– Моя быть в таверна, говорить с человек, мужчина. Его спрашивать про Мак Ду. Моя пить, – безжизненно говорил он. – Моя хотеть женщина, женщины не хотеть, хохотать, говорить «желтый червяк»…

Многозначительно кивнув на штаны, где находилась та часть тела, которой европейские женщины не оказали должного уважения, он продолжил:

– Гао-фе спрашивать, моя отвечать, быть пьяный. Человек-призрак искать Мак Ду, спрашивать моя о Мак Ду. Моя говорить, что знать… не важно.

Преподобный Арчи Кэмпбелл, он же Изверг, всхлипнул и умолк навсегда. Затянутая в черное грудь больше не поднималась и не опадала. Он умолк.

– Долг. – Китаец указал на мертвого священника-самозванца. – Моя иметь долг, не иметь чести, но иметь долг. И моя платить, вот. Твоя жизнь за моя. Скажи Дзей-ми, Первая жена.

Он кивнул на прощание и подался к выходу. Пинг Ан ждал его, перебирая перья. И Тьен Чо остановился на пороге, обернулся и произнес свои последние слова:

– Моя просыпаться на пристань, думать, что кругом призраки. – Плоские глаза его ничего не выражали и не имели привычной глубины. – Моя ошибаться – это моя. Моя быть призрак, гао-фе.

Послышался звук ветра и шелест крыльев, подошвы из войлока шаркнули в последний раз, и китаец исчез. Крик Пинг Ана заглушили другие ночные звуки.

Мне не впервой было видеть смерть и убийство, и все же я тяжело опустилась на софу, желая себе прежде всего не потерять сознания. Признание Уиллоби, который упорно желал быть И Тьен Чо и считал Джейми демоном, меня подкосило. Все было как в тумане, но, признаться, вокруг ничего не происходило, чтобы как-то воспринимать окружающее. Правда, вспомнив о том, что в комнате присутствует труп, я вздрогнула и проверила, действительно ли мертв Кэмпбелл, но бояться было нечего – он был мертв.

Решив оставить его как он есть и где он есть, я не спеша пошла на веранду, желая покинуть усадьбу, но остановилась на том самом месте, на котором со мной попрощался китаец.

Калейдоскоп событий еще не сложился в гармоничную картину, но сознание – интуиция? инстинкт ли? память ли? – уже нашло ответ на один из моих вопросов: если Джейлис оставила какой-то знак, он должен быть наверху. Когда мне удастся найти что-нибудь, я приближусь к разгадке ее секрета.

Со свечой в руках я направилась к лестнице. Роуз-холл утопал во тьме, и я заставляла себя не оглядываться поминутно, чтобы нормально добраться до верхнего этажа.

Ее рабочая комната была пуста и темна, правда, дальний угол комнаты жил своей жизнью: там виднелось легкое фиолетовое свечение, заставлявшее поежиться, и едко пахло чем-то металлическим, как во время лабораторных по химии.

«Это ртуть», – сообразила я. Пары ртути очень красивы и очень ядовиты. Чтобы защитить себя от смертоносного испарения, я прикрыла лицо платком и подошла к столу.

На столешнице была выжжена пентаграмма.

В классическом варианте там должны были быть еще и камни по краям, образующие узор, но Джейлис забрала их с собой, зато оставила кое-что другое – обгорелую фотокарточку. Края обуглились и отпали, но середина осталась, и когда я увидела ее…

Ярость и паника охватили меня одновременно. Какого черта было это делать? Зачем осквернять фотографию Брианны? Но потом до меня дошло: Джейлис не предполагала, что я появлюсь здесь еще, значит, жгла без злого умысла.

Магия – ничего другого не оставалось думать. Ну конечно, мы ведь говорили, сидя в этой комнате, о деталях прохода сквозь камни, причем это было тем, что интересовало ее больше всего. Тогда я сказала, что нужно сосредоточиться на каком-то человеке, чтобы камни пропустили тебя и чтобы наверняка попасть именно в то время, которое требуется.

Дрожа, я начала понимать весь замысел Джейлис Дункан. Отвратительное предчувствие душило меня и мешало дышать. Джейлис решила сосредоточиться на личности Брианны, чтобы попасть в двадцатый век из восемнадцатого, вернуться в свое время, проще говоря.

Но Джейлис не была бы Джейлис, если бы здесь не было чего-то связанного со Стюартами или шотландским троном, а вот Брианна как раз была связана кровными узами с родом Ловатов. Чего стоило выписать себе преподобного Кэмпбелла, чтобы тот скопировал необходимые бумаги, разобрался в таблицах…

Брайан-провидец предсказывал, что из рода Ловатов явится новый правитель – или правительница – Шотландии. Я не могла знать, известно ли это Джейлис, но Роджер Уэйкфилд, изучив генеалогическое древо Фрэзеров, пришел к выводу, что прямая линия Ловатов прервалась в девятнадцатом веке. Но нам-то было известно, что прямой потомок Ловатов жил и здравствовал в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, и этим потомком была Брианна.

Услышав низкое звериное рычание, я задумалась, что бы это могло быть, а потом с удивлением поняла, что рычу я.

Схватив изуродованную карточку, я спрятала ее в карман и покинула Роуз-холл, это жилище демонов.

