Они оказались в слабо освещенной комнате, которая показалась Марку очень странной. Он увидел стол, за которым сидел человек. Перед ним лежали бумага и перья. Потом он почувствовал сильный запах уксуса и задрожал. Он вспомнил о муках, которые перенес. В центре комнаты стоял каменный столб, к которому была приделана длинная железная палка. К палке была привязана веревка с петлей на конце.

Марк с удивлением смотрел на нее, но Кромвель отвлек его внимание, показав на инструмент пытки, который был в Тауэре в большой чести. Это была очень простая вещь – широкое железное кольцо, с помощью винтов стягивающееся вокруг тела жертвы.

– Вот наша красавица, – сказал Кромвель. – Таких объятий никто не пожелает. Они сильно отличаются от тех, о которых мечтают очень многие, – от объятий нашей самой прекрасной при дворе леди!

Марк посмотрел на своего мучителя, как кролик смотрит на удава. Его как бы парализовало. Ему хотелось кричать, биться головой о стену, как это делал несчастный, желавший свести счеты с жизнью. Но он стоял и смотрел на эти орудия пыток, которые показывал ему Кромвель.

– Это наручники, Смитон. С их помощью человека подвешивают вот сюда… Попробуйте их надеть, Смитон. Они подвешиваются на эту железную перекладину, и человек висит на ней днями. Это ужасно мучительно. Даже невозможно себе представить. И это делается лишь потому, что он не хочет ответить всего на несколько вопросов. Как глуп бывает человек, Смитон! Странно даже подумать.

Марк задрожал. Его тело покрылось потом.

– А это щипцы для выкручивания пальцев. Они все еще в крови. Это испанский ошейник. Шипы на нем очень острые. Не очень приятно, когда они впиваются в тело. Вам понравилось бы, если бы пришлось провести в этом ошейнике несколько дней подряд? Но ведь вы не дурак, Смитон. Вы культурный человек, как мне кажется. Вы музыкант, у вас пальцы музыканта. Было бы жаль, если бы ваши прекрасные руки были изуродованы с помощью этих орудий. Говорят, люди, которые несколько дней висели на этой железной палке, больше не могут ничего делать руками – они их не чувствуют.

Марк так дрожал, что не мог устоять на ногах.

Кромвель усадил его и сел с ним рядом. Придя немного в себя, Марк осмотрелся. Они сидели на деревянной раме в форме корыта, достаточно большой, чтобы в ней мог поместиться человек. С каждой стороны рамы были проделаны отверстия, в которые были вставлены веревки.

Не выдержав, Смитон громко крикнул:

– Дыба!

– Вы умны, Смитон. Но не бойтесь. Вы ответите на вопросы, которые я вам задам. И вам не понадобится дыба или какое-нибудь другое орудие пыток.

Во рту у Марка пересохло, язык распух.

– Я не могу… Я солгал…

Кромвель поднял руку. Тут же появились двое здоровых охранников, схватили дрожавшего юношу и стали его раздевать.

Марк старался вспомнить лицо королевы. Она предстала перед ним как живая. Он должен помнить о ней. Ее образ должен не оставлять его. Пусть они его мучают. Если он сможет видеть ее лицо…

Он был почти в бессознательном состоянии, когда его потащили на дыбу и привязали веревками за руки и ноги. Кромвель приблизил свое лицо к лицу юноши.

– Смитон, если я не прикажу им, они ничего вам не сделают. Вы разве не знаете, что происходит с людьми, побывавшими на дыбе? Некоторые теряют разум, другие больше не могут ходить. Это невыносимая боль. Вы даже не можете себе представить. Ответьте на мои вопросы.

Он кивнул охранникам, чтобы те приготовились.

– Смитон, вы прелюбодействовали с королевой?

– Нет!

– Но вы же уже признались в этом в моем доме в Степни. Вы не можете отрицать этого.

– Меня мучили… Боль… Я не мог ее выдержать…

– И вы сказали правду. Разве я не говорил вам, что эти мучения ничто по сравнению с тем, что вас ожидает? Вы на дыбе, Смитон. Я прикажу, и эти люди начнут действовать. Вы будете отвечать на мой вопрос?

– Я солгал. Ничего такого не было…

Перед ним стояло ее лицо, она улыбалась ему, глаза ее были очень глубокими и темными, как небытие. Забыться в этом небытие, умереть, и тогда не будешь чувствовать боли.

– Начинайте! – приказал Кромвель.

Веревки затянулись, Смитон почувствовал, как его тело разрывается на части. Он закричал и тут же потерял сознание.

Уксус. Этот ужасный запах, который не оставляет человека в покое.

– Ну же, Смитон! У вас была любовная связь с королевой? Он все еще видел ее лицо, но оно расплывалось.

– Вы прелюбодействовали с королевой?

Он ничего не ощущал, кроме боли. Тысячи красных горячих иголок впились в его запястья и щиколотки, он чувствовал, как жилы его рвутся. Он застонал.

– Да… Да… Да… Все, что угодно…

– Достаточно, – сказал Кромвель, а человек за столом что-то записывал.

Марк рыдал. Ему показалось, что они облили его лицо уксусом. Они брызгали на него кистью, которую он видел на стене. Это усиливало боль в голове. Он снова стал кричать. Каждое движение доставляло ему боль.

