Джейми позабавило мое бурчание, и он усадил меня себе на колени. Отпущение грехов сказалось на его настроении, подарив ему невиданный душевный подъем.

– Как не уважать двоюродную тетушку с такой чудной задницей. – Он покачивал меня на коленях, дыша мне в шею.

Когда он укусил мое ухо, я невольно крикнула.

– Тетя, все в порядке? – Эуон-младший уже исповедался и теперь стоял, готовый мне помочь, у скамьи.

Джейми не ожидал его появления и дрогнул – я чуть не упала, – но затем обнял меня.

– Все в порядке, племянничек. Это твоя тетушка увидела паука.

– Да? Где он? – Эуон полез за скамейку.

– Здесь.

Джейми заставил меня соскользнуть с его колен и встал, указывая на ветки липы. Действительно, там была раскинута паутина, а ее владелица, желто-зеленая паучиха, размещалась точно в центре, будто вишенка.

– Тетушка слушала об одном чудаке. Мой знакомый еврей – философ от рождения. Хотя он иудей, он специально приехал в Эдинбург, чтобы рассказать о своих исследованиях на заседании Королевского общества.

Эуон с восхищением смотрел на паутину, но был готов одновременно слушать рассказ дядюшки.

– Что же он рассказал?

– О, много больше, чем следовало. Мне, если честно, не очень хотелось слышать, сидя за ужином, как пауки откладывают яйца в живых гусениц, чтобы паучата привыкали к такой еде. Но было кое-что довольно забавное.

Джейми подул, заставляя паучиху скрыться.

– Так, он рассказал, что у пауков есть разные нити. При помощи линзы можно увидеть, откуда берется паутинка, – она выходит из двух отверстий на теле паука, прядильных органов. Правда, для этого нужно, чтобы насекомое не двигалось. Весь фокус в том, что есть клейкие и сухие нити. Ступив на первую, паук намертво прилипает.

Тем временем паучиха уже подвигалась к середине паутины.

– Смотри, она идет только по сухим нитям. Они тянутся от краев к центру, и по ним можно ходить только так, не боясь прилипнуть. Все остальные нити, – Джейми осторожно указал на красивое кружево с паучихой посередине, – клейкие. Хитрое насекомое ходит только по сухому, иначе ему несдобровать.

– Здорово!

Эуон тоже подул на паутинку, колебля ее, и паучиха послушно скрылась, легко пробежав по сухой нити.

– Вот я и говорю, – Джейми негромко сказал это мне, – те, кто плетет паутину, должны знать, какие нити клейкие, а по каким можно ходить не боясь.

– Я и говорю, что ты такой везучий плут, что можешь вызвать паука словно по волшебству. – Мне не понравилось, что Джейми испугался дарить мне ласки на людях и приврал, что я увидела паука.

Он мягко коснулся моей руки.

– Англичаночка, удача здесь ни при чем. Просто нужно никогда не терять осторожности. Малыш, ты с нами?

– Да.

Ему не хотелось покидать интересное место, но пришлось уйти с церковного двора.

– Дядюшка, я вспомнил кое-что – я могу взять твои четки? – Мы уже шли по Королевской Миле. – Пастор сказал, что мне нужно прочесть молитву пятьдесят раз, епитимья. Но это же на пальцах рук не сосчитать.

– Бери, только не забудь вернуть. – Джейми запустил руку в карман.

Парнишка обрадовался дядюшкиному доверию и решил немного поиздеваться над Джейми, сообщая мне крайне интересные новости.

– Дядя, я обязательно верну – тебе ведь тоже нужно будет читать молитвы. Священник сказал, что дядюшка большой грешник и что я не должен подражать ему. – Он подмигнул опаленным глазом.

– Ммфм. – Джейми разглядывал дорогу, словно на всем белом свете не было занятия интереснее, чем глазеть на ручную тележку, спускавшуюся со склона.

Его свежевыбритые щеки покрыл румянец.

– Сколько же тебе нужно будет молиться?

– Восемьдесят пять раз, – пробурчал он, и краски на свежевыбритых щеках еще добавилось.

Мальчик остановился как вкопанный.

– Дядюшка, давно ли ты исповедовался?

– Давно, – не стал распространяться Джейми. – Пошли!

После обеда его ждал мистер Хардинг, представитель страхового общества «Рука в руку». Все, что было в мастерской, застраховали в этой компании, и теперь ее представители должны были назвать размер принесенного огнем ущерба.

– Ты можешь заняться своими делами, – успокаивал он паренька. Эуон, разумеется, не хотел присутствовать на страшном месте. – Сходи с тетушкой к той страдалице, если хочешь. – Дальнейшие слова были адресованы мне: – Как ты привлекаешь их к себе? Всего два дня в Эдинбурге, а уж все несчастные требуют тебя к себе, прямо как мухи на мед слетаются.

– Не все, не надо. И вообще, пока меня позвала всего одна женщина, которой я даже не знаю лично.

– Ну ладно, ступай. Сумасшедшие вроде бы как не заразны. Насколько я знаю.

Он хлопнул мальчишку по плечу, а меня поцеловал.

– Эуон, отвечаешь за тетушку, – дал указание племяннику он.

– Малыш, если ты желаешь остаться с дядей…

– Нет-нет, тетушка! – Эуон смутился. – Я… все думаю, вдруг они найдут там…

– Найдут останки, да? – Было ясно, что Джейми, заботясь о племяннике, хотел отослать его.

