Словом, Никиту несказанно мучила эта неизвестность, невозможность узнать что-либо о ее судьбе. Ведь при их расставании он обещал защищать ее и помогать ей. И собственная вынужденная бездеятельность сводила молодого человека с ума. Как вдруг неожиданно для самого себя ему стало известно то, о чем он предпочел бы не знать никогда.

Это случилось на военном собрании в полковом штабе. Из очередного рейда вернулся разведывательный отряд, докладывая обстановку в близлежащих районах выступал командующий отрядом. Никита слушал вполуха, ночное дежурство вымотало его, вздремнуть не удалось совершенно. Но вдруг его как током пронзило, голос командующего монотонно докладывал:

— Еще, господин генерал, не могу не сообщить Вам печальную новость, вчера вечером, мы проезжали разоренное и сожженное имение князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого. Вы господин генерал хорошо знали Николая Сергеевича, так вот имение было не просто разграблено, но и сожжено дотла, но главное, — мужчина тяжело вздохнул, — вся семья Его светлости князя, его супруга, сын и дочь и сам Николай Сергеевич убиты, мы похоронили их недалеко от усадьбы. К огромному сожалению, мы не успели совсем немного, даже угли еще не остыли.

Командующий продолжал докладывать дальше, а Никита никак не мог понять, поверить, принять, то, что он услышал. Не взирая на порядок, он перебил докладчика:

— Постойте, Роман Львович, Вы ошиблись должно быть, этого быть не может, не может…

Мужчина посмотрел на Никиту с удивлением и легкой растерянностью, перебивать на военном совете, да еще в присутствии главнокомандующего, это было слишком. Но видимо взгляд Никиты был таким умоляющим, что Роман Львович сжалился над ним.

— Простите, Сергей Петрович, обратился он к генералу, Вы позволите…

— Да, ответьте ему, меня тоже поразила и страшно огорчила эта потеря, мы были дружны с князем. Его сын Андрей прошел почти всю первую мировую под командованием генерала Алексеева.

— Простите, молодой человек, как Вас зовут, — обратился генерал к Никите.

— Никита Александрович Добровольский.

— Вы знали князя Николая Сергеевича?

— Он давал мне поручение в Царском перед самой февральской революцией, — Никита отвечал машинально, не думая ни о чем, кроме…

— Так, что же Вас так задело, Вы знали кого-то из его семьи?

Никита молчал.

— Отвечайте, молодой человек, Вы позволили себе перебить докладчика, вместо того, чтобы дождаться конца совещания, на то должна быть причина, — взгляд генерала Сергея Петровича Ромодановского впился в Никиту.

— Я знал его дочь, Ваша светлость и…,- Никита не знал, что сказать — и она была очень дорога мне…

Сергей Петрович тяжело вздохнул.

— Все понятно, идите, поручик, отдохните, выспитесь, но Вас лица нет, ступайте.

Никита вышел не прощаясь и ничего не говоря, и все еще не осознавая, что ЭТО произошло на самом деле. С нетерпением он дождался конца совета, бросился к Роману Львовичу на улице.

— Скажите мне, прошу, неужели это правда, может Вы ошиблись и…Если бы у меня был протрет, если бы его не пробила пуля, это не может быть она, не может…

— Молодой человек, я никогда не видел княжну, но кто еще это мог быть, молодая красивая девушка, рядом с отцом и матерью.

— Как она выглядела, опишите, прошу…

— Невысокого роста, худенькая, длинные каштановые волосы…

— Не продолжайте… где это случилось? — Никита не узнал свой глухой сдавленный голос.

— Километрах в 40 к югу отсюда, по основному тракту, потом налево, там указатель на имение. Мы похоронили их под старым вязом во дворе дома, точнее того, что от него осталось.

— Так близко, 40 километров, а я не помог ей, не спас…

— Не надо, молодой человек, не корите себя, вот возьмите, у нас осталось от поездки, Вам сейчас нужнее, — Роман Львович протянул Никите бутылку коньяку, похлопал по плечу.

Тот день практически стерся из памяти молодого человека, он не помнил, как запрягал лошадь, как мчался по дороге, все происходило словно в тумане или скорее во сне. Имение он нашел без труда и старый вяз и четыре могилы с простыми деревянными наскоро сколоченными крестами. Никите никогда не было так больно и страшно и одиноко.

Невольно всплыли в памяти жуткие воспоминания первых дней войны, потеря матери и брата.

Прежде чем отправиться в ряды белых, Никита вернулся домой. Если о Елизавете было кому позаботиться, то его семье мог помочь только он сам. Но Никита приехал слишком поздно, маленькое имение было сожжено дотла. Красные орудовали в той местности с самых первых дней гражданской. Его матушка и брат были убиты, и только преданные слуги горничная и старый лакей своими силами, рискуя вызвать неудовольствие установившейся здесь новой власти, все же похоронили бывших господ. И Никита смог поклониться могиле, поплакать, попросить прощения, что не защитил…

Тогда сквозь его боль все же пробивалась слабая надежда отомстить за родных и найти княжну. За ее образ он держался как за путеводную ниточку. Она не давала потерять голову.

