— Моя жена — редкостная целительница, капитан, — мягко пояснил Джейми. — Если вы нуждаетесь в помощи, я рекомендовал бы вам рассказать ей о том, что у вас происходит, выслушать ее рекомендации и неукоснительно им следовать.

Леонард моргнул, сделал глубокий вздох и кивнул.

— Хорошо. Так вот, кажется, все начинается со спазмов в животе, сопровождающихся поносом и рвотой. Заболевшие жалуются на сильную головную боль, их бросает в жар. Они…

— Есть ли у больных сыпь на животе? — спросила я, и он энергично закивал.

— Есть. А у некоторых еще и кровотечение из заднего прохода. О, прошу прощения, мэм! — Молодой человек покраснел. — Мне не следовало в присутствии дамы…

— Кажется, я знаю, что это может быть, — прервала я его извинения.

Во мне нарастало знакомое воодушевление врача, ставящего правильный диагноз и знающего, как бороться с недугом. «Труба зовет!» — подумала я с кривой усмешкой.

— Конечно, для полной уверенности мне лучше бы осмотреть больных, но…

— Моя жена будет рада помочь вам советом, капитан, — встрял Джейми. — Но, боюсь, подняться к вам на борт она не может.

— Вы уверены? — Глаза капитана Леонарда были полны отчаяния. — Если бы миссис Малкольм хотя бы взглянула на мою команду…

— Нет! — произнес Джейми в тот же самый миг, когда я сказала:

— Да, конечно.

Джейми встал и со словами: «Прошу прощения, капитан Леонард» — вытащил меня из каюты в проход, ведущий к кормовому трюму.

— Ты с ума сошла? — прошипел он, схватив меня за руку. — Это надо додуматься — отправиться на чумной корабль! Рискнуть жизнями — своей, команды, юного Айена — из-за какой-то шайки чертовых англичан!

— Это не чума, — возразила я, пытаясь высвободить руку. — Никакой опасности для меня нет. Да отпусти ты меня, чертов шотландец!

Отпустить он, правда, отпустил, но по-прежнему загораживал трап, сверкая глазами.

— Послушай меня, — терпеливо сказала я. — Это не чума. Судя по описанию болезни, у них там эпидемия брюшного тифа. А тифом я заразиться не могу, я же рассказывала тебе про вакцинацию.

По его лицу пробежала тень сомнения. Несмотря на все мои объяснения, микробы и вакцины казались ему чем-то относящимся к области черной магии.

— Да? — скептически пробормотал он. — Может, оно и так, но…

— Послушай! — с нажимом повторила я. — Я врач. Они больны, и я могу что-то для них сделать… и… и обязана сделать!

Определенное воздействие этот образец красноречия произвел. Джейми приподнял бровь, как бы предлагая мне продолжить.

Я глубоко вздохнула. Как могла я объяснить это — необходимость, внутреннюю потребность исцелять? Фрэнк, хоть и на свой манер, понимал. Значит, должен существовать способ донести это и до Джейми.

— Я дала клятву. Когда стала врачом…

Брови его полезли на лоб.

— Клятву? — повторил он за мной. — Что за клятву?

До сих пор мне довелось произнести клятву Гиппократа вслух только один раз, однако ее текст, заключенный в рамочку, висел в моем кабинете. Это был подарок Фрэнка в честь окончания медицинской школы.

Я сглотнула ком в горле, закрыла глаза и заговорила, словно перед моим внутренним взором развернули свиток:

— «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».

Я открыла глаза и увидела, что Джейми внимательно меня разглядывает.

— Э… часть этого только дань традиции, — пробормотала я.

Уголок его рта слегка дернулся.

— Понятно, да, начало звучит малость по-язычески, но мне понравилось место, где ты обязуешься никого не совращать.

— Так и думала, что тебе понравится, — буркнула я. — Со мной добродетели капитана Леонарда ничто не грозит.

Он слегка фыркнул и запустил пальцы в волосы.

— Значит, у вас, у врачей, так принято? Вы считаете себя обязанными помогать каждому, кто к вам обратится, даже врагу?

— Да, если он болен или ранен, — ответила я, ища понимания в его глазах.

— Ну ладно, — неохотно согласился он. — Мне самому случалось порой давать клятвы, и я держал слово, хотя это всегда было нелегко.

Джейми дотронулся до моей правой руки, и его пальцы замерли на серебряном колечке.

— Одни обеты, однако, перевешивают другие, — произнес он, глядя мне в лицо.

Солнце, падая из люка над головой, высвечивало рукав его рубашки, золотило кожу руки и вспыхивало на серебре моего обручального кольца.

