Но, куда ни глянь, нигде не было видно ни домов, ни ферм. Впрочем, неудивительно, ведь они старались держаться в стороне от больших дорог. — Черт побери! — раздраженно воскликнул Конрад. — Так больше продолжаться не может! Нужно найти хоть какое-то пристанище!

— Конечно… Г-где-то ведь должен быть… п-постоялый двор, — стуча зубами от холода, пробормотала Камала.

— Последние пять миль нам не попалось ни одной деревушки, — ответил Конрад. — Лишь отдельно стоящие дома.

В следующий миг дождь, сопровождавшийся все нарастающими завываниями ветра, превратился в настоящую стену воды.

Камала замерзла так, что уже еле держалась в седле и была не в силах не только говорить о чем-то, но даже просто попросить об отдыхе.

Конрад подался вперед и, взяв Ролло под уздцы, резко повернул вправо.

— Кажется, там вдали что-то виднеется, — сообщил он. — Надо выяснить, что это такое.

Постройка оказалась старым полуразрушенным сараем. Конрад открыл висевшую на одной петле дверь, чтобы завести внутрь лошадей, и путники увидели, что сарай наполовину завален сеном.

— Это намного лучше, чем ничего, — произнес Конрад.

У дальней стены виднелось какое-то отверстие, к которому он и направился. В следующее мгновение Конрад пропал из вида. Затем Камала услышала его голос:

— Идите сюда! Посмотрите, что здесь! Нам повезло!

Чувствуя, что ноги не слушаются ее, Камала тем не менее шагнула вперед.

Темная дверь вела из сарая в крошечный фермерский домик, состоявший всего из одной комнаты. Два окна были заколочены досками, наружная дверь заперта.

Внутри оказался полуразвалившийся каменный очаг с холодной, давно остывшей золой. Рядом валялась охапка сухих дров. Похоже, этим местом время от времени пользовались путники и местные бродяги.

— Я разожгу огонь, — предложил Конрад. — Вы сильно замерзли?

— Оч-ч-чень, — проговорила Камала сквозь стиснутые зубы.

Она так окоченела, что у нее не было сил сбросить с себя промокший плащ. Руки не слушались и казались чужими.

Камала вернулась в сарай, где села на охапку соломы.

Она понимала, что должна чем-то помочь своему спутнику, но в данный момент настолько онемела от холода, что не смогла придумать, чем ей заняться.

А вот лошади тотчас почувствовали себя как дома и принялись лакомиться сеном в дальнем углу сарая.

Камала закрыла глаза. А когда открыла их снова, то почувствовала, что Конрад тянет ее за руку, пытаясь поднять на ноги.

— Пойдемте, — сказал он. — Я разжег огонь.

Ее тело настолько одеревенело, что ему пришлось едва ли не нести ее к огню.

Камала бессильно опустилась на огромную охапку сена, которую Конрад принес в комнату.

— Нам нужно быть острожными, чтобы сено не загорелось, иначе не миновать беды, — предупредил он ее. — Мне, признаться, будет не столько жаль бывшего владельца дома, сколько того, что в случае пожара мы с вами окажемся без крыши над головой.

— Я… я больше не смогу… ехать… дальше, — пробормотала Камала.

— А я вас и не прошу об этом, — ответил Конрад. — По-хорошему, привал нужно было сделать еще час назад. Простите меня, я рассчитывал лишь на свои силы и переоценил ваши.

— Со мной все будет… в порядке, — заверила его Камала.

Видя, что она не в состоянии сделать что-либо сама, Конрад стащил с ее рук мокрые перчатки. Затем пощупал край намокшего плаща и рукав жакета.

— Вам нужно снять плащ, — сказал Конрад. — Он промок насквозь.

С этими словами он потрогал ее подол.

— Юбка тоже промокла. Снимайте, я повешу ее сушиться перед огнем.

С этими словами он снял с ее плеч плащ, однако тотчас поймал на себе ее удивленный взгляд.

— Но я… я не могу снять юбку! — прошептала она. — Во всяком случае, в вашем присутствии.

— Под ней у вас нижняя юбка, — ответил он. — Не забывайте, Камала, ведь теперь я ваш брат.

Она ничего не ответила, и тогда Конрад продолжил:

— Вы видели меня обнаженным по пояс, умывали меня, массировали мне плечо. Так что нет ничего неприличного в том, что я прошу вас снять мокрую юбку, которая мешает вам согреться. Ее непременно нужно высушить, а вам — вытереться насухо.

— Но ведь это совсем другое дело… — пролепетала Камала.

Конрад улыбнулся ей так, будто разговаривал с маленьким ребенком.

— Я не буду смотреть на вас. Пойду принесу еще сена. Когда вы снимете мокрую юбку, вы сядете и накроетесь им.

В его голосе прозвучала озорная нотка, и Камала поспешила сказать:

— Неужели вы считаете меня… ханжой?

— Я знаю одно: если человек замерз, он с трудом соображает, только и всего, — ответил он. — Я не могу допустить, чтобы вы заболели. Не забывайте, что я не умею ухаживать за больными столь же ловко, как вы. Более того, я испытываю отвращение к болезням!

