Хм, загвоздка! По-гэльски говорят все из них, английский известен многим, но по-французски говорит лишь один заключенный.

«Он образованный человек», – всплыл в памяти голос полковника Кварри.

– Проклятье! – пробормотал Грей.

Однако делать было нечего: Эллисон сообщил, что больной при смерти, и времени на раздумья не оставалось. Майор выплюнул перо и крикнул:

– Бран!

В дверь сунулся встревоженный капрал.

– Да, сэр?

– Приведи заключенного по имени Джеймс Фрэзер. Живо.

Начальник тюрьмы возвышался над тяжелым дубовым столом, как над крепостью, которой тот в каком-то смысле был. Потными руками Грей оперся на гладкую столешницу, а в его шею врезался белый краешек тугого воротничка мундира.

Горели все имевшиеся свечи, и в кабинете было светло, словно днем. Дверь отворилась, и в комнату, звеня цепями, вошел узник. Сердце майора застучало еще сильнее. Пару раз ему уже приходилось видеть Фрэзера во время поверок во дворе (рыжая шевелюра и могучий рост не позволяли ошибиться), Джону Грею не выпадала возможность увидеть его лицо вблизи.

Фрэзер выглядел по-другому, не так, как тогда. Это стало для майора и облегчением, и в то же время потрясением: он помнил гладко выбритое лицо и взгляд, то угрожающий, то насмешливый. Однако теперь перед ним предстал человек с короткой бородой, державшийся хоть и с опаской, но спокойно. В знакомых Грею темно-голубых глазах не промелькнуло никакого узнавания. Арестант молча стоял посреди кабинета и ждал.

Грей откашлялся. Сердце не стало стучать медленнее, но хотя бы не мешало говорить.

– Мистер Фрэзер, – начал он, – благодарю вас за приход.

Шотландец учтиво кивнул в ответ. Он не стал упоминать, что у него не имелось особенного выбора, но выразительный взгляд дал это понять без слов.

– Конечно, вы желаете узнать, для чего я послал за вами, – сказал Грей. Выбранный тон казался ему ужасно вычурным, но поделать с этим он ничего не мог. – Появилось дело, требующее вашего содействия.

– И что это за дело, майор?

Голос остался прежним – низким, громким, гортанным, как обычно у шотландцев.

Собираясь с духом, майор сделал глубокий вдох. Он отдал бы что угодно за то, чтобы не просить помощи у этого заключенного, но вариантов не оставалось. Единственным человеком, который мог ему помочь на расстоянии многих миль вокруг, был Фрэзер.

– На болоте близ побережья нашли неизвестного странника, – с опаской сказал Грей. – Похоже, он тяжело болен, речь его непонятна и странна. Но… кое-что из сказанного явно относится к весьма важному… существенно важному для короны делу. Мне следует побеседовать с этим бродягой, узнать, кто он таков, и разобрать, насколько возможно, о чем он говорит.

Он сделал многозначительную паузу, однако Фрэзер не стал заполнять ее, а лишь молча ждал.

– К несчастью, – испустив очередной вдох, промолвил Грей, – этот бродяга изъясняется на смеси гэльского и французского, а английские слова вставляет лишь иногда.

Одна из кустистых бровей шотландца шевельнулась. Выражение его лица ничуть не изменилось, но было очевидно, что теперь он улавливает смысл происходящего.

– Я понял, майор, – негромко и насмешливо произнес заключенный. – Вы желаете, чтобы я перевел вам слова этого человека.

Опасаясь, что голос его выдаст, Грей лишь утвердительно кивнул.

– Полагаю, майор, мне придется отказаться, – сказал Фрэзер необычайно учтиво, однако блеск в его глазах говорил, что его чувства близки к чему угодно, но не к учтивости.

Начальник тюрьмы непроизвольно схватил бронзовый нож для разрезания бумаг из его письменных принадлежностей, стоявших на столе.

– Вы отказываетесь? – уточнил он, стиснув нож в кулаке и стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я могу поинтересоваться причиной вашего отказа, мистер Фрэзер?

– Господин майор, я заключенный, а не переводчик, – вежливо ответил шотландец.

– Ваше содействие мы благодарно приняли бы, – произнес Грей по возможности солидным тоном, который не намекал бы на попытку подкупа. – При этом отказ подчиниться законным требованиям представителя власти…

– Господин майор, – перебил его гораздо более уверенным голосом Фрэзер, – и ваши требования, и тем более ваши угрозы совершенно незаконны.

– Но я не угрожал!

Бронзовый нож впился Грею в ладонь; пришлось ослабить хватку.

– Неужели? Ну, нет так нет, приятно слышать. – Шотландец обернулся к выходу. – Раз так, майор, то желаю вам доброй ночи.

Грей отдал бы все на свете, чтобы позволить Фрэзеру уйти. Увы, долг предписывал другое.

– Мистер Фрэзер!

Уже почти в дверях шотландец замер на месте, но не обернулся.

Грей глубоко вздохнул, собираясь с духом.

– Если вы согласитесь помочь, я отдам приказ вас расковать, – пообещал он.

Казалось, на лице узника не шевельнулся ни единый мускул. Однако, несмотря на молодость и отсутствие опыта, Грей был наблюдателен и неплохо разбирался в людях. Он заметил, как у Фрэзера дернулся подбородок и напряглись плечи, и осознал, что его самого немного отпустило беспокойство.

