«Положим, что здесь никого нет. Это так. Потому… потому что все спят. Рабы тоже должны отдыхать, верно? Вот они и спят в хижинах», – бодро убеждала себя я.

Хорошо, если здесь не было рабов, то где прислуга? Кто разжег очаг? Кто проследит за огнем и подаст на стол? Звона колокольчика я не слышала.

Входная дверь была не закрыта. Порог был усыпан лепестками желтых роз, опавшими с куста. В отблесках огня, падавших сюда, они были похожи на старинные монеты.

В гостиной послышался такой звук, как если бы кто-то перелистнул страницу большой книги. Затем еще и еще. Это так или мне кажется? Нужно было узнать это во что бы то ни стало, и я вошла.

Поразительно: ваза с цветами содержала только засохшие стебельки, соусник был покрыт присохшей субстанцией, а в чайной чашке виднелись следы спитой заварки. Усадьба была заброшена! Что же происходит? Где все люди?

От гостиной меня отделяла еще одна дверь, за которой слышался треск огня и звук перелистываемых страниц. Здесь определенно кто-то был, и дверь была открыта.

Мне хватило выдержки, чтобы не закричать. Очень осторожно я выглянула из-за косяка и увидела, что за секретером над чем-то – над книгой? – сидит мужчина. Или мальчик. По крайней мере он был высоким и узкоплечим, что дало мне основания громко прошептать:

– Эуон!

Сидевший вздрогнул от неожиданности, вскочил и схватился рукой за стул. Ему было плохо видно, кто стоит во тьме, он прищурился.

– Господи!.. – воскликнула я.

– Миссис Малкольм? – уточнил преподобный Арчибальд Кэмпбелл, немало удивившийся моему появлению.

Я попыталась вернуть себе самообладание, а священник вмиг посуровел и строго спросил:

– Зачем вы здесь? Кто вас сюда позвал?

– Я сама пришла. Ищу племянника мужа.

Кроме Кэмпбелла, в комнате никого не было. Пастор мог знать что-нибудь об Эуоне, поэтому я честно сказала о цели своего визита в столь поздний час.

– А где миссис Эбернети?

– Не представляю, – буркнул он. – Вроде как уехала. Так кого вы там ищите?

– Как уехала? Куда?

– Да откуда же мне знать? Я сам желал бы видеть ее. – Верхняя губа накрыла нижнюю, сформировав клюв. – Ее не было утром, когда я проснулся. Редкое гостеприимство.

Значит, ее здесь нет и, вероятно, в доме только Кэмпбелл. Уже хорошо: видеть разъяренную Джейлис совсем не хотелось. С преподобным оно спокойнее будет, тем более что он тоже зол на хозяйку.

– В самом деле, – покладисто согласилась я, чтобы умаслить его, – так нельзя, нехорошо так поступать. Скажите, преподобный, вы случаем не видели в этом доме либо где-то поблизости пятнадцатилетнего мальчишку? Такой высокий… как вы, худой, темно-каштановые волосы? – запоем говорила я. – Видимо, нет, да? Значит…

– Стоп!

Он прервал меня, схватив за плечо на удивление крепкой для священника рукой.

– Как фамилия вашего мужа?

– Что за вопрос? – изобразила я удивление. – Александр Малкольм, конечно. – Высвободиться не удавалось.

– Да-да, я помню. Но миссис Эбернети назвала его Фрэзером, когда я описал ей вашу парочку. Значит, ваш муж – тот самый Джеймс Фрэзер? – свирепо вопрошал он.

– О!

Делать было нечего: придумать что-то правдоподобное так быстро не удалось, да и вообще вряд ли бы удалось с моей неспособностью лгать.

– Где он? Где ваш муж?

– Преподобный, вы ошибаетесь, – пыталась вырваться физически и выпутаться словесно я. – Джейми утверждает, что он не имел ничего с вашей сестрой…

– Так вы говорили с ним о Маргарет?

Он сжал мое плечо еще сильнее.

– Да, говорили… он сказал, что Маргарет любила не его и отправилась не к нему, а к его другу, Эвану Камерону.

– Ложь, – с уверенностью проговорил священник. – Кто-то из вас лжет, но мне неважно кто. Где Фрэзер?

Он встряхнул меня, но я сумела вырваться в этот момент.

– Он здесь ни при чем, поймите это!

Нужно было ухитриться и ускользнуть. В сущности, это было бы несложно проделать, но как убедить Кэмпбелла, чтобы он не поднимал рабов по тревоге? Геркулеса можно побороть и ввосьмером, но всех остальных… Если он найдет рабов и пустит в погоню…

– Где он?

Кэмпбелл был воплощением гнева, правда, мирского, а не господнего.

– В Кингстоне.

Отступая, я очутилась у двери, ведущей на веранду. Можно броситься туда, но потом, что будет потом? Нельзя было допускать, чтобы он погнался за мной по всей усадьбе и добежал до завода.

Он явно не поверил мне, но всматривался в мое лицо, надеясь найти ответ там. И ему это удалось: глядя на веранду, я приметила там кое-что и остановила взгляд на увиденном.

Веранда была огорожена, а на ограде спокойно восседал Пинг Ан, скрыв, сколько мог, клюв в перьях. Я отчетливо увидела его хохолок на откинутой голове.

– Что там? Кого вы там увидели? Там кто-то есть? – потребовал ответа пастор.

– Там птица.

