– Зачем? – спросила я, пяля глаза на ее склоненную голову.

Дженни занималась луком, обрывая головки с косицы, висящей под потолком, выбрасывая сухие стебли и складывая овощи в корзину.

– Дженни, зачем ты так поступила? – В отличие от нее, я не хотела работать быстро, как машина, выполняя определенную последовательность действий, потому катала свою луковицу в ладонях. Шелуха тихо шелестела. – Зачем так?

Несколько минут молчания дали Дженни возможность овладеть собой, и ее голос звучал совсем спокойно. Для других, но не для меня: я знала ее слишком хорошо, чтобы поверить в то, что она спокойна.

– Ты спрашиваешь, зачем был нужен брак с Лаогерой? – Она блеснула на меня из-под черных ресниц и продолжила перебирать лук. – Да, его устроила я, это правда. Иначе бы Джейми никогда не пошевелился.

– Выходит, ты принудила его взять ее в жены.

Дверь была прикрыта неплотно, или это ветер был так силен, во всяком случае, на ступеньки подвала сыпалась земля.

– Одиночество, – произнесла она одно-единственное слово, правда, потом пояснила подробнее: – Джейми был таким одиноким, он умирал от одиночества. Оно тяготило его. И меня. Он так долго убивался по тебе…

– Я была уверена, что его нет в живых, – тихо промолвила я, понимая, что Дженни обвиняет меня.

– Он страдал так сильно, что, почитай, был мертв. – Она вскинула голову, тряхнув волосами. – Конечно, ты могла и не знать, что он выжил: сколько таких было после Каллодена… Он говорил, что ты ушла навсегда, что он навсегда осиротел. Англичане ранили его тело, а ты ранила его душу… Он приехал из Англии таким…

Дженни взяла новую луковицу.

– Тело было невредимым, но лучше бы они изранили его, чем так. – Она вперила в меня голубые глаза – глаза Джейми. – Такие, как он, не могут спать в холодной постели.

– Знаю, – бросила я. – Все-таки мы выжили – и он, и я. Я вернулась. Зачем же ты известила об этом Лаогеру?

Она долго молчала, заставляя меня изучать ее и овощи, лежавшие в погребе.

– Я любила тебя, – прозвучал ускользающий шепот. – Ты так нравилась мне, была как сестра. Когда ты была его женой, я любила тебя.

– И я тебя, – призналась я. – И все же – зачем?

Дженни сжала свои небольшие руки в кулаки.

– Сын сказал, что ты здесь, – она говорила это луковицам, не желая смотреть на меня, боясь потерять сосредоточенность. – Я была так рада твоему возвращению, сразу хотела бежать навстречу, обнимать, расспрашивать.

Дженни повременила, словно раздумывая, стоит ли исповедоваться передо мной. Я молчала. Тогда она заговорила снова:

– А потом вдруг меня обуял страх.

Глаза скрылись за веером ресниц.

– Я увидела тебя, когда Джейми стоял у алтаря с Лаогерой, – Дженни будто разрезала взглядом стены погребка и уносилась далеко за холмы. – Они венчались, а ты стояла рядом, я видела. Между ними. Тут до меня дошло, что ты придешь за ним.

Я похолодела.

Дженни побледнела от воспоминаний и безвольно опустилась на стоявшую в подвале бочку. Плащ лежал вокруг ее ног подобно цветку.

– Я не колдунья и никогда не видела видений. Хотелось бы верить, что больше их не будет. У меня нет дара видеть будущее, и я не занимаюсь пророчествами. Но, Клэр, я ясно видела, что ты стояла там, такая реальная, как сейчас. Пришлось покинуть церковь посреди венчания.

Она сглотнула, подняв голову в мою сторону.

– Кто ты – неизвестно. Или… что ты. Мы никогда не говорили с тобой ни о твоем роде, ни о твоей родине. Мне хватало того, что Джейми любит тебя, а ты – его. Ты исчезла надолго, настолько, чтобы можно было завести новую семью и вить гнездышко, не вспоминая о тебе.

– Но он ничего не свил. – Я надеялась, что Дженни признает бесплодность предпринятых ею попыток осчастливить брата.

Она не обманула мои ожидания.

– Да. Не свил. Однако он человек чести: если уж он приносит обет или клянется, то клятвы не может нарушить, хотя бы сам ад поглотил его. Он стал мужем Лаогеры и обещал любить ее и заботиться о ней. Он не мог ее оставить на произвол судьбы. Да, он обычно жил в Эдинбурге. Но он не мог не посещать Лаллиброх. А потом пришла ты.

Руки Дженни покоились на ее коленях – фантастика просто. Это была огромная удача видеть их, когда они не заняты делом, не шьют, не стирают, не готовят, не задают корм животным, не гладят детские головки. Очень редко кто-нибудь из лаллиброхцев мог похвастать, что видел ее руки, сложенные на коленях. Они были натружены, под кожей были видны вены, но пальцы сохранили изящную форму.

– Представляешь, Клэр, я никогда не бывала дальше Лаллиброха. Если куда уезжала, то разве миль на десять.

– Ого.

Дженни подтвердила свои слова кивком.

– А ты… ты бывала во многих местах.

Она задержалась взглядом на моем лице, пытаясь угадать, так ли это.

– Это правда, во многих.

Ответ, видимо, не удивил ее, и она подытожила:

– И ты уйдешь опять, я знаю. Это мы с Лаогерой тамошние, но не ты. Ты куда-то исчезнешь, не говоря ни слова. И заберешь его с собой. Навсегда.

