– Джейми! – Невесть откуда взявшийся туман закрывал его лицо. – Ты в крови! Ты ранен?

Он внезапно сорвался с бочки и метнулся ко мне, хватая за руки и плечи. Мои конечности онемели, в них слегка покалывало, и я плохо ощущала его прикосновения. Свет начал мигать и меркнуть, густой загар на физиономии Джейми сменился ужасной бледностью.

– Господи! – послышался его отдаляющийся голос, исчезающий в черноте. – Англичаночка, это же твоя кровь, ранена ты!

– О какой смерти ты говоришь, деточка? От этой жары да, можно умереть. Но от чего еще? – заворчала я, выбираясь из-под покрывал. – Помоги, а? Я в них утону.

Возле меня торчала Марсали, всхлипывая и просившая меня не умирать. Поняв, что я в сознании и даже понимаю ее речь и говорю с ней, храбрая девчонка обрадовалась и повисла у меня на шее, еще больше вдавив меня в подушки. Ни одного покрывала – а часть их составляли одеяла и плащи – она не убрала.

– Матушка Клэр, папа не велел вас раздевать. Вам нельзя на холод.

– Что значит «нельзя»? Я что, маленькая, что ли?

Это была каюта капитана, наполненная солнечным светом и, как следствие, духотой. А здесь еще и запах гуано добавился – я слышала его даже отсюда.

Меня завернули, как куклу, в тряпицы, и я пожелала поскорее покинуть эту удушливую обитель, но правая рука вспыхнула огнем, словно молния в нее угодила.

Перед глазами запрыгали мушки или зайчики – как их там называют, я не помнила, но казалось, что прыгают страусы, – стало темнее.

– Не барахтайся, хватит! – приказал суровый шотландский голос, донесшийся до меня сквозь удушливо-тошнотворную волну.

Джейми поддержал меня, приподнимая за плечи и затылок:

– Отлично. А теперь ложись снова, на мою руку. Как оно, англичаночка?

– Если честно, то хреново, – призналась я. – Тошнит.

Перед глазами танцевали цветные спирали, а желудок давал о себе знать, то проваливаясь в пустоту, то извергая из себя содержимое в виде булочек Мерфи. Но самым важным было то, что правая рука постоянно болела, а если я поворачивалась или тем более рвала, боль была похожа на боль от вертикального прикосновения раскаленного ножа.

– О боже…

– Все? – уточнил Джейми и, услышав утвердительный ответ, положил меня на подушки.

– «Все» в смысле «скоро ли я кончусь»? Нет, не надейся. Не скоро, но кончусь.

Я проговорила эту впечатляющую фразу и разлепила один глаз.

Джейми прислуживал мне, стоя на коленях перед койкой: со своим ростом он бы никак не вместился в крохотную каюту. Повязка все еще была на его голове, хотя кровь уже не шла, зато была на рубашке – моя кровь. В таком виде он мог сойти за того галантного пирата, обольстившего Тессу, но я-то знала, что пираты совсем другие, нежели их описывают в бульварных книгах.

Правда, было кое-что хорошее: каюта не ходила ходуном, как прежде, когда я открывала глаза, и Джейми твердо стоял на ногах, не боясь нового нападения пиратов. Я открыла второй глаз.

Джейми соорудил подобие улыбки:

– Ты жива, англичаночка. Фергюс будет рад, он так переживал за тебя.

Уж не знаю, сговорились ли они, только в каюту вбежал француз и расцвел в улыбке, увидев меня живой и в сознании. Убедившись, что со мной все в порядке, он поспешил, судя по направлению топота, на палубу, где оповестил о радостной вести команду, а та, вконец смутив меня, с воодушевлением закричала.

– Что произошло?

Мой вопрос был адресован Джейми, но он переадресовал его мне.

– Что произошло?

Наливая воду в чашку, он вскинул на меня сердитые глаза, снова встал на колени и сунул чашку мне под нос, одновременно поддерживая меня.

– Она еще спрашивает, а! Взбалмошная девчонка! Хотя какая уже девчонка – просто глупая бабенка! – фыркал Джейми. – Что произошло! Да у нас-то ничего, а что произошло у тебя, а? Что я говорил тебе? Чтобы ты сидела смирно в трюме! А ты что? Упала с небес на землю вся в крови, вот что! – набросился на меня муж.

На корабле не было особой надобности бриться – я любила его и таким, – так что Джейми зарос щетиной, а кровь делала выражение его лица свирепым. Он навис над моей койкой и уставился на меня так зло, что я зажмурилась, не видя другой возможности спрятаться. Если бы не болевшая от каждого движения рука, я бы с превеликим удовольствием забралась под одеяло.

– Гляди мне в глаза!

С неохотой я подняла веки.

Джейми был взбешен.

– Что ты вытворяешь, черт тебя побери? – Думаю, его мощный рык слышали и на палубе. – Зачем ты туда полезла? Теперь ты лежишь у меня на руках и чуть ли не бредишь! Вся рука разорвана, видно кость! Слава богу, я успел перевязать. Ну а если бы ты упала с реи в море?

Он грохнул кулаком по койке. Боль пронзила мое тело, но я сочла нужным закусить губу и сдержать стон.

– Слушай, ты вообще когда-нибудь будешь меня слушать? Ты вечно лезешь куда тебя не просят!

– Вечно. Я такая, – съязвила я, не удержавшись.

Уголок рта Джейми дернулся.

– Знаешь, о чем я мечтаю? Чтобы ты была привязана к пушке, причем мордой вниз, дабы не придумала, куда еще влезть, а я бы держал второй конец веревки. Уиллоби!

На зов явился китаец, да не один, а с подносом – чайник с пылу с жару и целая бутылка бренди.

