Вопреки моим ожиданиям, никто не расспрашивал меня, кто я и откуда прибыла, как попала на остров, на каком корабле плыла и прочее: Штерн с аппетитом ел, отец Фогден припевал и стучал в такт ложкой.

За столом мы обменивались необязательными словами. Вскоре мамасита, храня на лице то же каменное выражение, принесла поднос с фруктами и, кроме этого, три чашки и глиняный кувшин.

– Миссис Фрэзер, вы когда-нибудь пили сангрию?

«Да» на моих устах сменилось вопросом:

– Н-нет, а что это?

Сангрию мне доводилось пить не раз на разнообразных вечеринках и посиделках как на факультете, так и в госпитале – в шестидесятые годы двадцатого века ее знали как вкусный напиток и любили, но ведь я была миссис Фрэзер из Шотландии, где явно не знали, что это и из чего ее делают, а часто не имели возможности приобрести дорогие цитрусовые, входившие в ее состав.

– Красное вино смешивают с апельсиновым и лимонным соком, а потом заправляют пряностями. В зависимости от погоды или по желанию подают горячим или холодным. Весьма пользительно и очень вкусно, да, отец Фогден?

– Ну да, ну конечно, очень пользительно.

Пока я отпила из своей чашки, священник уже привычно влил в себя весь стакан и налил еще.

Да, сангрия была той самой на вкус и цвет, разве что здешние продукты имели более ярко выраженный вкус и пряности пахли сильнее. Мне даже вспомнилась вечеринка, где я впервые попробовала сангрию, – по обе стороны от меня тогда сидели аспирант с марихуаной и профессор ботаники.

Сейчас показалось даже, что я вернулась в прошлое: Штерн болтал об очередных экземплярах, а отец Фогден, выпив чашки три-четыре сангрии, полез в буфет за глиняной трубкой, набивая ее мелко нарезанной травой, издававшей острый запах.

– Вы курите коноплю? Бытует мнение, что это способствует пищеварению, но в Европе ее никто не выращивает, а достать контрабандой очень трудно, так что я не знаю, производит ли она в самом деле такой эффект, – поведал натуралист.

– Поверьте, курить коноплю – одно наслаждение.

Отец Фогден продемонстрировал, как он наслаждается, делая глубокие затяжки и сонно вздыхая. Белый дым поднялся к потолку и расползся по комнате.

– Я подарю вам один пакет. А что делать с миссис Фрэзер, вы придумали?

Лоренц Штерн рассказал, что планирует воспользоваться гостеприимством жителей фазенды в полной мере и переночевать в усадьбе, а наутро отправиться в Сент-Луис-дю-Норд, а затем рыбачьим баркасом в Кап-Аитьен, покрыв тридцать миль. Либо добираться сушей к Ле-Кап, где был порт, но так дольше, поэтому этим путем предстояло воспользоваться в случае, если бы мы не нашли баркаса.

Отец Фогден хмурился и смотрел на выпускаемый им дым.

– Ясно, только два пути. Но если вы хотите двигаться по суше, нужно проявить бдительность – здесь много маронов.

– Кого?

Я взглянула на Лоренца, чтобы он объяснил мне смысл слов священника.

– Их действительно много. Это беглые рабы, они прячутся в джунглях от своих хозяев, которые обращаются с ними слишком жестоко. Я встречал их, когда путешествовал по долине Артибонит на север. Я был одет очень худо, видимо, поэтому они не причинили мне вреда.

– Не думаю, чтобы у вас было что грабить, – заявил хозяин фазенды, чьи глаза уже налились кровью.

Натуралист улыбнулся в ответ, но быстро согнал улыбку с лица как нетактичную. Он еще пил сангрию, тогда как отец Фогден уже выдул свою порцию.

– Я, наверное, пройдусь немножко. И если можно, выделите мне чуточку воды для умывания, – сказала я, выходя из-за стола.

– О, разумеется, идемте. – Священник покачивался, выбивая угли об угол буфета.

В патио пахло лучше, чем в комнате, хотя в здешний воздух примешивалась какая-то гниль. Отец Фогден попытался набрать воды для меня самостоятельно, елозя ведром по камням источника.

– Вода ведь не стоячая. Откуда она берется? Ключевая?

Дно и стены желоба поросли водорослями, шевелившимися от течения.

Увязавшийся за нами Штерн первым ответил на мой вопрос:

– Таких источников здесь сотни. Местные говорят, что в них живут духи, но мы же с вами умные люди и знаем, что никаких духов нет.

Отец Фогден, услышав этот ответ, оставил в покое ведро, не набрав даже половины, и прищуренными глазами стал наблюдать за движением рыбок в источнике.

– А? – внезапно спросил он, вернувшись к реальности. – Нет, духов нет. Пока нет. Стойте, не уходите, я кое-что покажу.

Священник отпер шкаф, стоявший здесь же, и достал нечто завернутое в муслин, предложив Штерну держать узелок.

– Эта рыбка откуда-то появилась в нашем источнике в прошлом месяце. Солнце ее поджарило, так я вытащил. Правда, другие рыбы ее подъели, но она более-менее в порядке, – оправдался он.

В муслин действительно была завернута высушенная рыбка, но не простая, не похожая на остальных рыб источника – она была чисто белая и… слепая. На месте глаз у нее были лишь выпуклости.

– Должно быть, рыба-призрак, подумал я сразу. Но обмозговал и пришел к выводу: не может стать призраком не имеющий души, а у рыб нет души. Что ж за проклятие такое на ней, а? – он прикрыл один глаз.