Откуда-то издалека послышался голос Кромвеля:

– Но кроме вас, Смитон, у королевы были и другие любовники.

– Другие? – Смитон не понимал, чего хочет Кромвель. Он чувствовал только боль, ужасную боль, затуманившую ему мозг.

Он даже не представлял, что такая боль существует. Мучениям подвергалось не только его тело, но и разум. Он хотел умереть за нее, а на деле предал ее. Он солгал, он оболгал ее, он сказал о ней ужасные вещи потому… Потому, что не мог вынести боли.

– Их имена? – спросил его Кромвель.

– Я не знаю никаких имен… Только не уксус! Я не вынесу этого. Я не могу выносить боль и этот уксус! – Он зарыдал.

– Мы дадим вам отдохнуть, если вы назовете нам имена.

Марк не понимал, о чем говорит этот человек. Имена? Какие имена? Он представил себя мальчиком в доме своего отца. Поет прялка его матери. Вот наш маленький Марк… Какой хорошенький мальчик. Вот тебе конфетка, Марк… Как он хорошо поет! А как играет! Марк, ты не хочешь стать музыкантом при дворе? Наш король любит музыку…

– Давайте еще! – приказал Кромвель.

– Нет! – завопил Марк.

– Имена, – почти шепотом приказал Кромвель.

– Я… Я… Я не знаю…

Все началось сначала. Эта ужасная агония. Тело разрывалось на части. Он терял сознание. Уксус… Опять уксус.

– Марк Смитон, вы прелюбодействовали с королевой. И не вы один! Вы не виноваты в этом, Марк. Королева соблазнила вас. А кто вы такой? Скромный музыкант. Вы не могли сказать нет королеве! Но вы не один, Марк. Были и другие. Это были люди благородного происхождения. Довольно, Марк. Вы теперь знаете, что такое дыба. Человек не может находиться на дыбе бесконечно, вы знаете это, Марк. Люди сходят с ума. Назовите их имена, Марк. Ну, давайте! Это был Уайатт?

– Никого не было. Я солгал. Все это ложь.

Нет, только не опять все сначала. Я сойду с ума. Я больше не могу терпеть… Лицо королевы стало расплывчатым. Это должно прекратиться… Его покидает рассудок, но он не должен называть имя Уайатта, как ему велят.

Они поднесли к его носу уксус. Они снова будут растягивать его на дыбе.

Он увидел двор так ясно, как будто бы сам был там. Королева улыбалась, а кто-то стоял с ней рядом.

– Норрис! – позвал он. – Норрис!

Голос Кромвеля был почти ласковым, убаюкивающим:

– Норрис, Марк. Вот и прекрасно. Ты прав. А кто еще, Марк? Скажи мне шепотом…

– Норрис! Бриртон! Вестон! – закричал Марк.

Он был без сознания, когда развязали и унесли его измученное тело.

Кромвель смотрел, улыбаясь. Он прекрасно поработал.


Было первое мая. В мае при дворе проходил фестиваль, который очень нравился королю. Раньше король побеждал во всех турнирах, но теперь у него болела нога и он был вынужден сидеть и смотреть, как другие получают лавры победителей. Нападающих в тот день возглавил лорд Рочфорд, а защитников – Генри Норрис. Не очень приятно, когда человек, более умелый, чем они, должен сидеть и думать о том, что он стареет и больше не может блистать своей доблестью, вызывавшей некогда восхищение всего двора, а вынужден превратиться в зрителя.

Кромвель пришел повидаться с королем до начала турнира. Увидев его, Генрих нахмурился. Ему не хотелось встречаться с этим человеком. Но Кромвель настоял на своем. У него новости, и очень неприятные, он должен сообщить их королю немедленно. Нельзя ждать ни минуты. Кромвель говорил, а король его слушал. Он слушал молча. Его лицо стало красным, как кирпич, глазки превратились в узкие щелочки.

На турнире ждали появления короля. Королева уже сидела на своем месте, но игры не могли начаться без главного лица. Король спустился во двор и сел рядом с королевой. Турнир начался.

Он чувствовал ее рядом с собой и дрожал от ревности и гнева. Он думал, что этой женщине он отдал все, лучшие годы своей жизни, свою любовь, трон, наконец. Из-за нее он порвал с Римом, из-за нее мог навлечь на себя гнев своего народа. И чем она отплатила ему? Она предавала его с любым мужчиной, который ей нравился!

Он не видел, кто побеждает на турнире. Ему было все равно. Красный туман застилал ему глаза. Он косо взглянул на нее. Такой красивой она ему еще никогда не казалась. Но сейчас она была еще более далека от него, чем в саду своего отца в Хивере. Она околдовала его, она смеялась над ним. А он страстно и безответно ее любил. Он король, она же никто, дочь человека, который достиг чего-то благодаря благосклонности короля… Она издевалась над ним. Она никогда не любила его – она любила трон и корону и вынуждена была против своей воли жить с ним, потому что иначе ей не удалось бы их получить. Горло его пересохло от боли, которую он испытывал, сердце сильно билось. Он был очень зол. В нем проснулся зверь. Он хотел, чтобы она страдала, как страдает он сам, еще в тысячу раз сильнее. Его возмущало, что даже сейчас она не ревнует его так к Джейн Сеймур, как он ревнует ее к Норрису, участвующему в турнире.