Мальчик сдержанно кивнул.

– Не думаю. Пожар был очень серьезный, наверное, все сгорело. Но даже если что-то найдут, твой дядя справится с этой бедой.

– Да, и правда.

Эуон воодушевился, веря в дядю. Нужно сказать, что я и сама истово верила в способность его дяди находить выход из самых безвыходных положений и ничуть не сомневалась, что Джейми и на этот раз выйдет сухим из воды, как это было во время погони за мистером Уиллоби или драки с таможенниками на побережье.

– Идем, мой мальчик. – Я поманила парнишку, заслышав, что колокол церкви у Пушечных ворот издает звон, отмечая время.

По дороге дух Эуона все время воспарял к облакам: судя по лицу, мальчик вспоминал ночь, проведенную с маленькой Мэри. Исповедь освежила воспоминания, и епитимья не мешала ему радоваться жизни. Мы подошли к жилищу Хендерсона в тупике Кэррубера.

Как для Эдинбурга, это была хорошая, даже богатая гостиница. На лестнице узорчатые ковры, в окнах цветные витражи – по моему разумению, священники должны жить не в такой роскоши. Впрочем, возможно, священники Свободной церкви не дают обета бедности.

Нас провели на третий этаж, где мы встретили полную недовольную женщину, не очень старую – ей было около двадцати пяти, – но уже беззубую.

– Это вы та леди, которая обещала прийти? – бросила она на меня недоверчивый взгляд.

Мой кивок заставил ее смягчиться, и мы смогли войти в дверь.

– Мистер Кэмпбелл был вынужден уйти по делам. – Она говорила нараспев, растягивая слова, как это делают живущие на равнине, – но он благодарит вас за помощь, оказанную его сестре.

Сестра, значит.

– Я попытаюсь помочь ей. Проведите меня к мисс Кэмпбелл.

Женщина, назвавшая себя Нелли Коуден, отправилась в спальню вместе со мной, наказывая Эуону остаться.

Мисс Кэмпбелл именно что «глазела»: взгляд ее бледно-голубых глаз был направлен в пустоту, и она не обратила внимания на наш приход.

Она расположилась спиной к огню в удобном низком кресле, из-за чего ее лицо тонуло в сумерках. Я подошла поближе. У нее были полные, но вялые губы, курносый носик и двойной подбородок. Тонкие темные волосы были зачесаны наверх.

– Мисс Кэмпбелл!

Она молчала и никак не отреагировала на мой зов. Ее глаза моргали реже, чем обычно это происходит у здоровых людей.

– О, она ни с кем не говорит, когда таращится. – Нелли Коуден наблюдала за моими действиями сзади. – Совсем молчит.

– Когда вы заметили, что с ней происходит неладное?

Пульс был сильный, но медленный; женщина не отняла вялой руки.

– Сейчас второй день пошел. – Компаньонка пастора подошла ко мне. – Вообще обычно неделями сидит, а то и больше, и до месяца у нас доходило.

Я не стала пугать больную и осматривала ее не спеша. Нелли Коуден тем временем щебетала, с готовностью отвечая на мои вопросы. Так я узнала, что мисс Маргарет Кэмпбелл тридцать семь и что у преподобного больше нет родственников. После смерти их родителей они живут вместе уже двадцать лет.

– Отчего это происходит?

Мисс Коуден мотнула головой.

– Я не знаю, мэм. Мисс Кэмпбелл временами живет как обычная женщина – говорит, смеется, кушает. А потом р-р-раз! – Она произвела щелчок пальцами, демонстрируя, насколько внезапно меняется состояние сестры пастора. – И все, вы видите, что с ней становится.

Она наклонилась и произвела то же действие перед лицом сидящей.

– Смотрите, она не видит. Если сюда привести оркестр с медными трубами, будет то же самое.

Болезнь явно имела психическую природу. Я, сколько могла, осмотрела мисс Кэмпбелл, не имея возможности поднять ее.

– Да только когда это прекращается, становится еще хуже. – Мисс Коуден присела на корточки, когда я проверяла подошвенные рефлексы.

Мисс Кэмпбелл давно не мылась, и ноги ее издавали затхлый запах.

Нужно было проверить рефлекс Бабинского – нет ли органического поражения мозга. Я с силой провела по подошве обеих ее ног, но они согнулись, как и положено.

– И что же происходит тогда? Она кричит, как говорил пастор? – Я встала и попросила принести свечу.

– Да, кричит как недорезанная.

Мисс Коуден зажгла фитилек от очага.

– Она кричит так ужасно. Мы не можем понять слов, но ей очень плохо. Она вопит, пока не обессилеет, а потом впадает в сон. Может спать сутками, а потом просыпается.

– Когда просыпается, как она ведет себя? Как все? – Я водила зажженной свечой перед глазами сидевшей женщины.

Ее зрачки сузились, реагируя на свет, но радужка – нет. Офтальмоскоп, конечно же, показал бы больше, можно было бы видеть сетчатку, и мне очень захотелось почувствовать надежный приятный холод инструмента в руке, но…

– Да не как все. – Мисс Коуден вздохнула.

На мой вопросительный взгляд она ответила пожатием плеч, натянувшим ее платье.

– Вот уж как двадцать лет бедняжка мучается. Головкой страдает, – поставила она диагноз.