Томпкинс, хрипя, осел на палубу. Конечности его были раскинуты для поддержания равновесия, отчего он походил на паука.

– Твоя правда, не сможешь говорить, – удовлетворенно констатировал Джейми, вытирая вспотевшую после матросской шеи руку. – Но со сломанной рукой ты вполне сможешь говорить со мной, не так ли?

С этими словами Джейми бросился на Томпкинса, поднял его на ноги рывком и незамедлительно завел руку ему за спину.

– О господи, да вы такой же, как и она была! Она тоже так меня мучила! – заверещал матрос.

– Я не понял, что значит «была»? Поподробней, пожалуйста!

От обуревавших его чувств Джейми сжал плоть моряка еще сильнее.

– Быстро! Говори, где она? – взревел он, окончательно сломав моряка.

– Была да сплыла. За борт упала, – ответствовал Томпкинс.

– Как упала?

Потрясенный Джейми выпустил моряка, снова шмякнувшегося на палубу.

– Упала за борт, говорю. Выпала с корабля. Нет ее.

– Как? – выдохнул Джейми. – Как это произошло? Когда? Что здесь вообще происходит, черт возьми? Вы ее выбросили?

Томпкинсу предстояло получить от Джейми еще, но он почему-то не бежал, а только глумливо улыбался и пятился, правда, потирая едва не вывихнутую шотландцем руку. Его глаз сверкал неуместным торжеством.

– Ваша честь, что вас заботит? Вы скоро снова женитесь, да на той, которая венчает всех преступников, – на нок-рее над Королевской гаванью, так что не очень волнуйтесь, увидите вы свою женушку в аду.

Джейми не успел услышать шаги, раздававшиеся у себя за спиной, поэтому сокрушительный удар по голове стал для него полной неожиданностью.

Это был не первый раз, когда на него нападали нечестным образом, исподтишка, сзади, а опыт, приобретенный в таких ситуациях, подсказывал, что нельзя двигаться до тех пор, пока не пройдет головокружение и не исчезнут круги перед глазами, в противном случае не обойтись без рвоты.

Палуба качалась как полоумная, и он не знал, отнести это на счет последствий удара или же это так и должно быть. Чтобы не думать о возможной рвоте, Джейми сосредоточился на горевшей огнем голове.

«Это корабль. Он движется. Я плыву на корабле. Причем под щекой у меня не подушка, а дерево. И запах. Пахнет…»

Воспоминания были ужасны. Лучше бы память не возвращалась: она принесла с собой ужас, который был в разы хуже по сравнению с головной болью и страхом рвоты. Тьма, огненные кольца, круги, разноцветные вспышки – все это вызвало тошноту. Мысли резали мозг, вертя его, как вертел играет бараньей тушкой.

«Клэр! Она потеряна навсегда! Утонула. Умерла».

Рвотные массы, поднявшиеся из глубин желудка и захлестнувшие горло, не принесли ожидаемого облегчения. Проклятые мысли не давали покоя огненной голове, но горе занимало все его существо, и, казалось, на место содержимого желудка, извергнутого вместе с блевотиной, тоже пришли горе и боль.

Во всех смыслах опустошенный Джейми тяжело опирался на переборку, когда открылась дверь и в нее влетел свет от фонаря.

– Мистер Фрэзер, мы очень сожалеем, вы должны знать…

Голос был мягкий, но настойчивый, хорошо поставленный. Он принадлежал капитану Леонарду, этому щенку, который еще смеет жалеть о том, что по его приказу Клэр выброшена за борт, и смеет извещать об этом его, Джейми, ее мужа!

Снова, как и прежде, когда пришел в себя от ужасной мысли, Джейми вскочил на ноги и побежал. Куда – он сам бы не мог сказать, палуба уходила из-под ног, но он налетел на Тома Леонарда и бросил его в проход на доски палубы. Люди забегали, замельтешил свет от других фонарей, но Джейми это уже не интересовало.

Он ударил капитана в челюсть, а потом в нос, отчего тот должен был если не умереть на месте, то по крайней мере остаться калекой на всю жизнь. С ним нужно было посчитаться во что бы то ни стало, пусть даже для этого придется умереть, но это будет смерть за смерть, кровь за кровь. Враг повержен, но его нужно уничтожить, убить, стереть с лица земли, так, чтобы слышать хруст его костей и чувствовать на руках его кровь. Господи Боже, и ты, святой Михаил, помогите отомстить!

Его оттаскивали и пытались сдержать, но он дрался как лев, пока вконец не обессилел и не понял, что его сейчас будут убивать. Это было неважно, все было неважно, кроме того, что Клэр мертва… Он упал, забился и затих.

Следующий удар заставил его потерять сознание.

Джейми пришел в себя, только когда по его лицу зашарили руки. «Англичаночка, вот ты где, – подумал он, – а я так долго тебя искал…» Но когда он взял предполагаемую англичаночку за руку, он дотронулся до…

– А-а-а-а!

Лучшего средства привести больного в чувство не было: волосатый паук, путаясь в огненно-рыжих волосах, убегал в кусты, будучи испуганным так же, как и сам Джейми.

Хихиканье заставило его обернуться. Джейми обмер, но развернулся резко, надеясь напугать неведомого противника, но кроме ребятишек, сидевших на дереве, рядом никого не было. Малыши вшестером висели на ветках, скаля темные от табачной жвачки зубы.

