Некоторое время она молчала, размышляя. Крупная, добродушная женщина, она напоминала мне ее собственных коз, легко приспособившихся к своеобразной жизни на борту корабля, радующихся теплу и обилию соломы и чувствовавших себя превосходно, несмотря на качку, шаткую палубу и сумрак трюма.

Потом Аннеке так же спокойно и уверенно подняла на меня глаза и кивнула со словами:

— Да, я помогу.

После полудня мы бросили якорь у острова Уайтлинга — это название сообщил мне один из корабельных гардемаринов.

Я смотрела за борт с нескрываемым любопытством. Этот плоский остров с белыми пляжами и невысокими пальмами, первоначально названный Сан-Сальвадором, а впоследствии переименованный в честь удачливого английского пирата, был тем самым первым клочком земли Нового Света, к которому причалили корабли Колумба.

Перед Колумбом у меня было принципиальное преимущество: в отличие от пего я точно знала, что за земля передо мной, но все равно ощущала некий отголосок радости и облегчения, испытанных его матросами, когда их хлипкие деревянные каравеллы бросили якорь у неведомых берегов.

За долгое время пребывания на шаткой палубе человек забывает, каково это, шагать по твердой земле, и приучается ходить вразвалочку, или, как говорят на флоте, приобретает «морские ноги». Эта метаморфоза, смена походки, превращает человека в моряка, как головастика в лягушку, однако запах и вид земли заставляет любого вспомнить, что он рожден на суше, даже если его ноги от нее и отвыкли.

Главная моя проблема заключалась в том, чтобы вообще ступить ногой на твердую почву. Остановка на острове Уайтлинга была недолгой и вынужденной, предпринятой для пополнения критически истощившихся запасов воды. Далее предстояло плавание через Наветренные острова и далее на Ямайку, что должно было занять не меньше недели. Остров Сан-Сальвадор был невелик, но, осторожно расспрашивая своих пациентов, я выяснила, что он лежит на оживленном морском пути и в Кокбурн, его главный порт, корабли заходят очень часто. Не то чтобы место идеально подходило для побега, но ведь особого выбора у меня не было. Я не собиралась отправляться на Ямайку, чтобы, пользуясь «гостеприимством» королевского флота, послужить наживкой, на которую они собирались поймать Джейми.

Хотя все команда истосковалась по суше и мечтала почувствовать под ногами твердую землю, сойти на берег было позволено только тем, кто отправлялся за водой. Матросы с бочками на слегах двинулись к источнику вдоль берега Голубиного залива, у горловины которого мы бросили якорь. У трапа капитан выставил часового с приказом никого больше не выпускать. Моряки, не попавшие в состав посланной за водой команды, но большей части толпились на палубе у бортового ограждения, болтая, отпуская шуточки или просто мечтательно глядя на остров. Чуть дальше я приметила развевающиеся на дующем с берега ветру длинные светлые волосы. Губернатор тоже поднялся наверх и подставил бледное лицо тропическому солнцу.

Я бы подошла и поговорила с ним, но на это не было времени: Аннеке уже отправилась вниз за козленком. Я вытерла руки о юбку, делая последние прикидки. От береговой линии до кромки деревьев, пальм с густым подлеском, было не более двухсот ярдов. Если мне удастся сбежать по трапу и домчаться до джунглей, побег, скорее всего, можно будет считать успешным. Капитан Леонард в своем стремлении поскорее прибыть на Ямайку не станет терять время, чтобы организовывать поиски на берегу. Ну а если меня все-таки поймают, вряд ли он решится прибегнуть к наказанию: я не член корабельной команды и не нахожусь под арестом, во всяком случае официально.

Солнце позолотило светлую макушку Аннеке, осторожно поднявшейся снизу на палубу, нежно прижимая к пышной груди годовалого козленка. Бросив быстрый взгляд и удостоверившись, что я на месте она направилась к наружному трапу и завела с часовым разговор на своей диковинной смеси шведского и английского, демонстрируя ему козленка и убеждая, что животному позарез нужно сойти на берег, чтобы пощипать свежей травки. Караульный, похоже, понимал ее, но оставался неколебим.

— Нельзя, мэм, — повторял он уважительно, но твердо. — Никому, кроме тех, кого послали пополнить запасы воды, на берег сходить нельзя. Приказ капитана.

Стоя так, чтобы меня не было видно, я наблюдала, как миссис Йохансен настойчиво сует под нос матросу своего козленка, тесня его в сторону, чтобы предоставить мне возможность незаметно проскочить мимо. Цель была почти достигнута, оставалось совсем немного. Как только Аннеке оттеснит его от верхушки трапа, она уронит козленка, примется его ловить и поднимет переполох, чтобы отвлечь внимание на себя и дать мне время улизнуть.

Я нервно переступала с ноги на ногу, босая, поскольку так легче бежать по песчаному берегу. Часовой уже повернулся ко мне обтянутой красным мундиром спиной.

«Еще фут, — мысленно внушала я ему. — Ну же, еще фут!»

— Какой прекрасный день, миссис Малкольм!

От неожиданности я прикусила язык.

