– Ничего страшного.

Джейми ободряюще улыбнулся и широким жестом указал на мальчика:

– Мой племянник Эуон Мюррей, извольте познакомиться. Эуон, честь имею представить доктора Штерна, помогавшего в твоих поисках.

– Спасибо вам, доктор. – Эуон вытерся рукавом и слабо улыбнулся, моргая: – Я ждал тебя, дядюшка, но не так поздно.

Неуверенная улыбка, игравшая на его губах, исчезла: мальчик задрожал и принялся часто-часто моргать, сдерживая слезы.

– Да, ты прав, малыш. Я виноват перед тобой, прости меня, bhalaich. Иди сюда.

Джейми с силой притянул Эуона к себе и крепко обнял, приговаривая какие-то успокаивающие фразы по-гэльски.

Я засмотрелась на них, чувствуя, как гора падает с плеч, и не услышала вопроса Штерна:

– Миссис Фрэзер, а с вами все в порядке? Как вы себя чувствуете?

Он пощупал мой пульс.

– Благодарю, – слабо отозвалась я, – но пока не очень хорошо.

Все происходящее требовало напряжения; для того чтобы воспринимать звуки и запахи, мне приходилось заставлять себя концентрировать внимание, но целостной картины я не видела: Джейми, Эуон и Штерн были заведенными куклами, куда-то идущими, что-то говорившими, отчего-то улыбавшимися. По ощущениям это напоминало роды – такое же состояние измотанного организма, такое же отдаление.

– Полагаю, что нам лучше убираться отсюда подобру-поздорову, – сделал абсолютно справедливый вывод Лоренц, взглянув на таинственную пещеру, выпустившую невредимого мальчика и раненого Джейми.

В его взгляде читалось беспокойство, но о судьбе миссис Эбернети он не спрашивал.

– Я тоже придерживаюсь этого мнения, – поддержала я еврея.

Все, что случилось в пещере, я запомнила навсегда, но на свету, на фоне зелени джунглей, это казалось дурным сном, бредом больного. Нужно сказать и то, что и зелень, и скалы, с которыми столько было связано, не воспринимались мной как элементы реальности.

Пока мужчины решали, куда следует идти, я пошла сама, но моя походка была походкой автомата, работающего на пружине и останавливающегося, когда завод кончается. Джейми, к которому я сейчас ничего не чувствовала, равно как и к Эуону, не говоря уж о Лоренце Штерне, шел впереди, и я таращилась пустыми глазами на его широкую спину. Заросли сменялись прогалинами, тень – солнцем, но мне на все было наплевать, даже на то, что пот заливает глаз. Перед закатом мы решили раскинуть лагерь на полянке.

Натуралист оказался самым находчивым из нас, а вкупе с его знаниями просто бесценным помощником. Как и Джейми, он умел разбивать лагерь в укромном месте и умело прятать его с помощью подручных материалов, но самым главным было то, что он знал, какие грибы и коренья можно употреблять в пищу, а какие лучше не стоит. За полчаса путешествия по джунглям он набрал целую охапку фруктов, дополнив таким образом наш скромный рацион.

Эуон в это время собирал хворост, чтобы разжечь костер, а я занялась Джейми, набрав воды в плошку, чтобы промыть рану.

С лица и волос было смыто много крови, но пуля не сняла с головы скальп, как я ожидала судя по количеству крови, а застряла в голове, войдя в нее над линией волос. Выходного отверстия не было, значит, ее нужно было искать в голове. Пальпировать пришлось долго, и я с воодушевлением взялась за дело, пока Джейми не завопил от боли.

Пуля находилась в затылке. Уму непостижимо: она прошла под кожей и застряла на затылке, обогнув череп! Специалисты по баллистике, вероятно, очень удивились бы, увидев моего пациента.

– О боже! – выдохнула я.

Да, мягкая шишка на затылке содержала пулю.

– Ты был прав, когда говорил, что твою башку сложно пробить. Представляешь, она палила в упор, а ты жив, потому что череп цел!

Джейми держал голову между ладоней. На мои реплики он реагировал чем-то средним между пофыркиванием и стонами.

– Да, башка у меня знатная, нечего сказать. Лобешник у меня тот еще, но порох у миссис Эбернети был слабенький: если бы она всадила весь заряд, да хорошего, мне бы несдобровать.

– А как общее состояние?

– Догадайся с одного раза, англичаночка. Череп-то цел, но виски болят.

– Да уж представляю. Терпи, милый, я проведу операцию.

Боясь, что Эуон может быть изранен или покалечен, я ходила исключительно с медицинским чемоданчиком. Оттуда я извлекла бутылочку со спиртом – настоящим спиртом, а не бренди – и маленький скальпель. Шотландская шевелюра изрядно пострадала от моего вмешательства: я сбрила волосы под шишкой и протерла кожу спиртом. Тело Джейми было живым и теплым, а мои вымоченные спиртом руки – холодными.

– Вдохни поглубже и терпи. Нужно разрезать кожу, это больно, но быстро.

– Валяй, англичаночка.

Джейми честно вдохнул ровно три раза, с шумом втягивая воздух. Затылок его стал бледен, но пульс не изменился, оставаясь ровным. Когда он выдохнул в третий раз, я ухватила складку кожи левой рукой, зажав ее между указательным и средним пальцами, сказала «вот оно!» и разрезала кожу скальпелем. Джейми тихонько помычал, но кричать не стал. Правую руку я оставила свободной, чтобы большим пальцем нажать на шишку. Осторожное давление и разумно приложенная сила принесли результат: из опухоли в мою ладонь скользнула пуля-виноградина.

