– Клэр, я так рад тому, что ты здесь. Мне казалось, что это невозможно… никогда…

Он дернул могучим плечом и вперил в меня взгляд.

– Малютка?

Этим единственным словом он выразил все, что накопилось в его душе за эти годы. Задав этот простой вопрос, он отчаянно надеялся услышать, что все в порядке, отчаянно боялся услышать обратное и так же отчаянно пытался скрыть от меня эти чувства.

Ответом ему была моя загадочная улыбка и приглашающий жест.

– Иди ко мне.

Собираясь предпринять это рискованное путешествие, я тщательно продумывала, что взять с собой в дорогу и что удастся пронести сквозь камни, не вызвав подозрений у шотландцев восемнадцатого века. В прошлый раз меня справедливо обвинили в колдовстве, найдя при мне вещи, каких в то время не было ни у кого на земном шаре. В этот раз следовало предпринять меры безопасности, но несмотря на всю свою осмотрительность, я все же взяла, рискуя, возможно, жизнью, найди ее кто из охотников на ведьм.

Я села на узкую койку, приглашая Джейми сесть рядом. В кармане у меня лежал пакетик, тщательно запакованный в специальную водонепроницаемую бумагу. Я привезла его из Бостона в Эдинбург сквозь столетия.

– Держи.

Я вручила ему содержимое конверта – фотографии маленькой Брианны. Джейми взял их очень осторожно, не зная, что это, для чего предназначено и что с ним следует сделать. Он протянул мне сложенные ладони, и я вложила карточки туда. Таким образом получилась как бы живая рамка, в которую отец заключил фотографии дочери. На первой карточке Брианна была совсем малюткой: она держала ручки поверх одеяльца, закрыв косые глазки, и спала, раскрыв губки, усталая от навалившегося на нее нового, незнакомого мира.

Джейми реагировал своеобразно, но понятно: он прижал руки к груди, не выпуская фотографий, а на его лице был написан благоговейный ужас. В целом он выглядел так, словно в него выпустили стрелу из арбалета и он, удивляясь, смотрит, как из тела вытекает кровь.

– Твоя дочурка прислала тебе эти вещи. – Я повернула лицо Джейми к себе и подарила ему поцелуй.

Это вывело его из транса.

– Это… она… – сипел он, волнуясь и спеша расспросить все. – Моя дочь. Она. Она знает?..

– Да, знает. Смотри дальше.

Он держал в рамочке из ладоней карточки, и я сняла верхнюю, открывая другие, чтобы можно было смотреть поочередно, – своего рода диафильм. Эта фотография представляла девочку, которой исполнился год, подтверждением чему служил торт, изображенный тут же. Брианна вымазалась в глазури, поедая его, и сидела над остатками, улыбаясь на все четыре зуба и размахивая над головой игрушечным зайцем.

Джейми издал слабый, неясный по содержанию звук и выронил фотографии. Подняв их, я стала давать ему их поочередно.

Два года. Зима. Брианна основательно поправилась по сравнению с первым годом жизни, и на ее пухлых щечках играл румянец от мороза.

Когда Брианне исполнилось четыре, мы заказали профессиональный снимок. Она сидит нога на ногу и горделиво улыбается, сознавая свою привлекательность.

Вот и первая коробочка для завтраков – это уже в пять лет. Дочь ждет автобус, чтобы ехать в детский сад.

– Подумать только, она хотела ехать туда сама! Она до сих пор такая же, ее невозможно запугать.

Я старательно объясняла Джейми как можно подробнее, чтобы он понял, что означают те или иные реалии, о которых он ничего не знает. Но его больше интересовала дочь, чем мои толки. Он хватался за новую карточку и бросал старую, которую я бережно подбирала.

– Бог мой! – Джейми увидел фотографию, где десятилетняя Бри обнимает Смоуки – нашего ньюфаундленда.

Эта фотография была сделана в цвете. На ней можно было видеть, как черная шерсть собаки оттеняет медные волосы девочки.

От волнения Джейми не мог ничего держать и дальше смотрел из моих рук.

Следующие фотографии показывали, как Брианна показывает результаты рыбалки – связку рыбин, как задумчиво опирается на рукоять топора, оставив на минуту поленья. Бри была разной, здесь были представлены ее фотографии в разном возрасте, в разных ситуациях и в разное время года, но я намеренно поступила так, желая дать Джейми как можно более полное представление о дочери. Но всюду было одно и то же – длинный тонкий нос, широкий рот, высокие скулы викинга и синие раскосые глаза. Более грубую версию представлял ее отец, плачущий рядом со мной на койке и что-то беззвучно шептавший.

Он кончиками пальцев тронул глянцевые фото, повернулся, отстранившись от них, и ткнулся мне в плечо, падая, как подрубленное высокое дерево, и рыдая.

Я гладила его по голове и обнимала за вздрагивавшие плечи. Мои слезы падали на его рыжую гриву, пока я нашептывала ему слова утешения, более подходившие для ребенка, чем для взрослого мужчины. Это было больно, но так было нужно – прямо хирургическое вмешательство.

– Как назвала?

Джейми удалось подняться и сесть. Он утер глаза и нос и взял снимки, стараясь их не запачкать.

– Как ее имя?

– Брианна. – Я была горда назвать отцу имя дочери.

