Попробовав прошмыгнуть сквозь толпу, не обращая внимания на крики рабов и выкрики торговцев, я была прибита людьми к одному из помостов.

Распорядитель торгов на все лады расхваливал товар, стоявший на помосте, – однорукого низкого, но крепкого раба, с грубой культи которого капал пот.

– Для полевых работ он неспособен, это так. Зато хороший экземпляр на племя. Смотрите, какие ноги!

Ротанговая палка шлепнула чернокожего по ногам.

– Ноги, ноги… – заворчали в толпе. – Да что нам с тех ног-то? Ты гарантируешь, что будет хороший приплод? Нет? Ну так молчи. А то года три тому назад тоже один такой был, на приплод, здоровый, как мул, да и упертый – до сих пор ждет деточек.

В ответ раздались смешки и одобрительные возгласы, а аукционист делано обиделся. Режиссура этого спектакля была безупречна, только что вместо актеров были живые люди.

– Гарантирую ли я? – переспросил торговец, красивым жестом утирая пот. – Ладно, уговорили. Смотрите, маловеры!

Он схватил в ладонь член раба и начал с силой тереть.

Негр забормотал что-то невразумительное, но помощник распорядителя удержал его за здоровую руку. Люди бесновались от восторга и захлопали в ладоши, когда черная плоть стала твердой и набухшей.

Я почувствовала, что что-то оборвалось во мне и я теряю контроль над своими действиями. Клеймение, наглые выходки работорговцев, рабы, поминутно унижавшиеся и дававшие себя унизить, мое вынужденное присутствие здесь и знания о сути рабовладения – все это заставило меня поступить так, как, возможно, я не стала бы поступать в подобной ситуации.

– Хватит! Оставь его! – вскричала я, слыша свой голос будто со стороны.

Мужчина сладенько заулыбался:

– Мэм, это племенной производитель. Вы же видите – результат гарантирован.

Не имея другого оружия, я использовала для нападения зонтик, сложив его и пихнув острием аукциониста в живот, а когда тот подался назад, огрела его еще и по голове и пнула ногой.

Со стороны это выглядело, наверное, смешно: сумасбродка пинает честного аукциониста и бьет его зонтом. Я никак не могла помочь своей эскападой клейменым и продаваемым, насилуемым и унижаемым, но сделала это, чтобы сохранить свое человеческое достоинство. Молчать было постыдно, но следует сказать правду: в тех условиях я одна не могла противостоять им всем.

Распорядитель торга не нашел ничего лучше, чем отыграться на рабе, ударив его наотмашь; меня же оттащили назад.

Я не рассчитывала на чью-либо поддержку, но оглянулась и увидела озлобленное лицо Фергюса, кричавшего на аукциониста. Распорядителя начали отстаивать, началась суматоха, кто-то встал на пути у француза. В ходе всей этой кутерьмы меня толкнули, и я упала.

Мерфи, появившийся невесть откуда, был полон решимости, как и Фергюс. Он отстегнул протез, прыгнул на одной ноге вперед, запуская второй прямо в голову распорядителю, упавшему от удара как подкошенный. Зеваки разбежались.

Фергюс тоже свалил кого-то и теперь стоял, думая, чем бы еще занять себя. Лоренц пробивал себе дорогу через человеческую реку, придерживая мачете на поясе.

Я понимала, что все произошло из-за меня: если бы не я не побежала бить распорядителя, ничего бы не было. А теперь в лучшем случае мужчинам придется заплатить за мою неосторожность синяками.

Я все еще продолжала сидеть на земле, когда появился Джейми.

– Вставай, англичаночка. – Он подал мне руку.

Сзади стояли Риберн с его вечными торчащими усами и Маклауд: шотландцы были вместе с Джейми. Не зная, что предпринять и как вести себя, я, почти теряя сознание, взмолилась, вознося молитвы к Джейми:

– Пожалуйста, ты можешь что-нибудь сделать? – ткнулась я в него носом. – Ну хоть что-нибудь!

Джейми, в отличие от меня, не растерялся и придумал самое лучшее, что можно было сделать, – купил того раба, из-за которого начался весь сыр-бор. Вышло так, что я, протестуя против бесчеловечного рабовладения, сама приобрела у французского плантатора с Барбадоса негра, гвинейского чернокожего раба, пусть и однорукого, но племенного.

Теперь этот человек, чистокровный негр-йоруб с Золотого Берега, всецело принадлежал мне и расположился, очевидно, где-то в трюме. Мне следовало бы убедиться, что он одет – имеет одежду, потому что в здешнем жарком климате одеваться вовсе не хотелось – и накормлен, но мне было горько думать об этих заботах плантаторши и противно прикасаться к бумагам, которые фиксировали о мужчине такую информацию: на левом плече клеймо в виде геральдической лилии и литеры «А»; прозвище – Темерер-Смельчак. Как я должна с ним поступить, там, конечно, не было сказано, и я понимала, что колонизаторы делали со своими рабами все что хотели.

Джейми разбирался в своих бумагах – кстати, очень похожих на бумаги, отданные мне плантатором, – которые принес ему предполагаемый масон, а когда закончил, отдал мужчине с благодарностью. Лицо его оставалось грустным. Они обменялись короткими фразами и разошлись.

– Все в сборе? Никто не остался на берегу? – уточнил Джейми. На этот раз его волосы придерживала синяя лента.