Камала не смогла удержаться от улыбки, которая, впрочем, получилась довольно жалкой, а затем, когда Конрад отвернулся, чтобы повесить над огнем свой сюртук и ее плащ, быстро выскользнула из мокрой юбки.

Она промокла лишь ниже колен, но Конрад был прав: если ее не снять на ночь, можно простудиться и серьезно заболеть.

К счастью, сапожки для верховой езды, застегивавшиеся на лодыжках на пуговицы, не промокли, и ноги остались сухими.

Камала, оставшись в белой нижней юбке, положила мокрую юбку на пол и села на копну сена.

— Все готово? — спросил Конрад.

— Да, — ответила Камала. — Вы смеетесь надо мной?

— Ни в коем случае, я бы ни за что не осмелился, — ответил Конрад и, обернувшись, посмотрел ей в глаза.

— Я знаю… вы думаете… что я… что я глупая.

— Когда-нибудь я расскажу вам, о чем я думаю, — ответил Конрад. — Но не сейчас. Сейчас мы с вами продрогли и хотим есть.

Услышав последнюю фразу, Камала поняла, что действительно проголодалась.

— Если бы я проявил благоразумие, — продолжил Конрад с легким раздражением, — то догадался бы купить в таверне еды нам в дорогу, но я почему-то вбил себе в голову, что мы без труда отыщем другой постоялый двор. Я даже не предполагал, что погода так сильно испортится.

Он снова сходил в сарай и вскоре вернулся, держа что-то в руках.

— Вряд ли нам удастся устроить лукуллов пир, — объявил он, — но я нашел несколько картофелин. Мы запечем их в золе и сможем хотя бы немного утолить голод.

— В детстве мы пекли картошку в костре в День Гая Фокса[1], — призналась Камала. — Помнится, у нее был восхитительный вкус.

— Сейчас уже поздно праздновать этот день, но будем надеяться, что наш ужин получится не менее вкусным, — сказал Конрад.

Поскольку оба сильно проголодались, даже печеная картошка показалась им изысканным лакомством. Увы, не все клубни оказались пригодными для еды, но оставшиеся насытили усталых путников и подняли им настроение.

— Зря я не захватил с собой бренди, — заявил Конрад, устроившись на сене рядом со своей спутницей.

— Если бы мы взялись составлять список нужных в дорогу вещей, получилась бы целая книга, — ответила Камала. — Я тоже только сейчас вспомнила, какие вещи забыла захватить, когда бежала из дома.

— Например? — полюбопытствовал Конрад.

— Носовые платки, шарф, теплые чулки. Да много чего! Но, как говорила когда-то моя нянюшка: "То, что нельзя вылечить, приходится терпеть".

Конрад улыбнулся и встал, чтобы подбросить в очаг дров.

— Нужно ценить то, что есть в данный момент под рукой, — философски изрек он. — Не окажись здесь дров, пришлось бы идти за ними под дождь. Надеюсь, что имеющихся нам хватит на ночь.

С этими словами он окинул взглядом запас топлива и, покачав головой, удалился в сарай, откуда вернулся со стропилом от развалившейся крыши.

— Я его сразу заприметил, как только мы вошли внутрь, — признался он. — Эта штука будет гореть долго и согревать нас, пока мы будем спать.

— Похоже, становится еще холоднее.

Сказав это, Камала вздрогнула. Ее спутник подошел к огню, чтобы проверить, не высох ли ее плащ. Ткань все еще оставалась влажной.

Конрад принес из сарая еще сена и обложил им Камалу.

— Не слишком удачное подобие одеяла, — пошутил он, — но все равно это лучше, чем ничего. Мне кажется, вы по достоинству его оцените.

— Я уверена, что все будет хорошо, — храбро согласилась Камала.

Ветер снаружи усилился, и временами казалось, что его порывы сорвут с домика крышу.

Однако это крошечное строение выдержало немало бурь, и, хотя в дальнем его конце капли дождя все-таки попадали внутрь, там, где сидели путники, было относительно сухо.

Конрад подбросил в очаг еще дров и, вернувшись, снова сел рядом с Камалой. В следующее мгновение на дом обрушился мощный порыв ветра.

— Нам крупно повезло, что мы нашли это место! — сказал он.

— Еще как! — согласилась с ним Камала.

Заметив, что она дрожит, он решил, что она все никак не может согреться.

— Дайте мне потрогать ваши руки.

Увы, если руки Камалы и согрелись, пока она держала в них горячие картофелины, то теперь они вновь успели замерзнуть.

— Нам нужно прижаться друг к другу, чтобы согреться, — предложил он. — Когда я плавал в морях Арктики, это был единственный способ уберечься от холода и обморожений. Мы грели друг друга своими телами. Человеческое тепло намного действеннее любого огня.

С этими словами он обнял Камалу за плечи и осторожно прижал к себе.

— Засуньте левую руку под свой жакет и прижмите ее к груди, — посоветовал он.

Слегка смутившись, она последовала его совету.

— И не вынимайте, — добавил Конрад. — А теперь дайте мне вашу правую руку.

Камала подчинилась, и он, к ее удивлению, засунул ее руку в свой карман. Затем притянул ее голову ближе к себе, и она послушно опустила ее ему на плечо. Свободной рукой он прикрыл их обоих охапками сена.