Это была птица мистера Уиллоби, с которой он не разлучался: Роуз-холл был не на побережье, а в такую глушь пеликан, которому нечем поживиться на суше, не прилетел бы. Значит, китаец был здесь. Но даже если так, что мне это даст?

– Я не думаю, чтобы Джеймс Фрэзер был в Кингстоне, – заявил преподобный. – Но где бы ни был, он вернется за вами, – злорадно подытожил он свои нехитрые размышления.

– Нет, что вы! – с деланой бодростью в голосе сообщила я. – Он не вернется, по крайней мере сейчас. Это я вернусь – я приехала погостить у Джейлис… у миссис Эбернети. Он знает о моей отлучке и ждет меня разве что через месяц, не раньше.

Преподобный Арчибальд Кэмпбелл проглотил эту мою тираду и с неохотой признал:

– Так вы здесь будете?

– Да, разумеется.

Я хорошо знала Роуз-холл, и он не смог бы меня подловить на незнании того или иного уголка усадьбы, а слуги, если бы и нашлись, сказали бы, что я действительно гощу здесь. Правда, они сказали бы и то, что я здесь впервые и что Джейлис никогда обо мне не говорила, но сейчас их не было.

Мистер Кэмпбелл поджал губы.

– Пускай будет так. Значит, вы имеете представление о том, куда могла поехать миссис Эбернети? И что-нибудь о сроках ее возвращения, пожалуйста.

Ни того ни другого я не знала, более того, подозревала кое-что очень нехорошее насчет нерадушной хозяйки, но не Кэмпбеллу же об этом рассказывать.

– Нет, к сожалению, я не знаю. Я… ездила осматривать соседнюю плантацию, – нашлась я, – и застала миссис Эбернети в отлучке, как и вы.

По счастью, я была одета в костюм для верховой езды (более-менее подобающий наряд, бывший у меня кроме декольтированного лилового бального платья и двух халатов из муслина), и это спасло меня от дальнейших расспросов.

– Понимаю. Хорошо. Я понял.

Я никогда еще не видела, чтобы суровый, всегда сдержанный Кэмпбелл так нервничал: он сжимал и разжимал кулаки и хмурился.

– Тогда я не буду вам мешать, – проворковала я, указывая на секретер. – Вы ведь заняты, а я отвлекла вас, простите.

Преподобный вновь сформировал из своих губ подобие клюва. Так он походил на сову, следовательно, я была мышью.

– О, я уже кончил свои занятия. Я снимал копии с бумаг, необходимых миссис Эбернети, но уже завершил свою работу.

– Интересно… – протянула я, надеясь выждать момент и вставить в светскую беседу не менее светский предлог для ухода.

Уйти я планировала в свою комнату, а поскольку все гостевые спальни располагались на первом этаже, я могла спокойно выйти через веранду назад, к Джейми, скрывавшемуся сейчас в ночи.

– Вы тоже интересуетесь историей Шотландии?

В его глазах появились зловещие искорки, отличающие исследователя-фанатика, настоящего, страстного ученого. Я знала этот блеск слишком хорошо.

– Да, но… – я делала шажочки к дверям, – я не слишком хорошо знаю историю Шотландии, хотя и интересуюсь… Не могу сказать, чтобы мои познания были слишком глубоки…

Бумага, венчавшая стопку, заставила меня остановиться.

Там лежала генеалогическая таблица – я знала, как они выглядят, потому что Фрэнк очень часто работал с ними. Но то была генеалогическая таблица Фрэзеров, озаглавленная как «Фрэзеры из Ловата». Проклятый составитель, сколько я могла видеть, не пропустил ни одного факта родословной и начал ее с тысяча четырехсотого года, доведя, разумеется, до нынешнего времени: последними были записаны якобитский лорд Симон, которого казнили за участие в восстании Карла Стюарта, а также его сыновья, чьи имена я тоже знала. Брайан, отец Джейми, значился как незаконнорожденный, а под его фамилией значилось «Джеймс А. Фрэзер». Я похолодела.

Кэмпбелл взирал на меня с усмешкой.

– Любопытствуете? Вопрос о Фрэзерах занимает и вас?

– А… какой еще вопрос? – Теперь мои шажочки были направлены в сторону письменного стола.

– Ну как же, тот, который имеет отношение к пророчеству. Вы ведь должны об этом знать, хоть Джеймс Фрэзер и не является законным наследником, – удивился преподобный.

– Я не знаю об этом…

Перспектива рассказать о Фрэзерах кому-либо, принадлежащему к роду Фрэзеров, пусть и косвенно, воодушевила его.

– Миссис Эбернети писала мне в Эдинбург об этом. Я полагал, что вы обсуждали с ней этот вопрос.

Из стопки им был извлечен писанный по-гэльски документ.

– Пророчество было произнесено именно так, – он сунул мне бумагу, из которой я ничего не могла понять. – Брайан-провидец говорил по-гэльски… Да полно, вы слышали о нем?

О Брайане я слышала – он был пророком шестнадцатого века, и современники почитали его за шотландского Нострадамуса.

– Конечно. Так что, он предрек что-то Фрэзерам?

– Фрэзерам из Ловата. Я говорил миссис Эбернети, что язык пророчества темен, он скорее поэтический, как и все подобные вещи, но из текста явствует, что…

Кэмпбелл уже забыл, что хотел разыскать Джейми и что не доверял моим словам о будто бы посещении соседней плантации, – он говорил о том, что его интересовало, и при этом забывал все вокруг.