На затылке у него обнаружилась здоровенная мягкая шишка. Пистолетная пуля, повинуясь таинственным законам, прошла под кожей, обогнула череп и застряла на затылке.

– Господи боже мой! – вырвалось у меня.

Сама себе не веря, я снова прощупала шишку: ошибки не было.

– Ты всегда говорил, что башка у тебя крепкая, и будь я проклята, если это не правда. Она выстрелила в тебя, можно сказать, в упор, но чертова пуля не пробила твою черепушку.

Джейми, поддерживавший голову ладонями, пока я производила свои манипуляции, издал звук, средний между фырканьем и стоном.

– Ну ладно, – пробурчал он. – Спорить не стану, лобная кость у меня толстая, но если бы миссис Абернэти использовала полноценный пороховой заряд, даже моя башка бы не выдержала.

– Как ты себя чувствуешь?

– А ты как думаешь? Череп, слава богу, цел, но саднит изрядно, и сильная боль в висках.

– Могу себе представить. Потерпи немного: я постараюсь извлечь пулю.

Не зная, в каком состоянии мы можем найти Айена, я таскала с собой самый маленький из моих медицинских саквояжей, в котором, к счастью, имелись флакон со спиртом и небольшой скальпель. Мне пришлось сбрить часть буйной гривы Джейми прямо пониже шишки и протереть кожу спиртом для дезинфекции. От спирта мои пальцы похолодели, и тем более теплой и живой ощущалась под ними кожа.

– Три глубоких вздоха – и держись! – пробормотала я. – Сейчас сделаю разрез. Будет больно, но это быстро пройдет.

– Действуй.

Задняя часть его шеи вроде бы слегка побледнела, но пульс оставался ровным. Он послушно принялся дышать, набирая полную грудь воздуха и с шумом выдыхая. Я зажала складку затылочной кожи между указательным и третьим пальцами левой руки, и на третьем его выдохе, сказав «сейчас!», произвела надрез. Джейми слабо замычал, но не вскрикнул. Большим пальцем правой руки я надавила на опухоль, сначала мягко, потом посильнее, и пуля, поддавшись, выскользнула в сделанный мной разрез и упала в мою левую ладонь, как виноградина.

– Готово! – выдохнула я и только сейчас поняла, что всю операцию проделала не дыша.

Маленький кусочек свинца, несколько сплющенный от соприкосновения с добротным шотландским черепом, отправился в его подставленную ладонь.

– Сувенир, – сказала я с дрожащей улыбкой, приложила к месту разреза тампон, закрепила его вокруг головы повязкой и внезапно ни с того ни с сего разрыдалась.

Слезы так и лились по моим щекам, плечи содрогались, но я воспринимала это как будто со стороны, словно находясь вне тела. И с оттенком легкого удивления.

– Англичаночка, что с тобой? – спросил Джейми, встревоженно глядя на меня из-под наспех сделанной повязки.

– Н-н-не зн-н-аю. Я пл-л-ачу. Н-не зн-н-наю почем-м-му, – бормотала я, содрогаясь от рыданий.

– Иди сюда.

Он усадил меня к себе на колени, крепко обнял и прижался щекой к моему затылку.

– Все будет хорошо, – прошептал он. – Уже сейчас все прекрасно, уже сейчас.

Мягко покачивая меня и поглаживая мои волосы, Джейми принялся шептать мне на ухо всякие нежные глупости, и это, как по волшебству, покончило с моим отчуждением. Я вернулась в свое тело, теплое и дрожащее, чувствуя на губах соль собственных слез.

Постепенно рыдания стихли. Я льнула к груди Джейми, то и дело икая, но не чувствуя ничего, кроме спокойствия и умиротворения от самого его присутствия.

Возвращение Лоренца и Айена едва ли было бы мной замечено, если бы не удивленный вопрос племянника:

– Дядюшка Джейми, что это у тебя весь затылок в крови?

– Может быть, Айен, потом ты наложишь мне новую повязку, – беззаботно отозвался Джейми.

А вскоре меня, убаюканную в его крепких объятиях, окончательно сморил сон.


Проснувшись через некоторое время, я обнаружила себя завернутой в одеяло, а рядом, привалившись к дереву и положив руку на мое плечо, сидел Джейми. Он почувствовал мое пробуждение, и его пальцы слегка сжались. Было совершенно темно, где-то на расстоянии вытянутой руки слышалось ритмичное посапывание.

Должно быть, Лоренца, сонно подумала я, поскольку голос юного Айена доносился с противоположной стороны, из-за Джейми.

– Нет, – медленно говорил он, – по правде говоря, на корабле было не очень страшно. Нас всех держали вместе, так что я водил компанию с другими ребятами, еды давали достаточно и выводили по двое прогуляться на палубу. Конечно, нам было не по себе, ведь мы знать не знали, куда нас везут, и никто из матросов слова нам не говорил, но в остальном с нами обращались сносно.

«Бруха» держала курс к устью реки Йалла, чтобы доставить свой живой груз, растерянных мальчишек, прямиком в Роуз-холл, в объятия миссис Абернэти. В новую тюрьму.

Подвал под сахарной мельницей, оборудованный всем необходимым, вплоть до постелей и ночных горшков, был, если не считать не умолкавшего в дневное время шума жерновов, в общем-то, приемлемым местом содержания. Другое дело, что никто из ребят понятия не имел, почему там оказался, и им оставалось лишь строить догадки, одна невероятнее другой.