— Да, — тихо сказала я. — Ты знаешь, так оно и есть. — Я положила другую руку ему на грудь, и золотое кольцо блеснуло, поймав луч солнца. — Но когда держишь одну клятву, иногда неминуемо нарушаешь другую…

Джейми вздохнул и нежно поцеловал меня.

— Ну ладно. Не становиться же тебе клятвопреступницей. — Он выпрямился и с сомнением добавил: — А эта твоя… вакцинация и вправду работает?

— Еще как работает, — заверила я его.

— Может, мне все-таки стоит пойти с тобой?

— Тебе нельзя: ты ведь не был привит, а брюшной тиф — ужасно заразная штука.

— Ты сделала вывод о тифе только на основании слов капитана Леонарда, — заметил он, — и пока не можешь быть в этом уверена.

— Не могу, — признала я. — Но есть только один способ удостовериться.

На борт «Дельфина» меня подняли в подвесной боцманской люльке, жутко раскачивавшейся в воздухе над пенящимся морем. После неуклюжего приземления ощутив под ногами твердь, я подивилась тому, как прочна и солидна палуба военного корабля по сравнению с хлипким дощатым настилом «Артемиды», оставшимся далеко внизу. Я взирала на наше суденышко, как с Гибралтарской скалы.

Пока я переходила с корабля на корабль, ветер растрепал мои волосы. Я собрала их наверх и заколола как смогла, после чего потянулась за медицинским саквояжем, который дала подержать гардемарину.

— Лучше всего сразу покажите мне больных, — велела я.

Ветер был свежим, и я подумала, что обеим командам будет не так-то просто удерживать корабли борт к борту.

Под палубой было сумрачно, маленькие масляные лампы, мягко покачивавшиеся вместе с корпусом корабля, давали мало света, и ряды подвесных коек с лежащими на них людьми прятались в глубоких, лишь кое-где разрежавшихся тенях. Все это напоминало лежбище китов или еще каких-то морских животных, сбившихся в тесную стаю и покачивающихся на волнах.

Внизу стояла ужасающая вонь. Воздух поступал сюда с палубы через узкие вентиляционные отверстия, чего было явно недостаточно.

К смраду немытых матросских тел примешивалось отвратительное зловоние рвоты и кровавого поноса. Жидкие фекалии то здесь, то там пятнали палубу под гамаками, ибо некоторые больные были слишком слабы, чтобы дотянуться до какого-нибудь из немногих имеющихся в наличии горшков. Пока я осторожно продвигалась вперед, мои подошвы прилипали к полу и отрывались с противным, чмокающим звуком.

— Мне нужно больше свету! — бросила я приставленному ко мне в качестве сопровождающего унылому, перепуганному гардемарину.

Он прикрывал лицо шарфом с самым несчастным видом, однако повиновался — подняв фонарь, продвинулся ко мне, насколько мог среди гамаков.

Лежавший человек застонал и отвернулся, словно свет причинял ему боль. Он раскраснелся от жара, кожа на ощупь была горячей. Я задрала ему рубашку и осмотрела живот, раздутый и твердый. Когда я попыталась осторожно пальпировать, больной изогнулся, как червь, издавая жалобные стоны.

— Все в порядке, — успокаивающе сказала я. — Вам помогут, скоро вы почувствуете себя лучше. Только позвольте заглянуть вам в глаза. Да, вот так.

Я оттянула веко: зрачок на свету сузился, веки покраснели.

— Боже, уберите свет! — выкрикнул больной, отдергивая голову. — У меня от него голова раскалывается!

Итак, лихорадка, рвота, брюшные спазмы, головная боль.

— Знобит? — спросила я, махнув рукой гардемарину, чтобы убрал фонарь.

Ответом послужил утвердительный стон.

Даже в полутьме я видела, что многие люди на подвесных койках завернуты в одеяла, хотя здесь, внизу, было душно и жарко.

Если бы не головная боль, можно было бы подумать, что это обычный гастроэнтерит, но эта хворь не поражает столько людей сразу. Сомнений нет, это не отравление, а какая-то цепкая зараза. Не малярия, пришедшая в Европу с Карибских островов. Скорее всего, брюшной тиф, носителем которого является обыкновенная вошь. Эта болезнь стремительно распространяется при скоплении большого количества людей в тесном пространстве, что как раз и имело место. Да и симптомы на первый взгляд были схожими. С одним лишь отличием.

Первый осмотренный мною моряк не имел характерной сыпи на животе, второй тоже, но у третьего этот симптом обнаружился, так же как и розовые, в форме розеток пятна на липкой белой коже. Я крепко надавила на одно такое пятнышко, и оно исчезло, появившись снова, как только кровь прилила к коже. С трудом протиснувшись между гамаками, я вернулась к трапу, где меня дожидался капитан Леонард.