– Ура! – Я выдохнула и поняла, что сама не дышала, как и пациент.

Свинец, сплющенный от удара о крепкую, дубовую черепушку Джейми, я презентовала ему – пускай знает, что я там вытащила.

– На память.

На завершающем этапе операции – наложении тампона и фиксирующей повязки – я разрыдалась, не будучи в силах больше сдерживать нервное напряжение.

С удивлением я отмечала, что безудержно рыдаю, не вытирая градом катящихся слез. Будто мое тело и меня саму разделили.

– Англичаночка, что стряслось? Отчего ты плачешь? – удивился спасенный пациент.

– Я… я… н-н-не зн-н-аю. Пл-л-ачу вот… Вот. Н-не зн-н-наю почем-мму, – забормотала я в оправдание.

– Иди-ка.

Джейми любовно глядел на меня из-под повязки и обнимал, а я плакала у него на коленях.

– Все должно быть хорошо. Все уже хорошо, и дальше будет тоже хорошо.

Он качал меня на коленях и гладил по голове, нашептывая успокаивающим тоном разные банальности и глупости, но это подействовало: я вновь почувствовала, кто я и что я, перестав ощущать свое тело как что-то инородное, что с интересом можно наблюдать.

Прекратив рыдать, я принялась икать, но внутри были покой и умиротворенность. Присутствие Джейми действовало магическим образом – я снова стала собой, вернулась к нему и к себе.

Когда бы Эуон не задал вопрос, я едва ли бы заметила, что они, деликатно оставив нас наедине, вернулись в лагерь.

– Дядюшка, а почему у тебя затылок весь окровавлен? Ты опять поранился?

– И да и нет, мальчик. Я даже знаю, кто наложит мне новую повязку, – откликнулся Джейми.

Что ответил Эуон и ответил ли он что-нибудь, я уже не слышала, убаюканная нежными речами Джейми.

Проснувшись, я поняла, что стараниями мужчин меня уложили спать, завернув в одеяло, а между тем Эуон рассказывал о своих злоключениях. Джейми привалился к дереву и держал руку на моем плече. Увидев, что я проснулась, он ослабил хватку. Совсем рядом с нами кто-то сопел.

Лоренц Штерн, больше сопеть было некому, потому что парень сидел подле дядюшки.

– На корабле было неплохо, не так страшно, как могло бы быть, – текла мальчишеская речь. – Мы сидели все вместе, поэтому мы общались, могли переговариваться и гулять на палубе – нас водили по двое. Еды хватало на всех, обращались с нами сносно, разве не говорили, кто нас везет и куда. Это напрягало, конечно.

Юные шотландцы должны были попасть прямо в Роуз-холл, куда доставила бы их «Бруха», а двигалась она к устью Йаллы. Дом миссис Эбернети, вернее не сам дом, а та часть усадьбы, которую она отвела для пленников, должна была стать тюрьмой для ребят. Под мельницей, где перемалывали сахар, был оборудован подвал. Джейлис даже не поскупилась на постели и ночные горшки. Единственное, что могло отвлекать, так это шум жерновов, но по ночам там было тихо. Никто не догадывался, почему они там сидят, поэтому все время парни коротали, строя предположения.

– Периодически вместе с миссис приходил громадный детина, черный. Миссис Эбернети ни разу не сказала нам, почему она держит нас здесь. Она вообще ничего не говорила нам, обещала только, что узнаем все, когда придет пора, но пора все не приходила. Каждый раз, когда она спускалась к нам, этот человек уводил кого-нибудь из нас, на кого она указала.

В голосе мальчика слышалась горечь.

– Они приходили назад? – Джейми задал вопрос, на который заранее знал ответ, и потрепал мое плечо; я же в ответ пожала его руку.

– Нет… почти никогда. Этого-то мы и боялись больше всего.

За два месяца Джейлис извела троих парнишек, а четвертым выбрала Эуона, однако он упорствовал и оказал сопротивление.

– Я не хотел никуда идти с ней, тем более что она не говорила куда. Пнул этого амбала, укусил его. Ну и гадость он, скажу же я тебе, дядюшка! У него руки жиром вымазаны, а он смердит. Он очухался и дал мне затрещину, а когда я повалился, унес меня наверх.

В кухне Эуону выделили чистую рубашку (только и всего, другой одежды на нем не было) и выкупали.

– Она пригласила меня в хозяйский дом… Он весь сиял огнями, как бывало в Лаллиброхе. Помнишь, дядюшка? Спускаемся с холмов, а мама зажгла все лампы, такая красота… Я так затосковал по дому!

Джейлис не дала ему времени на раздумья: Геркулес-Атлас привел его к хозяйке. Она приняла Эуона в спальне, одетая в мягкий халат с вышитыми золотом и серебром непонятными фигурами.

Странно пахнущий напиток, предложенный миссис Эбернети, как я поняла, содержал своеобразную сыворотку правды. Эуон выпил его, потому что хотелось пить, а здесь не было выбора напитков. Интерьер комнаты состоял из низкого стола и удобных кресел, с которых свисали кисти и балдахин. Усадив мальчика в кресло, Джейлис начала выпытывать интересующие ее вещи.