– Итак, мистер Фрэзер?

Заключенный медленно-медленно обернулся. На его лице, как и раньше, не отражалось никаких чувств, но это было совершенно не важно.

– Договорились, майор, – тихо сказал он.


Когда они добрались до деревни, было уже далеко за полночь. В окрестных домах не светились окна, и Грей мог только воображать мысли жителей Ардсмьюира, когда те в столь неурочный час слышали за ставнями топот копыт и звон оружия: они напоминали им о том, как десять лет назад по Горной Шотландии прошли английские войска, усмирявшие смуту огнем и мечом.

Бродяга находился в «Липе». Постоялый двор получил свое название потому, что возле него и в самом деле некогда росла липа, единственная на много миль в округе. Теперь от нее остался только большой пень, само же дерево, как и многие другие, извели на дрова солдаты Камберленда после Каллодена. Впрочем, название сохранилось.

У входа майор остановился и спросил Фрэзера:

– Помните наш уговор?

– Помню, – коротко ответил тот и прошел мимо.

В обмен на избавление от цепей Грей потребовал от узника, прежде всего, чтобы тот не пытался устроить побег по дороге в деревню и обратно; кроме того, исчерпывающего правдивого отчета обо всех словах больного; и вдобавок хранить тайну и не передавать узнанное никому, кроме Грея.

В помещении звучала гэльская речь. Хозяин постоялого двора встретил Фрэзера удивленным восклицанием, а обнаружив за его спиной красный мундир английского офицера, принял почтительный вид. У лестницы стояла хозяйка «Липы»; вокруг мелькали тени, отбрасываемые масляным светильником, который она держала в руке.

– Кто это? – удивился Грей, когда заметил еще какой-то черный силуэт, похожий на привидение.

Вместо хозяина на вопрос ответил сам Фрэзер:

– Это священник. Коли он тут, значит, этот человек при смерти.

Грей набрал в грудь воздуха; он стремился сохранить присутствие духа при встрече с чем угодно.

– Значит, мы не можем терять времени, – уверенно заявил он и сделал первый шаг по лестнице, скрипнувшей под его сапогом. – Вперед!

Загадочный бродяга скончался на заре. За одну руку его держал Фрэзер, за другую – священник. В момент же, когда священник склонился над умирающим и принялся бормотать что-то по-гэльски и по-латински, а затем проводить какие-то папистские обряды, Фрэзер откинулся на табурете с закрытыми глазами, но не отпустил небольшую костлявую кисть.

Могучий горец провел всю ночь возле умирающего странника, шепча ему слова утешения. Вставший в углу, чтобы не пугать никого своим мундиром, Грей был растроган подобной деликатностью и заботой.

Наконец шотландец осторожно опустил усохшую руку покойного на грудь и сделал те же движения, что и священник: провел рукой надо лбом, сердцем и обоими плечами, изобразив таким образом в воздухе крест. После чего открыл глаза и встал, чуть не задев потолочные балки головой, затем кивнул майору и стал спускаться по лестнице.

– Сюда.

Грей указал на дверь трактира, ночью пустого. Сонная служанка развела для них огонь в камине, подала хлеба и эля и вновь оставила их вдвоем.

Майор дал Фрэзеру время поесть и, лишь выждав, спросил:

– Так что же, мистер Фрэзер?

Шотландец опустил на стол оловянную кружку и утер рот ладонью. Несмотря на бессонную ночь, он выглядел собранным и аккуратным; его усталость выдавали лишь темные круги под глазами.

– Что сказать, господин майор, в его речах, по-моему, было немного смысла, – начал узник, перешедший сразу к делу. – Слово в слово же несчастный сказал вот что.

И Фрэзер заговорил. Он произносил слова медленно и тщательно, останавливаясь, чтобы поточнее вспомнить произнесенное или объяснить тот или иной гэльский оборот. Разочарование Грея нарастало. Шотландец был совершенно прав: ничего существенного в сказанном не было.

– Белая колдунья? – неожиданно прервал он Фрэзера. – Он сказал «белая колдунья»? И «тюлени»?

Похоже, эти слова тоже оказались частью бреда, но они привлекли его внимание, он сам не понимал чем.

– Ну да, сказал.

– Повторите эти места, – приказал Грей. – Так точно, как только можете. Пожалуйста, – добавил он.

Майор внезапно понял, что в обществе Фрэзера ему хорошо, и сам этому удивился. Не исключено, впрочем, что причиной такого состояния стало обычное утомление, поскольку после ночного бодрствования у смертного одра обычные реакции и чувства не могли не притупиться.

И вообще-то ночь казалась Грею чем-то нереальным, а уж ее финал – и подавно. До этого момента ему и во сне не могло привидеться такое: он под утро сидит в деревенском трактире за одним столом с Рыжим Джейми Фрэзером и пьет с ним эль из одного кувшина.

Шотландец выполнил его просьбу и стал говорить очень медленно, постоянно делая паузы, чтобы припомнить сказанное точнее. Иногда он менял слово на более подходящее, иногда употреблял другой оборот, но повторный рассказ почти ничем не отличался от первого, и то, что Грей понял и сам, было переведено точно, без малейших искажений.