«Я пишу тебе, чтобы попросить сообщить мне, как у тебя дела, – обращалась Катерина. – Боюсь, что ты болен, а я никогда ничего не желала так сильно, как увидеть тебя. Сердце мое замирает, когда я подумаю, что не могу постоянно видеть тебя. Приходи, когда со мной будет леди Рочфорд, потому что я смогу тогда спокойно быть с тобой…»

И дальше в этом роде. Все это было написано непривычной к письму рукой Катерины.

Она жила в ожидании хотя бы увидеть Калпеппера, жила безрассудно, пренебрегая опасностью, а глупая леди Рочфорд жалела ее и устраивала ей свидания.

Король ничего не замечал. Он был доволен. Он еще раз показал повстанцам, что бывает с теми, кто действует против короля. И от лести тех, кто хотел что-либо получить от него и которая его утомляла, он обращался к Катерине, к ее доброте и юному очарованию.

Никогда никто еще не был так счастлив со своей женой.

Он думал, что когда вернется из похода, то заставит петь своих подданных гимн, восхваляющий Бога, так как наконец Всемогущий наградил своего слугу прекраснейшей из жен!


Крэнмер был в таком возбуждении, что едва мог планировать свои действия. Наконец-то ему повезло. У него есть такие доказательства, что даже король не сможет пренебречь ими.

При дворе был один человек. Он ничего из себя не представлял, но Крэнмер всегда испытывал к нему добрые чувства. Этот человек был протестантом, расчетливым и серьезным. Он никогда не смеялся, потому что считал смех грехом. Он был потенциальным мучеником, для которого ходить во власянице приятнее, чем выпить кубок вина. Звали его Джон Ласселс. Он был протеже Кромвеля и остался верен ему. Ласселс молился о вечных мучениях, которые должны быть уготованы тем, кто не согласен с учением Мартина Лютера.

Этот Джон Ласселс пришел к Крэнмеру и рассказал ему такое, что надежды того на победу окрепли. Он бы расцеловал этого человека, такое тот ему доставил удовольствие.

– Милорд, – сказал Ласселс очень серьезно, – у меня на совести есть грех, который не дает мне покоя.

Поначалу Крэнмер не очень внимательно слушал его, потому что полагал – это касается религии.

– Я в страхе. Дело идет о ее милости королеве. Крэнмер оживился, глаза его заблестели.

– Мой лорд архиепископ, у меня есть сестра Мария. Она была няней у первой жены лорда Уильяма Ховарда. И когда жена Ховарда умерла, вдовствующая герцогиня Норфолк взяла ее к себе в услужение.

– Именно там воспитывалась королева, – заметил с нетерпением Крэнмер, ожидая рассказа.

– Я спросил у моей сестры, почему она не попросила королеву о месте при дворе – ведь многие, кто служил вдовствующей герцогине, теперь оказались при дворе. Ответ моей сестры был решительным. Я не хочу, сказала она. Я спросил ее почему, и она ответила, что королева слишком легкомысленна по своему поведению. Я спросил, что она этим хочет сказать, и она рассказала мне ужасные вещи.

– И что же?

– Был такой Фрэнсис Дерхэм, который часто проводил с ней ночи в постели, а до него был Мэнокс.

– Дерхэм! – воскликнул Крэнмер. – Мэнокс! Но они оба сейчас служат королеве.

Он стал дальше расспрашивать Ласселса и, когда узнал все, что его интересовало, отпустил этого человека, сказав ему, что он сослужил большую службу королю.

И Крэнмер с головой ушел в это дело, довольный, что король отсутствует и руки у него развязаны. Он отправил Саутхэмптона допросить Марию Ласселс. Мэнокса арестовали, и он предстал перед ним и Риотесли. Дерхэма отправили в Тауэр. Крэнмер пытался собрать сведения по зернышку. И когда они были собраны, у него не было сомнения, что урожай хороший. Он с нетерпением ожидал возвращения королевской четы.

Генрих был настроен благодушно, когда вернулся в Хэмптон-Корт. Он был полон планов, которые собирался изложить своему духовнику. По всей стране должен быть отмечен День благодарения, чтобы англичане знали, что, благодаря Богу, у него наконец есть любящая, верная долгу и добродетельная жена.

Однако хорошее настроение Генриха быстро испортилось. Он молился в часовне, когда к нему пришел Крэнмер. Крэнмер не смотрел ему в глаза. В руках он держал бумагу.

– Милостивейший король, – сказал Крэнмер, – я передаю это дело в ваши руки. Дело настолько серьезно, что у меня опускаются руки. Прошу вас прочесть эту бумагу, когда вы будете в одиночестве.

Генрих прочел донос на Катерину. Гнев его был ужасен, но он был направлен не против Катерины, а против тех, кто дал эти показания. Он послал за Крэнмером.

– Это клевета! – закричал он. – Все это ложь! Я знаю, что она честная женщина! Я уверен в этом!

Он ходил взад-вперед по комнате, а трусливое сердечко Крэнмера сжималось от страха. Он слишком рано обратился к королю. Он не расстанется с королевой. Скорее он уничтожит тех, кто стремится уничтожить ее.