– Так точно, сэр! – Мистер Уоррен изобразил тот кивок, который на «Артемиде» – торговом судне – считался отдачей чести. – Отчаливать?

– Думаю, да. Спасибо, Уоррен.

Джейми кивнул в ответ и подошел ко мне.

– Ничего не узнал, – послышался его тихий голос.

Он говорил спокойно, и мимика не выдала его, но было ясно, что мы погружаемся в пропасть безнадежья: на помощь масона мы очень рассчитывали, потому что расспросы на невольничьем рынке ничего не принесли. Эуона нигде не было, и никто не знал о нем.

Я возложила руки на руки Джейми и сжала, он же усмехнулся и расправил грудь.

– Кое-что слышно, но не про мальчика. Какой-то мистер Вильерс, выращивающий сахарный тростник, купил третьего дня шестерых рабов. Их продал ему капитан «Брухи». – Джейми сделал едва уловимую паузу перед названием корабля. – Но мальчика там не было.

– Позавчера, говоришь! «Бруха» отчалила от Эспаньолы около двух недель назад!

Джейми потер рукой свежевыбритую щеку. Идя на встречу с масоном, он чисто выбрился и нацепил галстук, вероятно, чтобы быть «респектабельнее».

– Да. А здесь она появилась в среду. Пять дней назад.

– Значит, до Барбадоса она была еще где-то, верно? Но где же? Ничего не удалось выяснить?

Джейми пожал плечами:

– Мистер Вильерс не смог сказать ничего определенного. Он говорил с капитаном «Брухи», но тот, разумеется, не был больно откровенен. Я понимаю, что Вильерсу, в общем, было все равно, он спешил и стремился сделать выгодное вложение. Известно, что, если капитан быстро продает рабов, значит, эти сделки не совсем официальные. Погоди-ка… – Джейми соображал, сопоставляя факты. – В числе его бумаг была купчая на твоего раба.

– Не стоит его так называть. Ну хорошо, что с купчими, все похожие?

– Нет, три из них не указывают прежних владельцев рабов. Господин Вильерс говорит, что все рабы немного понимают английский, то есть они не прямо из Африки пожаловали на рынок. Одна купчая указывает, но там не поймешь: имя стерто. В остальных двух можно разобрать: миссис Эбернети из Роуз-холла на Ямайке.

– На Ямайке? А…

– Этим займется Уоррен, – обещал Джейми. – Надеюсь, мы поймем что к чему. Так или иначе, на Ямайку нужно завернуть – отвезти товар Фергюса.

Джейми скорчил рожицу, сморщив длинный нос.

– Словно муравьед! – воскликнула я, чтобы немного отвлечь его от грустных мыслей. Это удалось: он повернулся ко мне лицом и с интересом спросил:

– Да? Это кто – животное, которое ест муравьев? И что, наедается? Они же маленькие.

– Я думаю, что он съедает по нескольку муравейников на завтрак, обед и ужин. Хотя мне кажется, что муравьи, что хаггис – одинаково.

Я хотела поразвлекать Джейми еще, но закашлялась от вони.

– Что это? Это уже не наше гуано!

Корабль выходил из гавани, когда ветер донес удушливый смрад, не типичный для портов, где пахло преимущественно рыбой, мокрым деревом и гнилыми водорослями.

Мне пришлось закрыть пол-лица платком.

– Так что это такое?

– Костры, где сжигают тела. – Сведущий Мейтленд услышал мой вопрос и решил просветить меня на этот счет. – Они находятся позади невольничьего рынка, – тыкнул он пальцем в сторону кустов восковицы, из-за которых поднимался белый дым. – Не все выдерживают путешествие из Африки или других стран, поэтому тела умерших складывают в трюме, а потом сжигают, сойдя на берег. Это чтобы не было заразы, – пояснил он.

В глазах Джейми был тот же ужас, что и на моем, как я полагала, вызванный мыслью о том, что бедный Эуон мог быть сожжен на одном из таких костров.

– А… такие костры жгут каждый день? – холодея, спросила я.

– Навряд ли, мэм, корабли ведь приходят не каждый день. Думаю, где-то раз в неделю.

Договорив, Мейтленд приступил к своим обязанностям.

– Придется пойти посмотреть. – Неумолимый металл прозвучал в моем голосе, обрекая нас на новое испытание.

На щеках Джейми появились желваки; он стиснул зубы. Дым тянулся к небу, поднимаясь над пальмами.

– Да, – выплюнул он. Мистер Уоррен вынужден был лечь на другой галс.

Я плелась за спешившим мужем, который был уверен, что я ступаю ему след в след, и не удосуживался проверить, так ли это на самом деле. Здесь была своя логика: я предложила ему идти сюда, я и должна сопровождать. В любом случае я бы не оставила его в таком месте. Смотритель огня, существо непонятного возраста и национальности, был удивлен, что леди хочет посмотреть, как сжигают тела, но я подумала, что со стороны в моем интересе нет ничего предосудительного – такое же сумасбродство, как и та выходка на рынке.

Костер находился на причале, а тот, в свою очередь, был сделан между деревьями. Это составляло ужасающий контраст: карликовая цезальпиния и изумрудные папоротники, поражавшие воображение своими размерами и глубиной цвета, – и… Среди растений стояли бочки со смолой и заготовленные дрова, а сами тела находились на деревянной платформе справа, облитые смолой. Костер уже горел, но только с одной стороны, с другой же пламя еще не достигло тел; из-за дыма казалось, что мертвые шевелятся и переползают ближе к огню.