– Чай!.. Питье богов! Спасибо, мои милые!

Как они угадали? Горячий чай с бренди помог мне как нельзя лучше, я снова почувствовала себя человеком. От него стало тепло и на душе, и, разумеется, в теле. Несмотря на то что в каюте было жарко, а на мне к тому же лежала и куча одеял, я пила с удовольствием и попросила налить еще.

– Самый лучший чай – английский. – Аромат чая, сдобренного бренди, приятно щекотал ноздри. – Англичане умеют заваривать его лучше всех. Но китайцы еще лучше.

Я одарила мистера Уиллоби широкой улыбкой, а он просиял, гордый тем, что смог сберечь национальную традицию будучи вдали от дома, и поклонился мне по всем правилам чайной церемонии.

Джейми не разделял нашей радости.

– Пей, пока дают. Потом будет некогда.

Такие речи были ему не свойственны, и я скосила на него глаза.

– Не понимаю. А что будет потом?

– Суп с котом. Будем лечить твою рану, как допьешь. – Иллюстрируя свои слова, Джейми посмотрел, сколько воды осталось в чайнике, и нашел, что скоро придется приступить к лечению. – Ты когда-то говорила о том, сколько крови в теле человека, я запамятовал.

– Кварт восемь наберется. А тебе зачем?

Он оставил в покое чайник и одарил меня внимательным взглядом.

– В луже, которую мы оттирали с палубы, наберется кварты четыре. Так что пей, пополняй запас.

Джейми налил мне еще чашку и ушел, оставив мне чайник.

– Он зол на меня, да? И поделом… – спросила я у мистера Уиллоби.

– Дзей-ми кричать, да. Не злиться, нет, – заверил он меня. Легонько тронув мое плечо, он сочувственно поинтересовался: – Рука госпожа болеть?

– А то! – вздыхая, пожаловалась я.

Китаец подмигнул и обещал, что «его помогать».

По информации мистера Уиллоби, команда понесла небольшой урон, заключавшийся в нескольких ушибах и синяках. Более крупными потерями стали несложный перелом и контузия. Приятно слышать, что медицинская помощь нужна только мне. Я была рада, что все обошлось таким образом: это было в разы лучше, чем иметь на руках десяток исходящих кровью больных.

В проходе затопотали Джейми и Фергюс; последний принес лекарства, а с ними бутылку бренди.

– Ну что ж, приступим, – решительно проговорила я.

Впервые мне приходилось оценивать свое состояние таким образом. Лежа я мало чего могла видеть, а зеркало показало, что рана не очень страшная, и все же…

– У-у-у… – протянула я, озирая себя.

Джейми оценил мое состояние более эмоционально и не так культурно.

По передней стороне бицепса тянулся длинный глубокий разрез. Рана не доходила до локтя приблизительно на дюйм, зато ее края расходились, а в центре зияла кость.

Я не знала, сколько времени прошло после перевязки, но кровотечение продолжалось, несмотря на тугую повязку. Правда, оно было медленным. По-видимому, был поврежден какой-то из неглавных сосудов.

В руках Джейми находился мой сундучок с лекарствами. Муж перебирал баночки, ожидая, что я подскажу ему, что взять.

– Шовный материал и иголка.

Проговорив эти слова, я сообразила, что рану нужно зашивать, а это значило, что я должна была выдержать наложение швов без наркоза. Тридцать или сорок швов, и всего лишь бутылка бренди.

– Опий вышел весь? – пробормотал Джейми, приблизительно зная содержимое моего ларца.

Мы мыслили одинаково.

– Да, на «Дельфине» я использовала последнее.

Чайник уже был пуст, и чашка тоже. Я налила в нее доверху бренди и глотнула, стараясь не пролить. Руки мои дрожали.

– Спасибо, Фергюс, но мне хватит и одной бутылки, здесь уже есть одна.

Джаред делал бренди очень крепким, и я была уверена, что меня вырубит уже с одной бутылки, даже с чашки. Весь вопрос был в том, стоит ли выпить и отключиться с помощью этой импровизированной анестезии или нужно контролировать ход операции. Я не могла зашить себе рану левой рукой и потому, что я не героиня, и потому, что я правша. Фергюс мало чем мог помочь. Значит, зашивать будет Джейми, в нежности и надежности чьих больших рук я не сомневалась. Но он вряд ли когда-нибудь занимался подобными вещами, так что нужно проследить, чтобы он проделал все необходимые действия правильно.

Пока я думала, какие функции будет выполнять Джейми, он взял вторую бутылку, принесенную Фергюсом, и заявил:

– Попить тебе хватит и одной, это верно. А вторая предназначена для промывания раны.

– О господи!..

На «Дельфине» я настаивала на необходимости наличия чистого спирта для промывания ран и всяческой дезинфекции, для чего мы даже соорудили перегонный куб. Тогда я разводила его с водой, выполняя свои врачебные обязанности, но запас этой жидкости закончился, а на «Артемиде» пока не требовался. В моем случае дезинфекция была необходима как воздух, я напрочь забыла о ней, погружаясь в забытье и выныривая из него. Но сейчас, поняв неизбежность попадания бренди на руку, рассеченную до кости, я почувствовала все то, что, очевидно, чувствовал мистер Томпкинс, когда я зашивала ему ногу. Шотландцы и моряки были самыми храбрыми людьми, которых я когда-либо видела, и стойкими воинами, молчавшими, когда я вправляла вывихнутые суставы, лечила переломы, зашивала раны без наркоза и вырывала зубы, но когда я лила спирт на их порезы и раны, они отчаянно вопили. Я могла только представить себе, насколько это больно.