Джейми решил приветствовать их учтиво, насколько это было возможно с его подгибающимися коленями, и попытался неловко поклониться.

– Mesdemoiselles, messieurs, – заговорил он отчего-то по-французски.

Вполне возможно, что они галдели именно на этом языке, и он подсознательно отметил французскую речь на этих землях.

Они и впрямь затарахтели по-французски, но со странным, креольским, акцентом.

– Vous êtes matelot?[15] – этот вопрос был задан самым рослым ребенком, с интересом таращившимся на него.

– Non, je suis guerrier[16], – признался Джейми, говоря с трудом из-за мучившей его жажды.

Трещавшая башка никак не могла подбросить сколько-нибудь приличного объяснения тому, как он очутился здесь. Где он? Кто эти дети? Что с ним было? Где Клэр? Обрывки мыслей и воспоминания, появлявшиеся в мозгу, только запутывали его.

– Ты солдат? – не поверил черноглазый мальчонка. – А где же шпага и pistola? Без этого ты не можешь быть солдатом, – справедливо рассудил он, изумившись тому, с какой наглостью Джейми называет себя солдатом без должных на то оснований.

– Прекрати, дурак. Ты слишком наивный. Подумай сам, как бы он плыл с pistola? Оружие тяжелое, оттянул бы на дно. А ты дурак, набитый дурак, и вместо головы у тебя гуайява, – одернула его старшая девочка.

– Замолчи немедленно! – вспыхнул гуайявоголовый.

– Навозная рожа!

– Кишки от лягушки!

– Башка с какашками!

Начавшаяся кутерьма с лазаньем по веткам дала Джейми возможность осмотреться. Дети бегали по ветвям, словно обезьянки по пальме. Старшая девочка посмотрела на шотландца, и он поманил ее к себе:

– Мадемуазель!

Она, висевшая на ветке вместе со всеми, легко отпустила ветку и упала на землю, как падает спелый фрукт. Ввиду теплой тропической погоды она была без обуви и в одной рубашонке из муслина. Черные красивые кудри покрыла косынка.

– Monsieur?

– Вы здраво рассуждаете, как я заметил. Не будете ли вы любезны подсказать бедному путнику, куда он попал?

– Это Кап-Аитьен, – с готовностью выпалила она, нисколько не боясь солдата без pistola. – Ха, как вы смешно говорите!

– А вы подскажете мне, где найти здесь воду? Мне страшно хочется пить.

Кап-Аитьен находился на острове Эспаньола. Как же он сюда попал? В мозгу запечатлелись обрывки воспоминаний: вот он пытается удержаться на пенных волнах, но это плохо удается, вот бушующее море, грозящее утопить его, вот проливной хлещущий дождь.

– Сюда, monsieur, сюда!

Девочка уже тянула его к источнику.

Джейми встал на колени у воды, умылся, плеснув горстью в лицо, и набрал манящую влагу в пригоршни. Дети, не обращая более на него внимания, бегали по скалам и бросались глиной.

Одноглазый моряк, напуганный капитан Леонард, кровь на руках и рукаве Monsieur – все это постепенно складывалось в единую картину.

Клэр. Память несла воспоминания, а они пробуждали чувства, с ними приходила радость и наваливалась тоска. Ребятня, заметив, что солдат напился и вперил взгляд в одну точку, затормошила его, задавая вопросы, но Джейми услышал далеко не первый из них.

– Вы дезертир? Оставили войско? А вы воевали?

Паренек уставился на руки шотландца с саднившими сбитыми костяшками и на пальцы, вновь сломанные.

– Да… – Что ж, можно было и так сказать.

Должно быть, корабль попал в ужасный шторм, потому что ветер почти срывал снасти и оглушительно завывал в парусах, мощный корпус «Дельфина» раскачивало как игрушку, а звуки бури долетали даже до темницы, где Фрэзер выл от тоски, оплакивая Клэр.

Организм взял свое, и через какое-то время Джейми снова мог слышать и ощущать, соображая, что это воет налетевшая буря, а не он сам – до этого звуки фиксировало только его подсознание.

Там, где он находился, было очень тесно и темно, так что его бросало качкой от стенки к стенке, подобно тому как дети перекатывают горох в погремушке. Все желания и все стремления, которые у него оставались, – умереть да поскорее.

Едва сознавая себя, Джейми почуял, как пахнет козами, и увидел краем глаза, что свет проникает в открытую дверь. Женщина зачем-то потащила его наверх, – сам он идти не мог – вытащила его на верхнюю палубу, вероятно, желая утопить, и все время что-то приговаривала. Что это были за слова, он не знал, храня в памяти только две английские фразы: «Она быть не мертвый, она идти туда. И ты тоже идти, искать ее!» Пахнущая козами женщина говорила на ломаном английском и указывала на море, стоя у кормы, затем она схватила его за ногу, толкнула плечом под ягодицы и таким образом перебросила за борт.

– Вы не похожи на англичанина. А корабль какой, английский?

Мальчонка ткнул пальчиком в сторону «Дельфина», стоявшего на якоре у входа в бухту. Здесь были и другие суда, но они находились дальше от берега. С холма, где стоял Джейми, можно было прекрасно озирать бухту.

– Да, ты прав, корабль английский. А что?