Следовало найти Джейми как можно скорее.

Берег был пустынен: лодка была там, где я ее оставила, и возле нее не было никого. Было похоже на то, что никто сюда не возвращался.

Я окинула взором ночное пространство: сахарный завод, казавшийся темным прямоугольником, был отделен от меня тростниковым полем. Пахло жженым сахаром, а когда ветер переменился, запахло мхом, сырыми камнями и водорослями – сказывалась близость реки.

Там, где находилась я, берег был обрывистым и переходил в кряж, утопавший в зарослях тростника. По мягкой глине я взобралась наверх, выпачкавшись в липкой субстанции, пока держалась за прибрежные кусты, но меня мало заботил сейчас внешний вид: все мои мысли были заняты долгим отсутствием Джейми. Где же он мог так задержаться? Гуляет по ночным плантациям, когда нужно найти мальчишку!

Я сердилась и волновалась. Что, если с ним что-то случилось? У входа в Роуз-холл горели факелы, казавшиеся отсюда маленькими точками, а слева от завода тоже был свет, причем такой, какой обычно бывает от большого костра. Оттуда даже слышалось приглушенное пение – вполне мирная картина, но кто были те люди, сидевшие у костра в усадьбе? Что-то тревожило меня и не давало успокоиться, тем более что запахов стало больше – пахнуло гнилым мясом, причем совсем близко со мной. Я ступила на шаг ближе к костру и попала не пойми куда.

На меня напал кто-то или что-то, толкнув меня в колени, ударив по лодыжкам и повалив наземь. Сама ночь протестовала против того, чтобы я раскрывала ее секреты.

Я закричала и услышала другой звук, исходивший не из моих легких: кто-то громко шипел. То, с чем я столкнулась, было живым, хрипевшим и пахнувшим падалью.

Это нечто обладало силой, позволившей сбить меня с ног, так что я приземлилась на ягодицы, но немедленно вскочила и побежала прочь, не желая быть сбитой или, что хуже, съеденной. Существо преследовало меня, угрожающе шипя и снова пытаясь ударить, но мне удавалось хранить равновесие. Убежать подальше, прочь от этого страшного места – других мыслей у меня не было, и я бежала не разбирая дороги и не видя ничего во тьме, пока мужчина не остановил мое бегство.

С размаху я налетела на его неожиданно возникшее передо мной тело. В его руках был факел, но от толчка он упал в траву, зашипев так, как мой преследователь. Человек сильно прижал меня к себе, обдав запахом мускуса, – это был чернокожий раб, как я увидела после; позади закричали.

– Что миссис делать тут? – изумился он, но тут же переключил внимание с моей персоны на то, что творилось у меня за спиной.

Он больше не держал меня крепко, и я смогла обернуться.

За мной гнался крокодил, которого теперь окружили шестеро мужчин в набедренных повязках. Четверо из них держали заостренные колья; видеть их можно было благодаря державшим факелы.

Рептилия составляла двенадцать футов в длину, а если говорить о ширине, то она напоминала бочку из-под рома. Кожа ее была похожа на непробиваемую броню.

Но и этого оказалось мало: самым страшным был хвост, с помощью которого едва не был сбит один из негров. Крокодил же на это только шипел и улыбался – так мне казалось при виде острых зубов в приоткрытой изогнутой пасти.

– Крокодилу улыбаться вам не стоит и пытаться, – пришла на ум строчка из детского стишка.

– Миссис, мы не пытаться, – успокоил меня раб.

Мужчины что-то затевали: они намеренно дразнили крокодила, тыкая в него кольями и зная, что это не причинит ему серьезный вред. Он же, разозленный, всячески пытался извернуться и укусить охотников, при головокружительных поворотах рыл землю лапами, а в качестве устрашающей меры лязгал зубами. Видимо, негры ставили своей задачей разозлить животное, и им это удалось: неуклюжий на вид крокодил умел мгновенно бросаться на людей, в чем я уже убедилась на своем опыте, и сбил с ног одного из мужчин, поскользнувшегося на мокрой глине.

С такой же быстротой мужчина, который остановил мой бег, запрыгнул на спину крокодила, а остальные с криками махали факелами перед носом рептилии, чтобы поверженный загонщик смог благополучно убраться с места проигранной им битвы. Для этой цели один из них даже треснул животное по голове колом.

Прыгнувший на крокодилью спину орудовал вовсю: он держался за шею животного и не давал ему раскрыть устрашающую пасть, зажимая вытянутое рыло.

На крик охотника выступил еще один мужчина, доселе стоявший в тростнике и потому не видный мне. Он подскочил к крокодилу, припал на колено и быстро связал челюсти ящера веревочной петлей под одобрительные крики наблюдателей.

Затем мужчина встал и стал командовать остальным, что еще им следует сделать. Я понимала его, хотя он не говорил по-английски: нужно было связать крокодилу хвост, иначе он мог сломать позвоночник тому, кто подвернулся бы. Я поражалась, как же мне посчастливилось, и я цела и невредима.

Словно во сне я наблюдала, как вожак раздает команды и как охотники берут крокодила в тесное кольцо. Они слушали Измаила, бывшего их вожаком… Но это меня не удивило, настолько я была поражена происходившим.