– Я не верю этому! – кричал король, но Крэнмер услышал нотки сомнения в его голосе и возрадовался. – Но,– продолжал король, – я не буду удовлетворен до тех пор, пока мне не докажут, что я прав. – Он посмотрел на Крэнмера гневным взглядом. – Должно быть проведено расследование. И… никаких интриг против королевы.

Король покинул Хэмптон-Корт, а Катерине было приказано оставаться в своих покоях. Ее музыкантов отправили в Лондон, заявив, что сейчас не время для музыки.

Над Хэмптон-Кортом навис страх, который, как черная завеса, отгородил его от радости и веселья. То же самое произошло в Гринвиче менее шести лет назад, когда Анна Болейн напрасно искала Бриртона, Вестона, Норриса и Смитона.

Катерина дрожала от страха, и когда Крэнмер с Норфолком, Одли, Сассексом и Гарденером пришли к ней, она поняла, что ужасная беда, которой она так боялась с тех самых пор, когда стала королевой, стряслась.


Риотесли допрашивал Фрэнсиса Дерхэма в его камере.

– Вы можете говорить правду, – сказал ему Риотесли, – потому что другие уже все рассказали за вас. Вы сотни ночей проводили голым в кровати королевы.

– До того, как она стала королевой, – ответил Дерхэм.

– А! До того! К этому мы подойдем позже. Но вы признаете, что между вами и королевой были безнравственные отношения?

– Нет, – отвечал Дерхэм.

– Хватит! У нас есть средства заставить вас говорить правду. Ваши отношения с королевой были безнравственными.

– Они не были безнравственными. Катерина Ховард и я считали себя мужем и женой.

Риотесли кивнул.

– Вы называли ее женой раньше, чем другие?

– Да.

– И вы обменялись знаками любви?

– Обменялись.

– Кое-кто в доме считали вас мужем и женой?

– Совершенно верно.

– Вдовствующая герцогиня и лорд Уильям считали вас мужем и женой тоже?

– Нет. Они ничего не знали об этом.

– Однако это не было секретом.

– Нет, но…

– Все в доме знали, за исключением герцогини и лорда Уильяма?

– Об этом знали те, с кем мы общались.

– Недавно вы были в Ирландии, верно?

– Совершенно верно.

– Вы были пиратом?

– Да.

– За что вас следует повесить. Но неважно. Вы уехали в Ирландию довольно неожиданно?

– Да.

– Почему?

– Потому что ее милость узнала об отношениях между мной и Катериной.

– Расскажите про тот случай, когда герцогиня застала вас со своей внучкой. Это было в комнате для горничных. Она вошла и увидела, что вы лежите, обнявшись, и целуетесь.

Дерхэм кивнул.

– И как прореагировала на это герцогиня?

– Она избила Катерину, а меня строго предупредила.

– Не слишком суровое наказание, а?

– Ее милость полагала, что это обычное баловство.

– Вы оказались в услужении королевы вскоре после того, как она вышла замуж за короля. Мистер Дерхэм, я утверждаю, что вы и королева продолжали находиться в безнравственных отношениях, точнее, занимались прелюбодеянием, после того, как королева стала женой Его Величества?

– Это ложь.

– Не кажется ли вам несколько странным, что вы оказались в услужении королевы, пользовались ее благосклонностью и были только ее слугой?

– В этом нет ничего странного.

– Вы клянетесь, что между вами и королевой, после того как она стала королевой, не было ничего, что можно было бы назвать безнравственным?

– Клянусь.

– Послушайте, мистер Дерхэм, будьте разумны. Неужели это кажется вам логичным после того, что когда-то было между вами и королевой?

– Мне все равно, что кому кажется. Я только знаю, что ничего такого не происходило между мной и королевой после ее замужества.

Риотесли вздохнул.

– Мое терпение иссякло, – заявил он и вышел. Вернулся он через полчаса в сопровождении двух здоровых мужчин.

– Мистер Дерхэм, – вкрадчивым голосом сказал секретарь короля, – я требую, чтобы вы немедленно признались в совершении прелюбодеяний с королевой.

– Я не могу признаваться в том, чего не было.

– Тогда, прошу вас, идите за мной.

Дерхэм не был трусом. Он знал, куда его ведут. Они будут пытать его. Он сжал губы, молча молясь за то, чтобы у него хватило сил вынести все это. В последнее время жизнь его была полна приключений, он не раз смотрел смерти в глаза, когда пиратствовал в бурном море. Он презирал опасности, подстерегавшие его, смотрел на них, как на дорожные столбы на пути его жизни, полной приключений. Но ужас комнаты пыток казался ему адом на земле.

В коридорах Тауэра стоял тошнотворный запах смерти. Пол комнаты пыток был покрыт засохшей кровью. Если он признается в прелюбодеянии, что они сделают с Катериной? Они вряд ли смогут наказать ее за то, что было до женитьбы на короле. Они не могут назвать это предательством, даже если она обманула короля, сказав, что девственница. Они не смогут наказать Катерину за то, чего не было, если он не скажет, что прелюбодействовал с ней. Он не поддастся им. Будет держаться до конца и не скажет того, что они хотят от него услышать. Он вынесет все пытки, но не нанесет ей вреда своей ложью. Она не любила его после того, как он вернулся из Ирландии. Но он продолжал ее любить и он не очернит ее ложью.