— Дивный день, капитан, — удалось мне пробормотать в ответ.

Когда он заговорил, мне показалось, что мое сердце остановилось. Теперь оно забилось снова, но гораздо быстрее.

Капитан встал рядом со мной, глядя через бортовое ограждение, его молодое лицо сияло, словно он был Колумбом, открывшим Новый Свет. Невзирая на сильное желание увидеть, как он летит вверх тормашками за борт, я невольно улыбнулась и сама.

— То, что мы подошли к берегу, в той же мере ваша победа, что и моя, миссис Малкольм, — отметил он. — Сомневаюсь, чтобы без вас «Дельфину» вообще удалось бы добраться до суши.

Он несмело коснулся моей руки, и я снова вымученно улыбнулась.

— Я была уверена, что вы справитесь с этим, капитан. Вы производите впечатление весьма компетентного моряка.

Он рассмеялся, и от этого его гладкие, выбритые в честь подхода к земле, щеки порозовели еще пуще.

— В первую очередь это заслуга матросов, не щадивших себя. А вот тем, что они смогли предпринять такие усилия, мы обязаны вашему врачебному умению.

Его карие глаза светились воодушевлением.

— Действительно, миссис Малкольм, у меня нет слов, чтобы выразить, как много значат для нас ваши искусство и доброта. Я, разумеется, не премину рассказать об этом губернатору и сэру Гренвиллю — это королевский комиссар на Антигуа. Разумеется, я напишу рапорт, в котором будут засвидетельствованы ваши исключительные заслуги. Возможно… возможно, это поможет.

— Поможет чему, капитан?

Мое сердце бешено забилось.

Капитан Леонард прикусил губу, затем поднял взгляд.

— У меня не было намерения что-либо говорить вам, мэм. Но я… На самом деле молчать в данной ситуации кажется мне бесчестным. Я знаю ваше имя и знаю, кто ваш муж.

— Вот как? — отозвалась я, стараясь сохранить контроль над эмоциями. — И кто же он?

Молодой человек выглядел несколько удивленным этим вопросом.

— Но, мэм, он преступник, вот кто. Или вы хотите сказать, что не знали этого?

— Что вы, конечно знала, — сухо ответила я. — Но я не знаю, чего ради вы мне это говорите?

Он облизал губы и встретил мой взгляд довольно смело.

— Когда мне удалось установить, кто таков ваш муж, я внес соответствующую запись в судовой журнал. Теперь я сожалею об этом, однако уже слишком поздно, информация зафиксирована официально. По прибытии на Ямайку я должен буду сообщить его имя и местопребывание местным властям, равно как и флотскому командованию на Антигуа. Как только «Артемида» пришвартуется, его арестуют. А как только его арестуют…

— Он будет повешен, — закончила я за него.

Капитан молча кивнул. Он пошевелил губами, подыскивая слова и с трудом выдавил из себя:

— Я видел, как вешают людей. Миссис Фрэзер, я просто… я…

Он сбился, но сумел взять себя в руки, выпрямился и взглянул мне прямо в глаза. Недавняя радость в его взоре сменилась страданием.

— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — Я не могу просить вас о прощении, могу лишь сказать, что страшно сожалею.

С этими словами он повернулся, зашагал прочь и наткнулся прямо на Аннеке Йохансен с ее козленком, оживленно беседующую с вахтенным.

— Это еще что такое? — возмутился капитан Леонард. — Немедленно убрать животное с палубы! Мистер Холфорд, вы о чем думаете?

Аннеке, чей взгляд перебегал с капитана на меня, мгновенно поняла, что что-то пошло не так. Пока капитан давал матросу нагоняй, она стояла, наклонив голову, а затем направилась к люку в трюм, унося своего козлика. Проходя мимо, она серьезно подмигнула мне большим голубым глазом: «Мы попробуем снова».

Но как?

Угнетаемый сознанием вины, капитан Леонард скрывался от меня на юте все то время, пока мы осторожно следовали мимо острова Аклинс и Саманского залива. Погода давала ему для этого прекрасный предлог: оставаясь ясной, она отличалась странными, порывистыми, часто менявшими направление ветрами, что требовало постоянного управления парусами. При нехватке рук это было непростой задачей, и капитан действительно был занят по горло.

Спустя четыре дня мы сменили курс, чтобы пройти проливом Кайкос, и вдруг внезапный, невесть откуда взявшийся ураган обрушился на корабль, не дав времени не только укрыться, но даже убрать паруса.

Я находилась на палубе, когда налетел чудовищный шквал. Юбки мигом надулись, как паруса, меня подхватило и понесло по палубе. Откуда-то сверху послышался страшный треск, а я врезалась головой в Рэмсделла Ходжеса, матроса из команды полубака, и мы с ним вместе после нескольких головокружительных пируэтов грохнулись на палубу.

Повсюду царило смятение, звучали команды, люди с криками носились туда-сюда. Я села, пытаясь собраться с мыслями.

— В чем дело? — спросила я Ходжеса, уже поднявшегося на ноги и наклонившегося, чтобы помочь мне встать. — Что случилось?