– А время от времени к нам вместе с миссис Абернэти спускался здоровенный черный детина. Мы всякий раз умоляли сказать нам, зачем мы здесь, чего от нас хотят и почему не отпускают, но она лишь улыбалась, похлопывала нас по плечу и говорила, что мы все узнаем в нужное время. Потом она выбирала одного из мальчиков, черный детина брал его за руку и уводил.

Последние слова Айен произнес несчастным тоном.

– Ну и как, они потом возвращались? – спросил Джейми, одновременно легонько потрепав меня ладонью по плечу.

Я потянулась и прижала его руку покрепче.

– Нет… обычно не возвращались. Как раз это и нагоняло на нас страху.

Черед Айена настал через восемь недель после прибытия. Трое ребят уже успели исчезнуть, когда яркие зеленые глаза миссис Абернэти остановились на нем. Но он отказался подчиняться.

– Я пнул этого черного громилу, даже за руку его укусил – ну и гадость! У него кожа была вымазана каким-то вонючим жиром. Да только проку от моего сопротивления не было: этот тип дал мне такую затрещину, что в ушах зазвенело, схватил и унес на руках, как щенка.

Айена оттащили на кухню, раздели, вымыли, обрядили в свежую рубашку (другой одежды не дали) и отправили в хозяйский дом.

– Дело было уже к ночи, – печально рассказывал он. – Все окна светились огнями, и это было очень похоже на Лаллиброх, когда мы спускались в сумерках с холмов, а в усадьбе зажигали все лампы. У меня чуть сердце не разорвалось от этого зрелища, от мыслей о доме.

Однако времени тосковать по дому ему не предоставили: Геркулес (или Атлас) отвел его наверх, в помещение, явно служившее спальней миссис Абернэти. Она ждала его там, облаченная в мягкий, свободный халат, по кайме которого золотыми и серебряными нитями были вышиты какие-то причудливые фигуры.

С приветливой, доброжелательной улыбкой она предложила ему какой-то напиток. Запах у него был странный, но не противный, да и выбора у парнишки не было. Он выпил.

В помещении стоял длинный низкий стол, а по обе его стороны – два удобных кресла с кистями и балдахинами на манер королевских тронов. По приглашению хозяйки Айен уселся в одно из них, она – в другое, и начались расспросы.

– О чем она спрашивала? – спросил Джейми, поскольку на этом месте паренек замялся.

– Все больше о доме, о семье. Выведывала, как зовут всех моих братьев и сестер, дядюшек и тетушек.

Я слегка вздрогнула. Так вот почему Джейли не выказала ни малейшего удивления, когда мы появились!

– Ну и обо всем в этом роде, дядюшка. А потом она спросила… спросила… в общем, доводилось ли мне баловаться с девушками. Да так запросто, словно поинтересовалась, ем ли я кашу на завтрак.

Вспомнив об этом, Айен вздрогнул.

– Неохота мне было отвечать, прямо до смерти, но я ничего не мог поделать. К тому времени мне стало жарко, ну ровно при лихорадке, а руки-ноги потяжелели, так просто и не пошевелишь. Но я отвечал на все ее вопросы, а она просто сидела и смотрела на меня своими огромными зелеными глазами.

– И ты говорил ей всю правду?

– Ну да. – Айен говорил медленно, заново прокручивая все в памяти. – Не мог не говорить и говорил – про Эдинбург, и про типографию, и про моряка, и про бордель, и про Мэри… в общем, про все.

Один из его ответов вызвал у Джейли неудовольствие. Лицо ее застыло, глаза сузились, и в тот миг Айен не на шутку перепугался. Наверное, задал бы дёру, но мешали отяжелевшие конечности да присутствие черного гиганта, неподвижно маячившего у двери.

– Она вскочила, топала ногами, кричала, что я никуда не годен, потому что не девственник, а это вовсе не дело, чтобы такие сопляки, как я, уже спознались с девчонками. Но потом прекратила браниться, налила себе бокал вина, выпила и остыла. Рассмеялась, присмотрелась ко мне повнимательнее и заявила, что, может быть, не такой уж я и пропащий. И ежели не гожусь для того, что было у нее на уме, она найдет мне другое применение.

Голос Айена звучал сдавленно, словно ему жал воротник. Джейми, однако, успокаивающе хмыкнул, и мальчишка, помедлив, продолжил:

– Ну вот… потом она взяла меня за руку и подняла с кресла. Сняла с меня рубашку и – клянусь, дядюшка, это сущая правда! – встала передо мной на колени и взяла моего петушка в рот.

Рука Джейми напряглась на моем плече, но на лице ничего не отразилось, кроме спокойной заинтересованности.

– Я тебе верю, Айен, верю. Значит, она занялась с тобой любовью?

– Любовью? – удивленно переспросил мальчик. – Ну, я бы не сказал. Она сделала так, чтобы у меня встал, уложила меня в постель, легла сама и… проделывала всякие разности. Но не совсем так, как это было у меня с Мэри.

– О, я и не предполагал, что было так же, – сухо обронил Джейми.

– Бог свидетель, странно все это было, – продолжил Айен с дрожью в голосе. – Поднял я ненароком глаза и вижу: этот черный громила стоит возле кровати с подсвечником. А она велела ему поднять свечи выше. Чтобы ей, значит, лучше видно было.