А что теперь? Теперь в душе была абсолютная пустота…За эти более чем полгода войны молодой офицер не раз сталкивался со смертью, видел как гибли однополчане, друзья. Эта грань между жизнью и смертью была такой крошечной, почти неуловимой. Он убивал сам, но пожалуй только теперь понял, что значит потерять последнего близкого человека. Весь мир словно остановился, не волновало больше ничего, кроме…

Уже притупившаяся боль от потери родных и новая за Елизавету перемешивались в сознании, душу плотным кольцом окутала пустота, она съедала все внутри, кроме одной мысли ее больше нет и никогда не будет. Он не увидит необыкновенных глаз, легкой улыбки, не услышит нежный голос, никогда. Так не должно было случиться. «Господи, почему она, почему ты выбрал ее?! Ведь я же мог спасти, если бы только знать…».

Никита плакал, в бессилии пил коньяк, пытаясь заглушить давящую боль в груди, но легче не становилось. Потом пришел сон, а скорее забытье, а потом пришлось возвращаться в лагерь. Он поклялся себе отомстить, это единственное, что молодой человек мог сделать. Его терзала ненависть к красным, к этой войне, жизни, наконец, которая отняла у него самое дорогое — семью и Елизавету.

Теперь в Никите горела ненависть и желание биться до смерти. Он с головой бросался в атаки, лез в самую гущу, но судьба берегла его.

В результате Екатеринодарской операции к концу августа 1918 г. город был взят. Белыми теперь была занята западная часть Кубанской области и Черноморская губерния.

Но молодого человека не радовали победы, в душе его зияла огромная не заживающая рана. Зачем, зачем он узнал, они бы все равно не встретились, так лучше было бы мечтать, что она за границей. Нет, судьба не дала ему такой возможности, и в отместку Никита делал все, чтобы поскорее угодить под пулю, но пока этого не случилось.

Монастырь

Елизавета пришла в ужас от советского поезда, несмотря на то, что она с мужем ехала в купейном вагоне. Грязь, пыль столбом, застиранные занавески, отсутствие вешалок и шумные попутчики в придачу. Уже столько раз женщина пожалела, что они не летели самолетом. А ведь Никита предлагал этот более удобный и быстрый вариант. Но ей хотелось посмотреть страну так сказать изнутри. За тридцать с лишним часов Елизавета насмотрелась на грязные станции маленьких городов и большие шумные вокзалы, пестревшие советскими лозунгами и флагами с серпом и молотом. Ни она, ни Никита не узнавали свою страну, это была чужая Россия, далекая непонятная и абсолютно чужая.

В Краснодаре пожилая пара не рискнула поехать на рейсовом автобусе и взяла такси. Таксист очень удивился, когда услышал заказ за 120 км от города, но поездка обещала хорошую выручку, и он согласился.

Через пару часов путешественники прибыли, и Елизавета тихо ахнула. Станица Роговская осталась почти неизменной с 1919 г. Те же домики, кривые улочки, колодцы, правда появилась высоковольтная линия.

— Елизавета, милая, ты уверена, что хочешь увидеть, что сейчас на месте усадьбы?

— Да, я абсолютно в этом уверена, — простите, обратилась она к водителю такси, Вы не могли бы отвезти нас в бывшее княжеское имение здесь неподалеку?

— Не знаю такого, адрес есть?

— Нет, но я могу показать Вам.

— Валяйте, только никакого имения тута нету, я эту местность всю знаю, вырос здесь.

Елизавета, опираясь на свою память, показывала дорогу, волнуясь, как видел Никита, все более.

— А, так Вам стало быть в совхоз надо, «Красный путь»?

— Совхоз? И давно он там?

— Да сколько я себя помню и отец мой и дед еще там работал, потом в город перебрались.

Елизавета поежилась, совхоз, на этом священном для нее месте, быть может на могиле ее отца, матери и брата коровник?

— Стойте, остановитесь здесь, — вся охваченная волнением и воспоминаниями, она едва ли не на ходу выскочила из машины.

— Лизонька, постой, подожди меня, месье, ждите нас, нам нужно поехать еще в одно место, — уже выходя из машины, бросил Никита водителю.

— Никита, посмотри, здесь совсем ничего не осталось, да дом сгорел, но хозяйственные постройки, ничего. Только земля, земля, на которой когда-то было фермерское хозяйство отца.

— Милая, не волнуйся, умоляю, мы уже говорили об этом, время неумолимо стирает следы.

— Нет, не может же быть, что совсем ничего. Вон там стоял наш дом, там какое-то здание видишь, убогая клумба с цветами. Посреди нее, что это, Никита?

Елизавета побледнела, пошатываясь добежала до запыленных цветов на клумбе, посреди которых остался огромный пень от спиленного дерева, выкорчевать его было очевидно невозможно и вокруг него посадили цветы, чтобы как-то укрыть и видимо несколько облагородить вход перед каким-то очевидно административным зданием.