– Да, вправду, странная рыба, – оценила диковинку я.

У нее была тонкая полупрозрачная кожа, сквозь которую просвечивали внутренние органы и хорда. Чешуя стала темнее, когда высохла, а до этого, как я догадывалась, тоже была прозрачной.

– Слепая пещерная рыба, – с придыханием провозгласил Штерн, щелкая по тупорылой головке. Он во все глаза глядел на рыбешку и держал ее почтительно, почти не дыша. – Мне такая попалась только в Абандауи, в пещере с подземным озером, но она, безглазая, очень быстро скрылась из виду. Видимо, органы чувств у нее… – он оборвал себя и поворотился к отцу Фогдену: – Дорогой друг! Позвольте мне оставить ее себе!

– Да пожалуйста, – великодушно разрешил священник. – На что она мне? Если бы мамасита захотела ее приготовить, в чем я очень сомневаюсь, в ней не было бы проку.

Пробегавшая курица подвернулась ему под ногу, и он пнул ее.

– А… где мамасита?

– Здесь, cabrón[13], а ты где думал?

То ли мамасита незаметно выскользнула из дому, чтобы проследить за нами, то ли она всегда передвигалась неслышно, но она была здесь, стоя с ведром у источника. У нее получалось лучше набирать, чем у отца Фогдена.

Я вновь почувствовала гнилостный запах, и священник заметил это.

– Не стоит волноваться, это только бедная Арабелла, – успокоил он.

– Кто?

– Да вот и она.

Странноватый хозяин фазенды дернул мешковину, скрывавшую уголок патио.

Мне открылась жуткая картина: в ряд по ограде были выставлены черепа овец, выбеленные временем.

– Не могу расстаться с бедняжками, – развел руками отец Фогден. Он водил рукой по каждому из черепов, ласково называя каждый по имени. – Вот Беатрис, прекрасная была овечка, жаль, умерла в детстве, бедняжка. А какая умница, а какая красавица!

Череп Беатрис располагался среди вереницы маленьких черепов.

– А Арабелла… тоже овца? – с опаской спросила я.

Здесь пахло еще хуже, и я не стремилась узнать чем.

– Ну конечно, одна из моих овечек.

Он посмотрел глазами, казавшимися ярко-голубыми в темноте, и разгневался.

– Нежное, доверчивое создание… Ее убили самым подлым образом! Как, я спрашиваю вас, как можно убивать живых тварей, чтобы насытить собственную презренную плоть?

– О, это очень плохо, так нельзя делать, – отозвалась я, не вполне сытая одними лишь овощами. Отец Фогден был убежденным вегетарианцем, и я не смогла проговорить слова соболезнования вполне искренне. – А кто же это сделал?

– Язычники, бессердечные язычники! Матросы. Словно святого мученика Лаврентия, зажарили на рашпере, – полыхали гневом его глаза.

– Ооох…

Он так красочно описывал убиение невинной овечки, что я невольно прониклась настоящим сочувствием.

Его рыжая бородка, которая поначалу тряслась от гнева, теперь поникла от скорби.

– Все в руце Божией, и я, грешный Его раб, не должен роптать. Отец наш Небесный знавал Арабеллу, поскольку она весила фунтов с девяносто, на свежей-то травке, а коль уж Он видит каждого жучка и воробья, значит, то была Его воля.

Я послушно завздыхала, разделяя скорбь.

Матросы? Какие же это матросы могут быть на Эспаньоле, интересно знать?

– А… когда же матросы убили бедняжку?

Это не могли быть люди с «Дельфина»: не такая я важная персона, чтобы меня искали голодные матросы, к тому же свою миссию на их корабле, для которой меня и призвали, я уже выполнила. И все равно волнение дало себя знать, так что я вытерла ладони о юбку.

– Утром. Это произошло сегодня. – Отец Фогден поставил на место череп, который он ласкал, вспоминая Арабеллу. – Но бедняжке повезло хоть в чем-то: ребята справились намного быстрее, а обычно это длится неделю. Да что там, сами посмотрите…

Он открыл закрытый было шкаф и указал на ком, накрытый сырой мешковиной. Так вот откуда шел запах! Жучки, напуганные светом, исчезли внутри черепа.

– Отец Фогден, да это же представители рода кожеедов! И так много! Впрочем, их всегда много в подобных случаях.

Штерн уже положил слепую пещерную рыбу в банку со спиртом и теперь смотрел на жуков.

Там были не только сами жуки – коричневые особи, но и их белые личинки, полировавшие череп Арабеллы, который в результате должен был побелеть. Они справились довольно быстро, как заметил опытный в этих делах священник. Я вспомнила, что ела маниоку, такую же белую, как и…

– Это кожееды? Должно быть. А название как к ним подходит, скажите? Славные обжоры.

Отец Фогден ухватился за шкаф, не в силах держаться на ногах, а потом заметил, что на него смотрит мамасита, держащая ведра в обеих руках.

– О, миссис Фрэзер, простите сердечно! Вы ведь хотели переодеться, прошу покорно…

Бросив быстрый взгляд на то, что осталось от моей одежды, я поняла, почему даже пьяный и обкуренный чокнутый священник сказал мне об этом. Не только платье, но и нижняя рубашка порвались до неприличия, а вся одежда была в грязно-соленых разводах, к тому же я была босой. Отец Фогден и Лоренц Штерн не требовали от меня бальных платьев и бриллиантовых серег, но и их общество требовало сколько-нибудь приличной одежды.