая семья, Маргитка, скоро будет ребенок, но… Но почему он так не ждал такой новости? Ведь права Варька, не сохнуть же Настьке одной, она совсем не старая еще, красивая, любой такую с радостью возьмет, небось и не один князь в очереди стоит… Права Варька, и Настька права, хоть поживет по-человечески. И ничего другого быть не могло… но отчего же, господи, худо-то так?

– Что ж она за него сразу не вышла? – спросил он, стоя у окна и глядя на двор. – Зачем тянула пять лет?

– Не знаю. Может, тебя ждала. Может, боялась. Наши-то все ее уговаривали, Митро – тот с утра до ночи зудел, как бабка древняя: выходи, выходи, дура… А сейчас уж тянуть некуда, князь в Париж с посольством уезжает, а туда только законную супругу можно.

– Понятно. Ну – дай бог.

– Подойди ко мне.

Он не послушался. Упрямо стоял у окна до тех пор, пока Варька не подошла сама, не взяла его за руку и не усадила насильно у стола.

– У тебя кровь. Сильно порезался? Как был бешеный, так и остался… Чего разошелся-то? Совсем, что ли, плохо здесь?

– С чего ты взяла? – Илья опустил голову, понимая, что сейчас хочешь не хочешь, а придется врать. Противно было до дрожи в коленях, но Илья знал: правды о своей жизни с Маргиткой он не расскажет под ружьем. Никому. Даже Варьке. – Что ты на меня так смотришь? Чего ты сама себе напридумывала? Слава богу, хорошо живу. Что детей пока нет – это пустяки, Маргитка сейчас тяжелая, к зиме управится. Деньги есть, лошади есть, дом есть… Внуков вон целая охапка, покою в доме никакого… Чего еще надо?

Варька молчала. Умолк и Илья. Через минуту тишины он осторожно поднял взгляд. Сестра сидела, подперев голову рукой, и изумленно смотрела на него.

– Слушай, Илья, ты что – голову мне морочишь? – почти с испугом спросила она. – Ты ума лишился?!

Он не ответил. Варька в сердцах ударила ладонью по столу, вскрикнула, уколовшись о лежащий на столешнице осколок стакана.

– О, черт возьми… Все из-за тебя, леший!

– И тут я виноват, – пробурчал Илья, смахивая осколок на пол и беря сестру за руку. – Дай мне…

Варька молча позволила ему зализать ранку на пальце. Когда от той осталась лишь красная полоска, отняла руку. Тихо, глядя в окно, сказала:

– Вот не думала, что у нас с тобой до такого дойдет. Ты что, Илья, решил, что я за эти годы ослепла? Или из ума выжила? Хорошо он живет, посмотрите на него, люди добрые… А то я не знаю, зачем ты в эту дыру зарылся! Жену от цыган прячешь, позориться не хочешь, только и всего! Была я в Симферополе, мне крымы рассказали, почему вы оттуда съехали! И в Кишиневе была, там вас лаутары местные тоже хорошо помнят! А что ты с девочкой сделал? Во что ты ее превратил?! Да для того она, что ли, родилась, чтобы за твоей кобылой по свету таскаться?

– Ну, тут ты меня не совести! – вспылил Илья. – Она, что ей лучше, сама выбирала! Я ей не навязывался!

– Дурак, ты ей в отцы годишься! Думать надо было, прежде чем на девчонку зеленую лезть!

Варька, забывшись, снова заколотила по столу, охнула от боли в порезанном пальце, умолкла. Илья опустил голову на кулаки. В комнате стало тихо. На улице о чем-то разговаривали Дашка и Маргитка, орал петух, звенели голоса детей.

– Знаешь, я, когда вы пришли, Маргитку даже не узнала. Присмотрелась, только тогда поняла: она… Что ты с ней сделал? Она же веселая была, красивая, светилась вся… А теперь глаза как у кошки одичалой. И что это у нее с лицом? Бьешь ты ее, что ли?

Варька спросила это будничным тоном, но ему вся кровь бросилась в лицо. Не глядя на сестру, Илья пожал плечами.

– Ну, было.

– И есть за что? – поинтересовалась Варька.

– Да вроде пока особо не за что…

– Молодец, морэ… Ну, а чего ты отворачиваешься? Твои дела. Живи так, коли в радость. Но только я тебя попросить хотела…

– О чем?

Варька отпила вина из стакана. Вздохнув, сказала:

– Мы сегодня в вашем городе поем, в парке. Народу будет много, знаю, что и цыгане явятся… Прошу тебя – не приходи.

– Это почему еще?

– Незачем.

– Ну, давай, расскажи, сестренка, куда мне ходить! – взорвался Илья. – Знаю я, чего ты беспокоишься: за Настьку боишься. Да не бойся, не полезу я к ней!

– Еще бы. Этого не хватало. Она ведь только в последний год понемногу успокаиваться начала, а раньше все тебя ждала. Как я в Москву приеду – вцепляется, как репей: «Где Илья, что с ним, как живет?» А я ей и рассказать-то ничего не могу, сама не знаю, где тебя носит. Настька мне не верила, обижалась, плакала… Впору было вовсе в Москву не приезжать. И только-только в этот год униматься стала… И замуж выйти мы ее наконец-то уговорили.