Последние слова я скорее угадала, чем услышала. Дженни прикрыла глаза и открыла вновь, нахмурив тонкие брови.

– Поэтому я так боялась. Подумала, что стоит тебе узнать о втором браке Джейми, ты сразу уберешься, а он останется со мной. Так и случилось, – ее губы изогнулись в улыбке. – Но Эуон вернул тебя, – развела она руками. – Выходит, все мои усилия пошли прахом: он всегда будет с тобой, куда бы ни отправилась. Хорошо ли, плохо ли, но вы одна семья. И когда ты уйдешь, он пойдет за тобой.

Мне хотелось утешить сестру Джейми.

– Нет, что ты, Дженни, я не хочу никуда уезжать. Я хочу жить в Лаллиброхе с Джейми, всегда.

Я коснулась ее кисти. Дженни не отстранилась, но напряглась, впрочем довольно быстро ответив мне пожатием.

В погребе было холодно, но мы, увлеченные разговором, не обращали на это внимания, и теперь руки Дженни стали холодными.

– Не знаю, поговаривают всякое. Кто утверждает, что если приходит видение, то это судьба и нужно ее слушаться, кто-то говорит, что это указывает на то, что, может быть, и не стоит относиться к этому очень серьезно. Ну а ты что думаешь?

Дженни покосилась в мою сторону.

Я набрала воздуха в грудь. Из всех запахов, бывших в погребе, лук больше всего забивал дух.

– Как знать. – Я и правда не знала. – Мне думалось, что на события можно влиять с помощью знаний, с помощью ума. Но… сейчас я так уже не думаю. – Я вспомнила о Каллодене.

Дженни внимательно смотрела на меня. Я не верила, чтобы она не была хоть чуточку ведьмой: слишком многое она знала, о многом догадывалась. Или ей рассказал брат? Голубизна ее глаз во мраке превратилась в черноту.

– Но сдаваться нельзя. Ни в ком случае нельзя опускать руки.

Я не могла разделить ее твердое убеждение по той простой причине, что не могла понять, о чем она говорит.

– Да, конечно, – на всякий случай согласилась я.

Мы заулыбались, скрывая смущение.

– Клэр, ты будешь беречь его? – Дженни задала самый главный вопрос, интересовавший ее больше всего. – Если вы уедете, ты будешь заботиться о нем?

Я сжала ее руку, совсем окоченевшую. Внезапно она показалась мне очень хрупкой. Дженни саму нужно было беречь.

– Конечно.

– Значит, я спокойна.

Мы так бы и сидели, держась за руки, как школьницы, но дверь погреба стукнулась о стену, впуская холод и дождь в наше уютное прибежище.

– Мама!

Младший Эуон выполнил приказ матери, честно явившись, чтобы предупредить ее.

– Дядя Хобарт здесь! Отец зовет тебя! – Возбужденный мальчик был горд своей миссией.

От волнения Дженни едва не позабыла лук, за которым и спустилась сюда.

– Все-таки он здесь? Я ведь говорила! При нем есть оружие? Нож или пистолет, ты видел что-то?

Эуон отрицательно мотнул головой.

– Да нет же, мама, нет при нем ничего. С ним приехал адвокат!

Хобарт Маккензи, по меткому замечанию Джейми, не только не мог зарезать поросенка, но и уж тем более не мог самостоятельно защитить честь сестры, вызвав ее обидчика на поединок. Ему было лет тридцать. Он был низенький и тощий, голубые глазки, прикрытые белесыми ресничками, слезились. В целом Хобарт производил самое безобидное впечатление, он даже был похож на беспомощного слизняка.

Ожидая нас, он занимался тем, что укладывал редкие волосики, вертясь перед зеркалом.

Мы застали его врасплох – завитой парик висел на специальной подставочке. Маккензи поспешил исправить эту оплошность, водрузив парик на голову.

– Миссис Дженни, – поклонился он.

На меня он метнул быстрый взгляд. Бедняга стушевался; глаза его бегали. Ему бы очень хотелось не видеть меня, но правила приличия не позволяли игнорировать даму, к тому же дело, за которым он посетил Лаллиброх, напрямую касалось меня.

Дженни помогла ему, представляя меня.

– Мистер Маккензи, прошу любить и жаловать: Клэр, моя невестка. Клэр, познакомься: мистер Хобарт Маккензи из Кинуоллиса.

Мистер Хобарт вытаращил глаза. Я не решилась предложить ему помощь, подумав, что это испугает его еще больше. Рекомендаций Эмили Пост[16], изложенной в ее знаменитой книге, при мне не было.

– Рада знакомству, – обратилась я к Хобарту.

Он неуклюже поклонился, замялся и выдавил:

– Мэм… покорно благодарен.

Его страдания прервало появление нового гостя. Когда я увидела, кто вошел, я завопила от радости:

– Нед! Это же Нед Гоуэн!

В гостиную входил Нед Гоуэн, который в свое время спас мне жизнь, тот самый Нед, о котором недавно говорил Джейми.

В свои годы он походил на сушеное или печеное яблочко: морщины избороздили его лицо. Нед изменился, но его умные глаза остались прежними. Он вперил в меня свои черные бусины.

– Дорогая! – Узнав меня, он устремился ко мне, целуя руку и кланяясь. – Мне говорили, что…

– Нед, что вы здесь делаете?

– Я рад вашему возвращению!