– Брианна. – Джейми неожиданно для меня нахмурился. – Как ужасно! Она же девушка!

В сердце кольнул холодок.

– Что же здесь ужасного?! Я считаю, что это очень красиво. И ты сам просил дать ей такое имя. В чем ужас?

Джейми растерянно захлопал ресницами.

– Я просил? Когда?

– Когда… когда мы с тобой… тогда, когда в последний раз…

Я поджала губы, борясь с плачем, но сдержалась.

– Ты просил дать такое имя в честь своего отца, Брайана. Получается Бриан – Брианна. Теперь ясно?

– А, верно. – Его лицо прояснилось. – Да, я просил, правда. Но я ведь думал, что будет парнишка.

– Ты хочешь сказать, что сожалеешь о том, что у тебя дочь?

Разозлившись за такую неблагодарность, я принялась собирать карточки.

– Нет. Нет, не жалею. – Он взял меня за запястья, останавливая. – Только я потрясен твоим возвращением. И дочерью.

Я молча уставилась на него. У меня много времени, чтобы обдумать все в мелочах, задать самой себе вопросы, которые мог задать мне Джейми, и тут же ответить на них, но я все равно чувствовала, что меня будто пришибли мешком из-за угла. Желудок свернулся в узел, а ноги стали ватными. Джейми не ждал меня, это ясно. Естественно, он жил своей жизнью, и вдруг – я. Впору было с ума сойти.

– Ты хочешь… чтобы я вернулась к себе? Тебе жаль, что я здесь?

Он сильно сжал мои плечи, и я почувствовала боль.

Джейми чуть отпустил меня, когда я пискнула, но держал меня руками. Мой вопрос поразил его не меньше, чем мое негаданное возвращение. Бледный, он сделал несколько вдохов.

– Нет. Нет, не думай так. Я рад тебе.

Он дал безапелляционный ответ.

Джейми поднял фотографии, которые я не успела взять, сложил их на коленях и смотрел, спрятав от меня лицо.

– Брианна. Нет, англичаночка, нужно говорить по-другому – Брина.

Это было сказано по-горски – акцентуирован первый слог и почти съеден второй.

– Брина?

Он подтвердил свой вариант имени кивком.

– Ну да. Но можно и Брианна. Хорошо назвала.

– Спасибо.

Джейми поднял глаза от снимков, тая улыбку.

– Расскажи о ней.

Он водил пальцем по той фотографии, где ей было два года.

– Каким младенчиком она была, а? Как лежала в кроватке? Что сказала, когда выучилась словам?

Повинуясь его жесту, приглашавшему меня сесть ближе, я придвинулась к нему. От Джейми пахло свежевыстиранным полотном и чернилами для печатания, а также возбуждающим запахом мужчины.

– Первое слово – «собака». А вторым было «нет».

Джейми заулыбался, кивая.

– Это они хорошо знают. Ей нравятся собаки, верно? – Он нашел среди вороха фотографий ту, где Бри была со Смоуки. – Прекрасный пес! Какой он породы?

– Ньюфаундленд. – Я нашла еще один, где она тоже была со щенком. – Вот еще, здесь песик подарен моим другом.

День угасал, постепенно сменяясь вечерней мглой. Дождь уже шел, но за разговором мы не замечали его, как тут другой звук отвлек наше внимание – у меня жестоко бурчало в животе, и расшитое кружевами платье от госпожи Гуттенберг не могло сдержать этих звуков. Последний раз я ела, когда приземлилась у камней.

– Хочешь есть, англичаночка?

– Ну да, – честно призналась я, не видя смысла скрывать очевидные вещи. – Снедь в верхнем ящике, как тогда?

В первые дни и месяцы нашего брака у меня появилась привычка хранить еду – булочки, пирожки и сыр – в комоде, в верхнем ящике.

Джейми потянулся.

– Да, как и тогда. Но сейчас там будет разве несколько сухих от старости лепешек. В таверне можно…

Лицо моего любимого шотландца очень точно отображало все его чувства. Сейчас он испугался, и на лице отобразилась тревога.

Она стала сильнее, когда Джейми взглянул в окно, где вечер уверенно вступал в свои права.

– Таверна! Бог мой! Мистер Уиллоби ждет меня! Как же я забыл!..

Он рывком вскочил с койки, нашел свежие чулки в комоде и лепешки для меня, которые торопливо сунул мне, а сам одевался, сидя на стуле.

– Что за мистер Уиллоби?

Поедаемая мной лепешка не мешала мне задавать вопросы.

– Черт побери! Мы условились встретиться в полдень, а я забыл, совсем забыл! Сколько же времени утекло? Должно быть, на часах уже четыре?

– Должно быть. Недавно били куранты.

– Черт побери!

Он быстро обул туфли с оловянными пряжками, рванул с крючка камзол и побежал к дверям, но потом остановился.

– Ты идешь со мной в таверну? – обеспокоенно поинтересовался он.

– Даже табун диких коней не смог бы мне помешать сделать это. – Облизав пальцы, я взяла свой плащ.

Глава 25

Дом удовольствий

– А кто это, мистер Уиллоби?

Мы выходили из карфаксской арки на мостовую.

– М-м-м… компаньон. – В голосе Джейми послышалась неуверенность, будто он не знал, стоит ли доверять мне тайны, или не хотел доверять их. – Надень-ка капюшон.